Николай Богачёв - Крах операции «Тени Ямато»
Недавно наш агент-посыльный получил от него сообщите, что нашло подтверждение и из других косвенных источников, о хождении слухов при штабе Макартура. Слухов, будто Объединенные Нации высадку в Европе экспедиционных сил произведут лишь в конце лета или начале осени 1944 года.
Никаких других крупных операций стратегического значения, кроме игры в футбол на Апеннинах, до этого времени не предусмотрено.
Но чувствуется по всему, между прочим, что высадка экспедиционных сил все же произойдет, и, по-моему, в нескольких местах сразу, несмотря на чудовищные усилия Уинстона Черчилля, постоянно настаивающего начать военные действия союзных войск против Германии в первую очередь на Балканах. Без конца повторяемый им афоризм среди своих высокопоставленных штабных офицеров, будто Балканы являются подбрюшьем Европы и разрешить вторгнуться сюда русским армиям значит подвергнуть западные страны коммунистической ассимиляции, дает нам повод рассчитывать, благодаря его откровенному саботажу, на некоторую оперативную передышку.
Однако этот вариант, пожалуй, маловероятен потому, что американский президент Франклин Делано Рузвельт, исходя из национальных интересов США, как было им неоднократно заявлено, в этом случае с ним категорически не согласен. К этим доводам следует добавить еще и колоссальный нажим русского лидера Иосифа Сталина (на жаргоне англо-американцев — дяди Джо) на самих союзников со скорейшим открытием второго фронта, сроки которого из-за эгоистических соображений англо-американцев неоднократно переносились с конца 1941 и начала 1942 годов до теперешних времен.
В последний раз убедительно прощу тебя дать мне знать, когда я буду окончательно свободен от своих обязательств, исходя из моего настоящего служебного положения, перед фатерландом. Имей в виду, что в любом случае в ближайшее десятилетие к себе домой возвращаться я не намерен.
При положительной реакции, на что я, впрочем, зная тебя, мало рассчитываю, прошу также срочно, лучше всего через Токио, сделать моей фирме очередной финансовый взнос, так как мои агенты из пылкой любви к нашему обожаемому фюреру не сделают и шагу и вряд ли, несмотря на мои уговоры и обещания, согласятся даже временно питаться пищей святого Антония.
Отхайли за меня этому бесноватому сверхчеловеку, втравившему одну из передовых наций в мире в кровавую кашу, ибо, поверь, на этот раз у меня, пожалуй, даже не хватит пороха. Аминь!
Твой Иоганн Фридрих Ренке».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Регулярно в течение пяти дней на стол начальника VI отдела РСХА бригаденфюрера Вальтера Шелленберга ложились цифровые шифровки посланий Ренке. После личной дешифровки, которая продолжалась целую неделю, он долго размышлял у горящего камина, бесконечно куря и подкрепляясь, отменным бразильским кофе. Затем смял листки и бросил их в камин на пылающие чурки, тщательно размешал кочергой пепел и только после этого сел писать дешифрованный текст полученного донесения — в том свете, в каком это было выгодно как ему, так и, по стечению многих обстоятельств, Ренке.
На следующий день, прямо с утра, основательно подкрепившись ростбифом, Шелленберг совершил краткую прогулку по парку, примыкающему непосредственно к особняку, на легком февральском морозце и двинулся на доклад к Гиммлеру. Принял его рейхсфюрер не сразу. Сообщив адъютанту Гиммлера, что он вернется через полчаса, Шелленберг после возвращения вновь сел в мягкое кресло в приемной и еще раз продумал прочитанное, в особенности все то, что имело касательство непосредственно к нему самому.
Судьба Ренке интересовала Шелленберга лишь постольку, поскольку это было полезно ему, и более никому другому. Будучи отъявленным циником по натуре, он усматривал это качество в каждом, кто хоть мимолетно встречался на его жизненном пути.
Наконец адъютант пригласил Шелленберга в кабинет шефа. К этому времени Гиммлер, будучи руководителем СС, занимал еще и должность министра внутренних дел Германии, а с этого года и пост командующего резервной армии вермахта. По мнению Шелленберга, вряд ли кто, кроме Гитлера, обладал в Германии реальной властью больше, чем Гиммлер.
Руководитель партийной канцелярии Гитлера, а по существу первый его помощник по руководству партией, рейхслейтер Мартин Борман был, конечно, заметной фигурой, но не более. Приписываемое ему могущество распространялось (хотя это уже было немало) на деятельность местных гауляйтеров. Сверх того, он мог давать указания от имени фюрера. Но от чужого имени многого в конечном счете не сделаешь. И поэтому каждый из заправил всячески старался привить себе в общественном мнении, как внутри Германии, так и за ее пределами, вовсе не свойственную ему значимость, которой практически не всегда можно было воспользоваться.
Рейхсмаршал Герман Геринг — казалось бы второе лицо в Германии и официальный преемник Гитлера, обладал настоящей властью лишь как командующий люфтваффе да еще некоторыми концернами, конфискованными и просто захваченными на оккупированных территориях.
Рудольф Гесс — бывшее второе лицо по национал-социалистской партии, находился пока что в положении почетного пленника в Великобритании.
Колченогого Йозефа Геббельса, этого агитатора расизма, вообще можно было не брать в расчет. Правда, с назначением на пост имперского уполномоченного по тотальной военной мобилизации, он заметно укрепил свое положение на иерархической лестнице гитлеризма, однако и этого фашистского лидера, при оценке противоборствующих сил, никто всерьез не принимал.
Когда Шелленберг вошел в кабинет рейхсфюрера и каждый из них поприветствовал другого обычным «зиг хайль», оба они, начальник и подчиненный, почему-то долго молчали, глядя друг на друга. В жизни случаются иногда такие странные моменты, когда один из присутствующих не ждет посещения другого, а этот другой пребывает в состоянии внутренней неуверенности и какое-то время не может собраться с духом, чтобы в непривычной для него обстановке начать разговор.
Так как Шелленберг прибыл без вызова, то ему, естественно, и пришлось начинать первому.
— Рейхсфюрер! — сказал он. — Хотя я пришел к вам с не совсем добрыми вестями, я обязан их вам сообщить со всей правдивостью. Информация, которой я сейчас располагаю, надеюсь, даст нам средства и время, чтобы в нужные сроки принять надлежащие меры для организации должного отпора врагу.
— Выкладывайте скорее, Вальтер, что у вас там сногсшибательного скопилось… Но имейте в виду, я тороплюсь на доклад к фюреру. Поэтому вашей милости, — улыбнулся он, — на все про все отводится не более десяти минут. Вы точно уверены, что ваши новости — действительно очень важны?
— Абсолютно, рейхсфюрер!
— Тогда продолжайте!
— Рейхсфюрер! Главному нашему резиденту в Юго-Восточной Азии неимоверно трудным путем удалось внедрить своего человека в штаб Макартура. Тот сообщил, что в штабных кулуарах идут разговоры о высадке на европейском побережье, якобы со стороны французского департамента Бретань на севере и Лазурного берега на юге, экспедиционных корпусов англо-американцев в конце лета или, в крайнем случае, в начале осени 1944 года.
Лишь теперь Гиммлер сообразил, какой важности сведениями они располагают. Опасаясь, что Шелленберг начнет подкреплять сказанное второстепенными, ненужными подробностями, он постарался опередить его:
— Если у вас, Вальтер, нет еще более важных сведений, то подождите, пока я свяжусь с рейхсканцелярией. Я немедленно доложу обо всем услышанном от вас фюреру. Можете курить, — после некоторой паузы добавил он.
Шелленберг встал из кресла, достал из портсигара сигарету и, закурив, отошел к открытой форточке, к окну, дальнему от стола рейхсфюрера.
— Здесь Гиммлер! — послышалось в тиши комнаты. — Мартин! Крайне необходима немедленная встреча с фюрером.
В трубке, видимо, послышались возражения, однако после слов: «партайгеноссе Мартин Борман» — Гиммлер сразу перешел на официальный тон. «После данных, которыми я обладаю, — сказал он, — при неблагоприятном исходе некоторых обстоятельств не сносить головы не только мне, но и вам. Поэтому, мой друг, вам полезнее будет отменить все визиты к фюреру и дать адъютантам указание препроводить меня в приемную через боковую дверь. Хайль Гитлер! До встречи, мой друг, до встречи!»
Закончив разговор с Борманом, Гиммлер сообщил Шелленбергу, что тот должен сопровождать его во время визита к фюреру.
— То есть, я так понимаю, — запнулся Шелленберг, — вы хотите сказать, что мне у фюрера надо быть рядом с вами?
