Збигнев Сафьян - Ничейная земля
Пять фамилий. Теоретически Юрысь мог посетить любого из этих пяти. Казалось странным, что в доме на Беднарской улице жило пять человек, которые имели какое-то отношение к Юрысю.
На втором этаже жил полковник в отставке, Эдвард Выромб-Порайский. Высокий, сухой, казалось, что его, как мумию, ловко переставляет с места на место (комнаты были перегружены мебелью) подвижная и, вероятно, гораздо более молодая жена. По портретам и фотографиям можно было легко проследить биографию полковника. Молодой обер-лейтенант австрийской армии, гауптман во время мировой войны, подполковник (фотография штаба Рыдза где-то на Украине) в кампании двадцатого года. Потом высокий чиновник МИДа, участник многих международных конференций, автор публикации «Польский путь к великодержавности». Он заслужил себе отдых, но и сейчас не стоял в стороне от общественной жизни, активно работая в ОЗОНе.
У такого человека действительно могло быть много знакомых и друзей, и хотя Выромб-Порайский уже был отстранен от дел (да, собственно говоря, полковник никогда и не занимал высоких постов), он не принадлежал к той категории людей, которых можно было бы или, точнее, которых стоило бы в чем-то подозревать. Впрочем, из протокола или, скорее, из записи беседы комиссара с Выромб-Порайским следовало, что полицейский без конца оправдывался, уверяя пана полковника, что это просто обычная формальность, необходимая для следствия. Порайский выслушал его, вероятно, при этом лицо у него было неподвижное, почти мертвое, а потом заявил, что действительно знал этого офицера (тон его был довольно презрительным, словно полковник хотел показать, какая дистанция их разделяла) и что факт убийства капитана, хотя бы и запаса, кажется ему необыкновенным и во всех отношениях бестактным. Затем он сообщил, не дожидаясь вопроса комиссара, что первый раз столкнулся с Юрысем летом 1920 года. Он, полковник, был тогда о нем хорошего мнения, потому что тот хотя и работал в разведотделе дивизии, но не боялся пуль и вообще не был похож на штабную крысу. Затем они встречались в Берлине и несколько раз в Варшаве. В квартиру на Беднарской улице Юрысь не приходил. «Я никогда не поощрял того, чтобы этот офицер наносил мне визиты частного характера». И это было все. Комиссар больше никаких вопросов не задавал. Он не потребовал более точной информации о встречах в Берлине и не пытался выяснить, почему полковник так презрительно относится к убитому капитану запаса. К тому же он не установил, какого характера были их встречи в Варшаве. Следователь сначала решил исправить эти упущения, но после долгих размышлений отказался от этого. Слишком рано, решил он, а к тому же неудобно вызывать офицера высокого ранга, пусть даже и в отставке, без какой-либо определенной причины в судебные инстанции. Какую связь с убийством может иметь служебная командировка в Берлин или что общего с событиями тридцать восьмого года имеют боевые действия в рядах Пятой армии? На решение Кшемека также повлияла (не исключено, что прежде всего) очередная беседа с комиссаром, сначала не очень приятная, ибо следователь строго упрекал сотрудника полиции за явные ошибки, допущенные в расследовании, а затем интересная и довольно полезная. Комиссар в свою защиту сослался на визит к майору Наперале, о котором до сих пор не сказал ни слова, а к тому же дополнил свою запись допроса (слово «допрос» здесь кажется явно неуместным) Выромб-Порайского. Полковник, рассказывая о Юрысе, вспомнил, что убитый был когда-то подчиненным Вацлава Яна и что именно у него, а точнее, на лестнице, ведущей в его квартиру, Выромб-Порайский недавно встретил покойного офицера запаса. Отсюда следовали по крайней мере два факта: Юрысь бывал у отстраненного сейчас от дел (надолго ли?) сановника, а Выромб-Порайский также являлся его клиентом, о чем он, видимо, не случайно упомянул.
А из беседы комиссара с Напералой, если, конечно, комиссар точно и полностью ее передал, в чем следователь сомневался, можно было сделать вывод, что II отдел не желает, чтобы копались в прошлом Юрыся, и что Наперала информирован о каких-то контактах убитого с Вацлавом Яном. Каких? Ясно, что не светских и не дружеских. Кшемек доплывал до рифа, молчаливо соглашался с тем, что комиссар вычеркнул из записи заявление Порайского о встрече на лестнице, несколько минут раздумывал о том, а не явиться ли к вице-министру Чепеку, но тут же отбросил эту мысль. Он понимал, что не получит никакого указания, а возбудит только неприязнь начальника. Шеф, поставленный в неудобное положение, отмахнется несколькими избитыми фразами, но запомнит, что на Кшемека нельзя положиться, что Кшемек попросту мальчишка. Молокосос, мальчишка… Человека невысокого роста часто так дразнят, а особенно в школе. Что это вдруг ему пришло в голову? Ведь к нему никто так не относится. Ни Чепек, ни Наперала… Наперала был всегда любезен, правда, они встречались редко, майор вел себя просто раболепно, рассыпался в любезностях — противный тип. А вдруг Чепек его тоже не любит и хочет, хотел бы, был бы доволен, если бы тот получил по носу. Поэтому он и впутал в это дело энергичного и известного своей твердостью Альберта Кшемека… Следователь подошел к зеркалу; ему нравилось это лицо, твердое, возможно чуть грубоватое, но ведь родное, свое, а пронизывающий взгляд маленьких глаз свидетельствовал об уме и воле. Такие, как он, способны на большую игру; большая игра — это не значит война с Напералой, даже по приказу министра. (Есть приказы, о которых шефы любят забывать.)
Впрочем, нет никаких доказательств, никаких следов того, что прошлое Юрыся или его теперешние контакты с Вацлавом Яном или с самим Напералой, если они, конечно, были, имеют хоть какое-нибудь значение для следствия. Возможно, комиссар был слишком осторожен, полностью отказавшись от дальнейшего расследования? Он, Кшемек, будет искать целеустремленно, не придавая особого значения обстоятельствам, связанным с разведкой или с большой политикой. Следователю понравились эти выводы, он считал их ясными, логичными и свидетельствующими о смелости и свободе мысли. Поэтому Кшемек мог со спокойной совестью отказаться от намерения вновь допросить полковника Выромб-Порайского и продолжать действовать с заслуживающей восхищения энергией.
Вторым в списке жильцов дома на Беднарской улице был Вацлав Ольчак, торговый агент. Из полицейских донесений следовало, что Ольчак холост, сорока двух лет, неплохо зарабатывающий, с безупречной репутацией и с вполне приличными знакомствами. Он занимал трехкомнатную квартиру на третьем этаже, в которой бывал редко из-за постоянных разъездов, в том числе и заграничных. Запись предварительного допроса, который вел комиссар полиции, и в этом случае была удивительно скупой. Ольчак заявил, не вдаваясь в подробности, что знал Юрыся давно, что они встречались несколько раз, но, по его словам, на нейтральной почве, капитан никогда не навещал его на Беднарской. 28 октября Ольчак провел вечер дома, в обществе женщины, фамилию которой (комиссар не счел это необходимым) он не назвал.
Следователь вызвал Ольчака. Лысоватый, худой, чуть сгорбленный, длинное лицо с большим носом и маленькими неспокойными глазками. «Так точно, пан следователь…», «Конечно, пан следователь». Руки, немного влажные и очень подвижные, как будто вслепую, на ощупь искали что-то на пустом письменном столе. Следователь с неприязнью подумал о женщине, которая с Ольчаком провела вечер. Он, должно быть, много заплатил, такие платят. Фамилии… Ольчак прикрывался фамилиями, извлекая все новые и новые, словно безработный рекомендации. «Меня многие знают, достаточно спросить хотя бы майора Напералу». Снова этот Наперала выскочил совершенно неожиданно, в неподходящий момент. Кшемек не ожидал, что и на этот раз ему придется столкнуться все с той же стороной жизни капитана запаса. Уже первый ответ обескураживал. Где Ольчак познакомился с Юрысем? В Берлине, в тридцать первом году. Как это было? Уж больно подозрительно все выглядело: они оба были торговыми агентами, хотя он, Ольчак, по оптике, а Юрысь… Ольчак запнулся и хитро посмотрел на следователя. Ну а Юрысь? Пили вместе, сначала в одном кабаке, потом в другом. Пан следователь сам хорошо знает, как это бывает. Они друг другу понравились, а потом уже вместе подписали два или три контракта с немецкими фирмами… Не такие уж большие деньги, но все-таки… Ольчак то и дело замолкал, словно в ожидании, что Кшемек о чем-то вспомнит, задаст дополнительный вопросик, потребует подробно объяснить. А следователь все время молчал. Хотя не мешало бы спросить, к примеру, знал ли Ольчак об истинной роли Юрыся в Берлине? И как он познакомился с Напералой? Не в тот ли период? Не втянула ли «двойка» в свою работу специалиста по оптике? Конечно, похвально, что он с ними работает, как-никак подпольный фронт, но почему Ольчак боится — тут не может быть сомнений, стоит только посмотреть на его руки. Кшемек даже хотел сказать: «Уберите, пожалуйста, руки со стола!»
