Никита Филатов - Капитан Виноградов
— Ладно. Не спорю… А то Корзун все в бой рвался — вывести в лес, яму выкопать!
— Это грубо. И, как говорили в одной книжке, «не по-европейски». Тем более что при таком раскладе я, например, признался бы даже в изнасиловании шиловского попугая… Толку. Как он ведет себя?
— Ну — как… Поесть попросил, пару раз в сортир рвался… Все меня или шефа хочет увидеть. Но «быки» — строго по инструкции, никаких разговоров!
— Пишет?
— Да чего-то там такое…
— Ничего, пусть пока старается! В туалете-то за ним смотрели?
Денис злорадно улыбнулся:
— А они его не пустили. Чтоб терпел — привыкал!
— Мудаки! — побелел Виноградов, — Ублюдки! На хрен! И «быки» эти долбаные, и ты сам! Тебя кто этому учил? Я? Профессор?
— Са-аныч!
— Я тебе что говорил, а? Что? — Капитан был настолько взбешен, что Зайченко на миг пожалел, что охранники далеко и не услышат, если вдруг…
— Ты успокойся, Саныч!
— Я тебя, сука, чему учил? Если человек — говно, накажи его! Разори! Убей, в конце концов! Но не унижай! Не у-ни-жай, понял?
— Я понял, Володя… Понял!
— Пошел ТЫ…
Виноградов подхватил сумку и вышел, громко хлопнув дверью.
…Кожин стремительно поднялся навстречу Владимиру Александровичу:
— А где Виктор?
— Иди… Отлей! — Борис Иванович не решился подать капитану руку, поэтому Виноградов, не глядя на него, обошел стол и уселся спиной к окну. — Я приказал — там пустят.
Глядя в спину измученного ожиданием коммерсанта, Виноградов досадливо поморщился — игра получалась грязная. Не по-по-джентльменски. Существовали вещи, которые он не позволял себе даже в щенячий период милицейской карьеры, а уж тем более после всего… Пропадал азарт охотника, кураж — ему теперь было просто жалко этого несчастного, запуганного и униженного мужика, что, безусловно, мешало работе.
В принципе, на оперативном жаргоне это называлось «подогрев» — подозреваемого приглашали в отделение, мурыжили час, два, три в коридоре, не объясняя причины и отделываясь поначалу вежливыми, а затем все более резкими репликами, иногда подсаживали кого-нибудь из «своих». Мимо проводили скованных наручниками бандитов, носили коробки и ящики с конфискатом, — и когда бедняга, перебрав в уме все свои мыслимые и немыслимые прегрешения, осознавал собственное ничтожество по сравнению с колоссальным аппаратом государственного подавления, холодным, равнодушным и беспощадным, вот тогда за него и принимались всерьез.
Срабатывал этот старый как мир милицейский прием отнюдь не всегда — человек искушенный, прошедший, скажем, тюремные «университеты», на такую дешевку не ловился, но…
Виноградов пролистал пачку исписанных Кожиным листков — отчеты об истраченных за год суммах. Представительские командировочные… По указанию Владимира Александровича коммерсанта «озадачили» — попросили подробно расписать, куда девались выдававшиеся ему деньги, и деньги, по меркам простого милицейского капитана, немалые. Владимир Александрович наметанным глазом бывшего обэхаэсника, «бэха», с ходу усек пару скользких и явно «ловимых» позиций… Да-а, нечестен, неискренен был перед фирмой господин Кожин. Приворовывал помаленьку… Одних этих бумажек было бы достаточно для того, чтобы под зад коленкой, без выходного пособия…
— Ты будешь мной заниматься? Да? — Борис Иванович покончил с физиологией, собрался и, суда по всегдашней наглой улыбочке, выбрал линию поведения.
Жалости к нему у Виноградова больше не было.
— А шеф не придет? — Лицо Кожина выражало искреннее облегчение интеллигентного человека, с тем чтобы вместе — ну вы же понимаете! — разрешить возникшее недоразумение.
Владимир Александрович молча покачал головой.
— Жа-аль… Тут, видишь ли, Володя, такая ситуация… Некоторые расходы, как бы сказать, ну… В общем, Маренич в курсе — туда, сюда, и я не знаю, все ли тебе можно говорить, как сотруднику, так сказать, органов…
Обычно разговорчивый, Виноградов молчал, и это выводило собеседника из себя.
— Ну хорошо. Хорошо! Грешен! Но это наши с Виктором дела, личные! Понял? Я ему все объясню. И верну! При наших с ним отношениях эти — ну сколько? Двадцать? тридцать тысяч? — тьфу, ерунда! Он бы и так дал… А насчет договора с «Гортрубопроводом» — там все чисто, пусть не думает, это Зайченко с Орловым договорились, чтоб меня подставить! Посмотри Володя, посмотри — я написал…
Кожин торопливо вытянул из стопки один из листков и сунул его почти под нос Виноградову.
— Вот! Сам смотри!
Владимир Александрович аккуратно поправил растрепавшуюся стопку. Положил сверху протянутую коммерсантом страницу. Еще раз медленно подровнял бумажные края. После чего двумя длинными движениями крест-накрест разорвал исписанные листки.
— Ты что? — опешил Кожин.
Виноградов брезгливо отправил отчеты в корзину.
— Видишь ли, Боря… — капитан заговорил медленно и задумчиво, обращаясь, казалось, в первую очередь к самому себе. — У меня сейчас очень тяжелое положение…
Вот к примеру! Приводят ко мне в ментовку очередного жулика — вроде тебя.
— Саныч!
— Заткнись. Не перебивай… Я его, само собой, «колю», как у нас говорят, по самую жопу, пардон за грубое слово. И вопрос не в том, скажет он правду или нет, вопрос в том, когда и как это произойдет. То есть… Имеется два варианта. Первый. Клиент — дурак полный, упертый до невозможности. Каждый раз его приходится за уши тянуть, прижимать со всех сторон… Так на такого и времени, и нервов угробишь уйму, а значит — что? И отдача соответственная! Он мне жизнь осложняет — и я ему ее же, по максимуму. Тут масса нюансов: и операм в тюрьму позвонить можно, и судье намекнуть… Да мало ли чего!
Кожин слушал молча, и Виноградову это нравилось. Он почувствовал — возвращается уже полузабытый, терпкий вкус оперативной работы.
— Но есть и второй вариант. Более распространенный… Ведь в конечном итоге весь наш уголовный процесс — это сделка. Ты мне — «расклад» на себя, я тебе — подписку о невыезде вместо ареста. Ты мне своих подельников, я тебе — хорошую камеру и лишнюю передачку от жены. Ты мне пару новых эпизодов, а я в ответ — приговорчик по минимуму, «ниже низшего»… А?
— Ну, мы же не в ментовке…
— То-то! — поднял вверх указательный палец Владимир Александрович. — То-то и оно! С одной стороны — кайф: ну помучаюсь с тобой час, потом уйду домой… Скажу — не раскололся, извините. Занимайтесь сами! Обидно, конечно, удар по престижу, но… В конце концов, мне Виктор за это деньги не платит! Правда ведь?
Кожин непроизвольно кивнул.
— Пра-авда… Так что выговор мне не объявят и звездочку не снимут. И разбирайся ты сам с корзуновскими дебилами — как хочешь!
— В смысле?
— А в смысле — это меня не касается! Корзун начальник безопасности, пусть работает. Как умеет…
— Это же животные, Виноградов! Скоты!
— Странно… — пожал плечами Владимир Александрович. — Я тут краем уха слышал, в апреле, когда надо было долги получать с «Интербензина», — они вас вполне устраивали. И, говорят, вы особо смаковали тот визит домой к москвичу… Помнишь, Боря, ты еще смеялся, что он не мог полчаса пиджак правильно застегнуть от страха… Ась?
— Виногра-адов!
— Что — Виноградов? Что? Вы сами всю эту сволочь выкормили. Разве не так? Вот и расхлебывай! А я только рад буду. Потом посажу их, собственноручно… после того как твой труп найдем.
— Володя, я не понимаю…
— Поймешь, когда паяльник в заднице зашкворчит, — равнодушно отмахнулся Владимир Александрович. По множеству неуловимых и необъяснимых признаков он понял: все, дело сделано. Клиент созрел. — Шутка!
Кожин неуверенно засмеялся:
— Нет, но послушай…
— Пошел ты! Я ж самым умным тебя считал, после Виктора… Самым интеллигентным среди всех этих торгашей… Сколько раз цапался то с Зайченко, что с этим райкомовцем «из бывших»! Кожин, говорил я им, Кожин! Только на нем, я говорил, фирма держится, и нечего копать под парня… Знаешь, сколько раз они меня пытались на тебя натравить?
— Знаю! — мстительно прошипел Борис Иванович. — Они же сами, сволочи…
— А ты мне прямо в душу насрал… — На глазах у бывшего лучшего опера Управления заблестели почти настоящие слезы. — Эх, Боря!
— Но Володя… Но послушай!
— Вот что. Хватит! Поступим так… Я расскажу тебе, как все было. Если что — подправишь. Потом будем думать, как из этого дерьма вылезти… Но гляди, блин! Чтоб только трое — я, ты и Маренич, понял? Шеф сам приказал — чтобы без всех этих Орловых, Денисов… Вы что с ним — давно? Друзья?
— Да я с Виктором… Эх! — ухватился за соломинку Кожин. — Я с Виктором! Он же помнит! Э-эх…
— Ну, моли Бога за шефа. Я бы на его месте… — уже спокойно и назидательно покачал головой Виноградов. — Впрочем, хозяин — барин, его деньги — ему и решать.
