Юлиан Семенов - Экспансия – I
Прошу Вас иметь в виду, что тот человек, которым мы интересуемся, весьма и весьма компетентен в своей профессии. Следовательно, всякого рода кустарщина в работе с ним чревата неприятностями. Не сочтите за труд проконсультировать все это дело с моим давним другом Вутвудом и не пугайтесь того, что он живет в Мадриде как корреспондент «Чикаго стар», это прекрасное прикрытие для настоящего патриота, посвятившего себя борьбе против коммунизма.
Просил бы Вас пересылать всю корреспонденцию для меня только через него.
Думаю, нет смысла говорить, как мне дорого Ваше доброе сотрудничество во благо нашего общего дела.
Сердечно Ваш
Гувер».
Штирлиц — VIII (Мадрид, октябрь сорок шестого)
Эрл Джекобс оказался крупным, высоким человеком; стрижен бобриком, сразу видно, американец; глаза очень синие, в опушке длинных черных ресниц (такие бы женщине, подумал Штирлиц); кожа на лице гладкая, лоснящаяся даже, видимо, каждое утро получал массаж после бритья; единственно, что дисгармонировало с той мягкой женственностью, что определяло лицо Джекобса, был нос, истинно боксерский, круто переломанный в переносье и чуть свернутый влево.
— Рад вас видеть, доктор Брунн, — сказал он, легко поднявшись из-за стола. — Кемп прожужжал мне про вас уши. Хотите выпить?
— Нет, спасибо, ваши люди поят меня второй день, хватит.
— Мне приходится пить каждый день и — ничего. Неужели когда-нибудь и я произнесу такую ужасную, истинно возрастную фразу: «я пью второй день, хватит»?! Брр! Страшно подумать! А кофе?
— С удовольствием.
Джекобс отошел к камину, там у него стояла кофемолка и маленькая электроплита с медными турочками. Споро и красиво, как-то по-колдовски, он начал делать кофе, объясняя при этом:
— В Анкаре мне подарили рецепт, он сказочен. Вместо сахара — ложка меда, очень жидкого, желательно липового, четверть дольки чеснока, это связывает воедино смысл кофе и меда, и, главное, не давать кипеть. Все то, что закипело, лишено смысла. Ведь и люди, перенесшие избыточные перегрузки — физические и моральные, — теряют себя, не находите?
— Дамасскую сталь, наоборот, закаливают температурными перегрузками.
Джекобс обернулся, мгновение рассматривал Штирлица, прищурив свои голубые глаза (у наших северян такие же, подумал Штирлиц, у владимирцев и поморов), потом усмехнулся:
— Я вас возьму на работу, несмотря на то что вы перенесли температурные перегрузки, судя по всему, немалые. Про дамасскую сталь ввернули весьма кстати. Я страдаю излишней категоричностью, не взыщите. Идите сюда, выпьем здесь, тут уютнее.
Штирлиц неловко поднялся, замер, потому что спину пронзило резкой болью, помассировал поясницу и медленно подошел к низкому столику возле камина, где чудно пахло кофе, совершенно особый запах, действительно, чеснок в турочке — любопытно, если когда-нибудь у меня снова будет свой дом, обязательно попробую.
— Ну, как? — спросил Джекобс. — Вкусно?
— Замечательно, — ответил Штирлиц. — Когда разоритесь, не умрете с голода — есть вторая профессия. А меня возьмете посудомойкой.
— Сговорились. Но пока что я беру вас на должность эксперта. Как понимаете, переводчики мне не нужны, каждый работник фирмы говорит на двух или трех языках, иных не держим…
— Мои будущие функции?
— Странный вопрос. Мало-мальски серьезный европеец начал бы с разговора не о функциях, но с того, сколько ему будут платить.
— Значит, я японец, — усмехнулся Штирлиц. — Да и потом, в моем положении сколько бы мне ни уплатили, я буду благодарен.
— Пятьдесят долларов в неделю? — смешливо спросил Джекобс. — Устроит?
— Спасибо. Устроит.
— Хм… Забавно… Значит, остальное вам будет доплачивать Грегори?
— Кто?
— Я не знаю, каким именем он вам представился… Ну, тот человек, который кормил вас сегодня утром на базаре пульпой и тортильей.
— Он назвал себя Полом.
— Да, он и есть Пол. Странно. Вообще-то он заместитель резидента в Испании, чаще называет себя Грегори.
— Такой высокий, круглоглазый? Ездит на…
Джекобс перебил:
— Да, да, на голубом «форде», это он.
— О доплате он мне не говорил…
— Проказник. Хочет получать все, не вложив ничего. Он будет зарабатывать себе лавры, а платить вам придется мне. Я не согласен.
— Что ж, логично.
— Я тоже хочу получать свои дивиденты с того человека, которому плачу. Это справедливо, согласитесь?
— Согласился.
— О чем он вас просил?
— О сотрудничестве.
— Ну, это понятно, что не о войне. Вы разгромлены, что вам остается делать, как не сотрудничать? При том, что Пол сукин сын, человек он тактичный. Вполне мог заменить слово «сотрудничество» на приказное «служить».
— Я бы отказался.
— Положим.
— Я бы отказался, — повторил Штирлиц.
— Как вы попали в Испанию? — ломая тему разговора, спросил Эрл Джекобс.
— Вас не знакомили с моим досье?
— В общих чертах. Люди разведки всегда недоговаривают. Еще кофе?
— С удовольствием… Я оказался здесь после краха рейха.
Джекобс налил Штирлицу еще одну чашку и лишь после этого отчеканил, причем лицо его стало другим, собранным, морщинистым, никакой женственности:
— Послушайте, доктор… Вы можете интриговать с коллегами из бывшего ОСС, но у меня вы теперь служите, и всякого рода завуалированные ответы я вправе расценивать, как нелояльность по отношению к фирме.
— Я уже служу? — поинтересовался Штирлиц. — Все соответствующим образом оформлено?
Лицо Джекобса вновь изменилось, помягчало, он хлопнул себя по лбу, и это был первый наигранный жест за все время разговора.
— Черт, я виноват, простите! — Джекобс поднялся, отошел к столу, вернулся с листком бумаги, протянул Штирлицу. — Это обязательство, которое дает фирме каждый вновь поступающий.
Штирлиц достал очки (зрение после ранения испортилось, дальнозоркость, две диоптрии), прочитал текст: «Я……, поступая на работу в фирму ИТТ (Испания), обязуюсь честно, искренне и правдиво выполнять возложенные на меня функции. За всякую нелояльность по отношению к ИТТ (Испания) я готов нести ответственность в тех пределах, которые определяются уставом предприятия и соответствующими статьями трудового и уголовного кодекса страны проживания».
— Это надо подписать? — спросил Штирлиц.
— Неграмотные ставят отпечаток пальца, — ответил Джекобс. — Вы — грамотный? Тогда впишите свою фамилию. Думаю, лучше поставить ту, которая теперь у вас в паспорте.
Штирлиц поставил свою фамилию там, где было многоточие, и расписался.
— Спасибо, — сказал Джекобс, забирая у него листок. — Ну, а сейчас, пожалуйста, расскажите, как вы попали в Рим? Вы ведь попали именно туда после краха рейха?
— В Берлине меня прошил автоматом русский… Это было тридцатого апреля…
— А не первого мая?
— Возможно. Мне-то казалось, что это было тридцатого апреля. Что было дальше, я не знаю, потерял сознание. В Риме мне дали ватиканские бумаги, а потом переправили сюда.
— Кто переправил?
— Я не знаю этих людей. Видимо, СС. Или партия…
— Почему вам была оказана такая честь? В той суматохе, которая тогда царила в Берлине, это выглядит странным.
— Меня спасло то, что я был в форме. Мое звание — штандартенфюрер, это достаточно высокое звание, меня обязаны были спасать, мы, немцы, люди субординации и долга. Это для вас важнее то, сколько золота у человека в банке, нежели, чем на погонах.
— Исправим.
— Попробуйте.
— О чем вас просил Пол?
— О том, чтобы я выполнял все то, что вы мне поручите.
— А еще?
— Его интересовал мистер Кемп.
— Еще?
— Все, пожалуй.
— Ну и прекрасно. Кемп умница, у меня на него большие виды. Если вы выскажете свои соображения, пойдет ему на пользу. Какими вопросами вы занимались в разведке?
— Я выполнял личные поручения Шелленберга.
— Кто это?
— Он был начальником политической службы рейха.
— Убит?
— Нет. Как я слышал, находится у англичан.
— Вы работали в региональном отделе? Чем занимались? Западная Европа, Штаты, Россия? Ближний Восток? Китай?
— Нет, определенного региона у меня не было. Шелленберг использовал мои знания английского и испанского языков, поручал исследование кое-каких материалов по Австралии, Мадриду… Один раз я готовил ему справку на генерала Самосу, по-моему, накануне встречи с ним нашего нелегала, кажется, в сорок втором году… Речь шла о немецких кофейных плантациях, которые диктатор присвоил себе в декабре сорок первого…
— Встреча Самосы с вашим человеком имела место?
— Не знаю. Это можно поглядеть в архивах СД, связанных с работой нелегалов на Латинскую Америку. Кодовое обозначение этих архивов, если мне не изменяет память, С-579-А.
— Как?
— С-579-А.
Джекобс сделал маленькую пометку на квадратном листке бумаги, который лежал на журнальном столике; Штирлиц заметил, что стопки такой формы лежали и на его рабочем бюро, и на длинном столе заседаний, и на подоконнике мореного дерева, столь широком, что можно сидеть на нем, наблюдая за жизнью улицы.
