Джон Гришэм - Дело о пеликанах
— Вы знаете там второкурсницу по имени Дарби Шоу? Очень привлекательная особа.
Фаунтон усмехнулся:
— Да. Она в прошлом году встречалась с моим приятелем. Она иногда здесь бывает.
— Когда она была здесь последний раз?
— С месяц или два назад. А что случилось?
— Нам надо поговорить с ней. — Он вручил Фаунтону стопку карточек. — Держите это. Несколько дней я буду в «Хилтоне». Если увидите ее или услышите что-нибудь, передайте одну из них.
— Что я могу услышать?
— Что-нибудь о Каллагане. Нам она очень нужна, о’кей?
— Конечно. — Он сунул карточки в карман.
Вереек поблагодарил его и вернулся к шумному застолью. Медленно пробираясь сквозь толпу, он прислушивался к обрывкам разговоров. Входила свежая волна посетителей. Он пробился к дверям и вышел. Он был слишком стар для этого.
Через шесть кварталов он с нарушением правил остановился перед студенческим клубом. Свой последний визит за ночь он нанесет в маленький темный кегельбан, который к этому времени уже опустел. Он уплатил за пиво в баре и огляделся. В зале было четыре дорожки со столами. Игра шла вяло. Молодой человек в тенниске подошел к бару и заказал еще одно пиво. На серо-зеленой тенниске было написано: «Юридическая школа Тулейна». Под словами стояли цифры, которые могли быть личным номером члена клуба.
Вереек без промедления заговорил:
— Вы студент-юрист?
Молодой человек глянул на него, вынимая деньги из джинсов.
— Боюсь, что да.
— Вы знаете Томаса Каллагана?
— Кто вы?
— Сотрудник ФБР. Каллаган был моим другом.
Студент отхлебнул пива и насторожился.
— Он вел у меня семинары по конституционному праву.
Попал! Дарби тоже была в этой группе. Вереек старался не показывать своей заинтересованности.
— Вы знакомы с Дарби Шоу?
— Зачем вам это знать?
— Нам надо поговорить с ней. Вот и все.
— Кому «нам»? — Студент еще больше насторожился. Он сделал шаг к Гэвину, как бы собираясь поведать тайну.
— ФБР, — сказал Вереек бесстрастно.
— У вас есть значок или что-то в этом роде?
— Конечно, — ответил он, доставая из кармана служебную карточку.
Студент внимательно прочел и вернул ее назад.
— Вы адвокат, а не агент.
Это был очень существенный момент, и адвокат знал, что будет уволен, если босс узнает, что он задавал вопросы, представляясь в качестве агента.
— Да, я адвокат. Я учился вместе с Каллаганом в юридической школе.
— Тогда зачем вам надо видеть Дарби Шоу?
Бармен подобрался поближе и подслушивал.
— Вы знаете ее?
— Не знаю, — сказал студент, явно не желая говорить на эту тему. — С ней что-то случилось?
— Нет. Вы ее знаете, не так ли?
— Возможно. А возможно, нет.
— Послушайте, как вас зовут?
— Покажите мне значок, и я назову свое имя.
Гэвин сделал большой глоток из бутылки и улыбнулся бармену.
— Мне надо видеть ее, о’кей? Это очень важно. Я буду в «Хилтоне» несколько дней. Если увидите ее, попросите позвонить.
Он предложил студенту визитную карточку, но тот посмотрел на нее и отошел.
В три часа он отомкнул дверь в свой номер и проверил телефон. Никаких сообщений. Где бы ни была Дарби, она все не звонила. При условии, что она еще была жива.
Глава 20
Гарсиа позвонил в последний раз. Грантэм взял трубку перед рассветом в субботу, меньше чем за два часа до того, как они должны были впервые встретиться. Он сказал, что отменяет встречу. Время было неподходящее. Если после статьи разразится скандал, то у некоторых влиятельных адвокатов и у их очень богатых клиентов полетят головы, а они не привыкли, когда у них одних летят головы, и они потащат за собой других. В таком случае может пострадать и Гарсиа. А у него жена и маленькая дочь. Он имеет работу и сможет прожить, потому что деньги ему платят немалые. Зачем испытывать судьбу? Он не сделал ничего плохого. Его совесть чиста.
— Тогда зачем вы мне звоните? — спросил Грантэм.
— Я думаю, что мне известно, почему их убили. Я не уверен, но у меня есть хорошая догадка. Я кое-что видел, о’кей?
— Мы ведем этот разговор уже неделю, Гарсиа. Вы видели что-то или кое-что имеете. И все это бесполезно, пока вы мне не покажете. — Грантэм открыл досье и достал фотографии человека у телефона. — Вами движет нравственное чувство, Гарсиа. Вот почему вы хотите говорить.
— Да, но есть шанс, что они подозревают о моей осведомленности. Они пытались в виде шутки выведать, видел ли я это. Они не могут спросить об этом прямо, потому что не уверены.
— Они — это ребята из вашей фирмы?
— Да. Нет. Постойте. Откуда вам известно, что я работаю на фирме? Я вам этого не говорил.
— Об этом нетрудно догадаться. Вы отправляетесь на работу слишком рано для правительственного адвоката и работаете на одной из тех фирм со штатом порядка двухсот адвокатов, которые выжимают из компаньонов и младших партнеров по сотне рабочих часов в неделю. Когда вы мне позвонили в первый раз, то сказали, что звоните по пути на работу, а времени тогда было что-то около пяти утра.
— Ну, ну, что еще вам известно?
— Не много. У нас с вами игра, Гарсиа. Если вы не хотите говорить, тогда повесьте трубку и оставьте меня в покое. Я хочу еще поспать.
— Приятных сновидений. — Раздались долгие гудки.
Грантэм сидел, уставившись на трубку.
Трижды за последние восемь лет он исключал свой номер из телефонной книги. Он жил благодаря телефону, и его самые крупные истории приходили к нему по телефону. Но после каждой из них на него обрушивались тысячи пустяков, источники которых считали себя обязанными обратиться к нему в любое время дня и ночи со своей маленькой горячей стряпней. Он был известен как репортер, который даже под страхом смертной казни не раскроет источник, поэтому они звонили, звонили и звонили. Он уставал и получал новый, не значившийся в книге номер. Затем наступал период гробового молчания. И через некоторое время он давал отбой и вносил номер в телефонный справочник Вашингтона.
Сейчас номер значился в справочнике. Грэй С. Грантэм. Однофамильцев в книге не было. Его можно было застать на работе в течение двенадцати часов в сутки, но гораздо интереснее оказывалось звонить ему домой, особенно в те редкие часы, когда он пытался поспать.
Он негодовал по поводу Гарсиа еще тридцать минут, а затем уснул. Сон был спокойный и крепкий, когда телефон зазвонил вновь. Он с трудом нашел его в темноте.
— Алло. — Это был не Гарсиа. Это была женщина. — Это Грэй Грантэм из «Вашингтон пост»?
— Да, он. А вы кто?
— Вы все еще занимаетесь историей Розенберга и Джейнсена?
Он сел в потемках и уставился на часы. Пять тридцать.
— Это крупная история. Ей у нас многие занимаются, и я тоже провожу расследование.
— Вы слышали про дело о пеликанах?
Он глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться.
— Дело о пеликанах? Нет. Что это такое?
— Это маленькая безобидная теория о том, кто убил их. Оно было доставлено в Вашингтон в прошлое воскресенье человеком по имени Томас Каллаган, профессором права из Тулейна. Он передал его своему другу из ФБР, оно пошло гулять. События стали нарастать как снежный ком, и в среду вечером Каллаган был убит взрывом бомбы в автомобиле в Новом Орлеане.
Лампа была включена, и Грантэм записывал.
— Откуда вы звоните?
— Из Нового Орлеана, по телефону-автомату, так что не беспокойтесь.
— Откуда все это вам известно?
— Я писала это дело.
Теперь он окончательно проснулся, глаза у него дико округлились, а дыхание участилось.
— Если вы писали, расскажите мне о нем.
— Мне бы не хотелось делать это таким образом, потому что, даже если бы у вас была копия, вы не смогли бы сделать статью.
— Посмотрим.
— Вы не сможете. Для этого потребуется тщательная проверка.
— О’кей. У нас есть ку-клукс-клан, террорист Камель, «Подпольная армия», арийцы…
— Нет. Ничего из перечисленного. Они слишком очевидны. В деле говорится о совсем незаметном подозреваемом.
Он ходил у кровати, держа телефон в руках.
— Почему вы не можете сказать мне, кто он?
— Может быть, потом. Вы, похоже, располагаете магическими источниками. Посмотрим, что вы найдете.
— Случай с Каллаганом будет легко проверить. Для этого потребуется лишь один звонок. Дайте мне сутки.
— Я попытаюсь позвонить в понедельник утром. Если мы собираемся делать с вами дело, господин Грантэм, вы должны мне это доказать. В следующий раз, когда я позвоню, расскажите мне что-нибудь, чего я не знаю.
Она была в телефоне-автомате в темноте.
— Вы в опасности? — спросил он.
— Мне кажется, да. Но сейчас со мной все в порядке.
Судя по голосу, она была молода, возможно, лет двадцати пяти. Она составляла дело. Была знакома с профессором права.
