Теодор Гладков - Взрыв в Леонтьевском
— Да погодите! Галоши забыли!
Кое-как, впопыхах меньшевик впихнул ноги в галоши и исчез. Оставшись один, Черепанов принялся разбирать стол и сжигать в голландской печи бумаги. Под руку положил на всякий случай маузер…
Меж тем на Собачьей площадке в тепле и уюте братья Гарусовы и Вересков мирно ели вареную картошку с луком, запивая ее настоящим крепким чаем. На разговоры не отвлекались. Михаил с очевидностью размышлял о чем-то, вычислял, сопоставлял. Кончив есть, он решительно, стало быть, решение принял, подошел к печи, приподнял вроде бы крепко прибитый к полу гвоздями медный лист перед топкой, извлек из открывшегося тайника два нагана и кожаный кисет с патронами. Один револьвер бросил брату.
— Ты чего? — с недоумением спросил Вересков.
— Давай-ка собираться, — ответил Гарусов. — Я тут думал-думал, незачем судьбу дразнить, не тот случай. Не ровен час, опять чека нагрянет. Ты уже на замете, второй раз не отвертишься, заметут.
— Мы же завтра собирались, — пожал плечами Сергей. — Но если ты боишься…
— Осторожность не трусость, — парировал сердито Гарусов. — А береженого и бог бережет.
Он натянул парусиновый плащ, сунул в карман наган:
— Пошли…
В опустившихся сумерках чекисты тем не менее хорошо разглядели со своего поста, как вышли из подъезда Вересков и оба брата. Фридман тут же приказал одному из теперь уже двоих своих помощников:
— Семенов, прими объекты. Если разделятся, пойдешь за тем, кто будет с «Рябиной».
Одетый под мастерового чекист кошкой скользнул вниз по лестнице, выскочил на улицу.
Едва Гарусовы и Вересков скрылись за углом, в другом конце переулка показался Моргунов. Меньшевик явно трусил, то и дело сбивался с ноги, останавливался, без нужды и неуклюже проверялся, воровато оглядываясь по сторонам.
— А это что за фрукт? — заинтересованно спросил сам себя Фридман, когда Моргунов остановился возле «их» подъезда, задержался на миг, словно колеблясь, а потом шмыгнул в темноту парадного.
— Ну-ка, ну-ка, — азартно продолжал Илья, — чтоб мне пусто было, но этот тип дует до нашего кубрика…
Чекист поднес к глазам бинокль. Сквозь сильные окуляры ему было хорошо видно, как человек поднимался по лестнице, потом остановился возле квартиры Гарусова, позвонил. Можно было разобрать, что он звонит не просто, а неким определенным образом.
— Сигналит, гад! — восторженно отметил Фридман. — Два коротких, два длинных… Фиксируй, Захаров.
Потолкавшись у запертых дверей, Моргунов выждал минуту, повторил звонки. Убедившись, что в квартире никого нет, стал спускаться вниз.
— Чуешь, Захаров, — зашептал Фридман, — он не знал, что они ушли, а спешил, очень опешил… И мы не знали, что они уйдут сегодня. Мартьянов не предупреждал. А они ушли… А этот, факт, спешил… Тут что-то не так… Этот тип что-то важное нес.
— Что делать-то будем, товарищ Фридман? — встревоженно спросил напарник.
— А делать будем так, — комиссар уже принял решение на свой страх и риск. — Пойдешь за ним, возле первого милиционера снимешь тихонько, оружие и бумаги изымешь, доставишь в милицию. Оттуда позвони нашему дежурному, а сам возвращайся. Заодно доложи и о том, что Семенов пошел за «Рябиной» и братьями в сторону центра. Ну, полный вперед!
Неспешным, ровным шагом Гарусовы и Сергей шли по Николо-Ямской улице к Рогожской заставе. Никто из них следовавшего за ними чекиста не замечал.
— Куда мы? — задавая этот вопрос, Вересков ничем не рисковал. В конце концов, после часа ходьбы он вправе был поинтересоваться.
— К Филину, — лаконично ответил Гарусов. Однако, почувствовав, что этот тон по отношению к Вере-скову сейчас неуместен, решил дать какие-то минимальные объяснения: — Тут в ямской слободе есть наш человек. Кличка Филин. Работал когда-то на Сабана.
— Извозчик, что ли?
— Ну да… Не пешки же до Краскова топать.
— А для чего?
— Все равно надо оттуда бомбы и людей вывозить. По мелочи они еще месяц провозятся, а времени до седьмого ноября всего ничего осталось. И кто знает, чего еще чека надумает.
— Ты об обыске, что ли?
— Ну! — утвердительно кивнул Гарусов. — Может, пронесло, а вдруг унюхал что комиссар… От греха подальше.
Не было такого москвича, кто не слышал бы о Хитровке и Сухаревке, притонах Цветного бульвара и Марьиной рощи. А вот Рогожская ямская слобода свои тайны берегла ревниво и надежно. Испокон веков селились в этих местах ямщики и купцы, большей частью из старообрядцев, у них и кладбище свое здесь было, старообрядческое, и храм. И ямщики, и купцы здешние были людьми крепкими, зажиточными, что называется, себе на уме, и неразговорчивыми. Дома свои они строили как крепости. Никто не взялся бы сказать, сколько темных дел вершилось за их несокрушимыми стенами.
Наконец, Гарусовы и Вересков приблизились к приземистому двухэтажному дому с каменным низом. Чуть не в одну с ним высоту обносил прилегающее подворье глухой, с кованными железом дубовыми воротами забор из вершковых досок. Оглядевшись по сторонам, Михаил условным стуком постучал в закрытый ставень углового окна.
Замер в тени дома напротив чекист Семенов. По взмахам руки высчитал — отбил Гарусов два долгих, два коротких. Должно быть, ставень закрывал окно в хозяйскую спальню, потому что вскоре в прощелине вспыхнул узкой ленточкой мерцающий свет. Потом свет погас, а через минуту без скрипа, на хорошо смазанных петлях отворилась дверь, чтобы впустить пришельцев.
Прошло еще немного времени, и отворились, так же беззвучно, уже ворота. Выкатила извозчичья пролетка с поднятым верхом, запряженная доброй лошадью. На козлах — крепкий мужик, в суконном полушубке с меховым воротником и меховой же, низко надвинутой на лоб шапке. Пролетка свернула вправо и устремилась вдаль, к Рогожской заставе и Владимирскому шоссе.
— А-а, черт, — с досадой пробормотал Семенов. Вытащил из кармана брюк часы, заметил время и побежал к Андроньевской площади, где, знал, должен был быть пост милиции.
…Ранним утром следующего дня Манцев и Мессинг допрашивали съежившегося, посеревшего от страха Моргунова. Стенографистка едва успевала протоколировать: жестикулируя, вертясь на стуле, Моргунов так и сыпал словами, называл десятки имен, кличек, адресов, учреждений. Время от времени по сигнальному звонку в кабинет входил помощник Манцева, и Василий Николаевич на ухо ему, так, чтобы не слышал арестованный, отдавал очередное распоряжение.
И вот уже с Лубянки разлетелись по Москве — в Тестово, на Большую Александровскую, к Донскому монастырю и другие места легковые автомобили с чекистами и чоновцами. На многих выявленных конспиративных квартирах группы захвата МЧК «снимали» еще уцелевших участников антисоветского подполья.
Наконец, иссяк Моргунов, замолк, скис, растекся безвольно по стулу. Отложила карандаш девушка-стенографистка. Внимательно оглядев арестованного, понял Манцев, что за душой этого слизняка не осталось ни одного факта, который бы он уже не выложил. Вызвал конвойного. Моргунова увели.
— Можно? — в кабинет, стараясь не ступать сапогами на вытертый, но все же ковер, вошел в мокрой и грязной кожанке Мартьянов. Доложил: — В люке у «Метрополя» сняли пудовый заряд, еще четыре обнаружили в других местах…
— Как Кремль?
— Выяснили и трижды проверили: в Кремль проникнуть невозможно. Ни по земле, ни под землей. Однако охрана Кремля по нашим предложениям усилена. Все экипажи, автомобили, особенно грузовые, тщательно досматриваются.
— Хорошо… А теперь присаживайтесь, покурите. К сожалению, могу позволить вам отдохнуть минут десять, не больше.
Мартьянов понимающе кивнул: он и сам знал, что отдыхать ему сегодня не придется. Что ж, хорошо, что можно хоть папиросу выкурить в сухом, теплом помещении, а не под дождем, по щиколотку в воде.
Меж тем Манцев вызвал к себе всех руководителей отделов и их заместителей, которые накануне были предупреждены, чтобы домой не отлучались. Отдал последние распоряжения:
— Разослать по всем вокзалам, комиссариатам милиции, транспортным отделам ЧК ориентировку на Доната Черепанова. Он сейчас мечется по городу в поисках нового убежища. Немедленно усилить все милицейские посты чоновцами. Продолжать пристальное наблюдение за всеми подземными коммуникациями согласно розданной схеме… Передать на станцию Панки — задержать пролетку, следующую из Москвы, а может быть, возвращающуюся обратно. Кучер и седоки вооружены. Учесть, что один из пассажиров — в красноармейской одежде — наш товарищ. Все!
Сотрудники разошлись. Манцев поднял трубку, попросил соединить с Дзержинским. Разговор был коротким — Василию Николаевичу нужно было всего лишь получить подтверждение о начале заключительной фазы операции. Закончив разговор, подошел к шкафчику в углу комнаты, надел шинель. Потом достал из стола кольт, несколько снаряженных обойм к нему, рассовал по карманам. В дверях появился Мессинг, успевший сходить к себе, чтобы тоже одеться. Через плечо на длинном ремешке болталась деревянная коробка с маузером. Сделав последнюю затяжку, загасил окурок в пепельнице Мартьянов.
