Анатол Имерманис - Призраки отеля «Голливуд»
— Разве я вам не сказал? — Шривер удивленно взглянул на него. — Простите, смерть — такое страшное событие, что забываешь о других несчастьях. — Шривер вынул из кармана телеграмму. — Начальник полиции сообщает, что одновременно исчезла моя дочь Гвендолин. Нет никакого сомнения, что это месть Рода Гаэтано. Я надеюсь, что она еще жива. Но они могут и ее прикончить. — Шривер протянул руку к Муну. — Надо спешить! Завтра вы должны вылететь в Панотарос.
— Я?
— Да. Я не слишком доверяю испанской полиции. Если даже наши не в состоянии защитить меня от Рода Гаэтано, то там, на своей родине, он может подкупить кого угодно.
— Вы забыли про заграничный паспорт, — напомнил Мун.
— Уже заказан.
— Все равно это отнимет много времени. — Мун покачал головой.
— Вы его получите завтра.
Мун удивленно взглянул на Шривера. Миллионер впервые улыбнулся.
— Никаких чудес! Просто мой личный друг, помощник государственного секретаря, имеет возможность — в исключительных случаях — ускорить процедуру. Я сказал ему, что вы мой коммерческий представитель. Начальник сбыта на днях действительно должен был выехать для переговоров с испанцами. Остается только решить вопрос о гонораре. Назначайте сами! Это будет самое разумное.
— Ваше предложение очень заманчиво, однако…
— Соглашайтесь! — Дейли подмигнул. — Я уже давно мечтал попасть в Испанию. Говорят, там самые темпераментные женщины в мире.
— Ваше счастье, что Минерва не слышит. — Мун пригрозил ему пальцем. — Хорошо, принимаю предложение. Хотя бы для того, чтобы дать вам возможность убедиться, что ваша жена ничем не хуже испанок.
— Значит, вы едете оба? Это осложняет дело. Вторично обращаться к моему другу из госдепартамента, к сожалению, бесполезно.
Жесткий тон показывал, что даже в час беды Шривер остается человеком, чья случайно оброненная фраза стала знаменитой: «Эмоции я могу позволить себе тогда, когда мои дела идут хорошо».
На секунду он опять ушел в себя, но так же мгновенно взял себя в руки. Когда миллионер раскрыл портсигар, пальцы если и дрожали, то почти незаметно. Дейли с почтением уставился на обыкновенные с виду сигареты, если не считать золотых инициалов на мундштуке «Дж. Ш.». Газетчики не раз восхищались этой невидимой короной мультимиллионерской власти — Шривер был одним из немногих людей на свете, куривших сигареты, изготовленные по личному заказу.
— Пожалуйста! — Шривер терпеливо ждал, пока угостятся другие.
— Спасибо, курю только сигары, — поблагодарил Мун кивком. — Ну а Дейли и вовсе не курит, только коллекционирует запахи в профессиональных целях. Это его конек.
— Не понял. — Шривер неглубоко затянулся, видно, по совету своих личных врачей щадил легкие.
— У него исключительная память на табачные дымы. И три дня спустя безошибочно установит, какую сигарету курили в закрытом помещении. И не один уже преступник жестоко поплатился за свое пристрастие к никотину.
— Мун, как всегда, подтрунивает. Но иногда, когда нет никакого другого следа, это может помочь, особенно если курили редкую марку. Вашей, мистер Шривер, в моей коллекции еще не было. Так что, если вы намереваетесь нарушить закон, это было бы весьма неосмотрительно. — Дейли не мог удержаться от шутки, хотя и без укоризненного взгляда Муна понял ее неуместность.
Шривер даже не усмехнулся. Его цепкий взгляд, словно прицениваясь, скользил по лицу Дейли.
— У меня есть идея! — вымолвил он наконец. — Пожалуй, сойдет…
— О чем это вы?
— Прикидываю, как ускорить получение паспорта для мистера Дейли. Мы об этом еще поговорим. Так или иначе вам, мистер Мун, пока придется лететь одному.
— Хорошо! — быстро решил Мун. — Дело действительно не терпит промедления. Сумму гонорара я назову вам после. Все зависит от того, каких результатов мне удастся достичь. Пока вы дадите мне только на расходы. Ну, скажем…
Шривер махнул рукой.
— Я уже обо всем позаботился. В Малаге вы обратитесь к Педро Хименесу. Это самый крупный тамошний банкир. На ваше имя открыт текущий счет. Лимит — полмиллиона песет.
— Вот это да! — Дейли присвистнул.
— Это доверенность на ведение расследования. — Отрывистый жесткий тон Шривера доказывал, что даже в этот час он остается знаменитым Шривером, человеком дела. — Вот фотографии, они могут вам пригодиться. Мои детективы следили за Челмзом и несколько раз сфотографировали при встречах с другими людьми Гаэтано. Может быть, кто-то из них побывал в Панотаросе. — Шривер придвинул Муну пачку, потом дрожащей рукой извлек из бумажника другую. — Моя дочь Гвендолин Шривер.
Дейли перегнулся через плечо Муна. На его лице отразилось приятное удивление. Гвендолин Шривер оказалась хорошенькой девушкой, соответствовавшей эталону, который усиленно рекламируется в качестве национального идеала. Единственным отклонением от стандарта были иссиня-черные волосы, придававшие ей некоторую оригинальность.
— Это моя жена Уна. Сын Рол. Ему на днях минуло пятнадцать лет. А вот все вместе… — Голос Шривера опять задрожал. — Последний снимок. Они прислали его месяц назад… — Шривер тяжело опустил голову и уронил фотографию. Мун подхватил снимок. Гвендолин с матерью и братом сидели в глиссере. Штурвалом управлял низенький пожилой господин в элегантной форме яхтсмена. Бросался в глаза резкий контраст между счастливым выражением его лица и полупрезрительной гримасой Гвендолин.
— Каким образом Род Гаэтано узнал, где они находятся? — спросил Дейли.
— Вот единственное правдоподобное объяснение. — Шривер вынул из кармана скомканный журнал. — Они попали случайно в объектив вместе с Эвелин Роджерс. Если бы проклятый репортер знал, какие страшные последствия это будет иметь!
После ухода Шривера Дейли поднял брошенный на пол журнал. Это была «Золотая сцена», еженедельник, специализировавшийся на любовных аферах популярных артистов. Репортаж, посвященный Эвелин Роджерс, прозванной ее поклонниками Куколкой, занимал шесть страниц.
«Куколка Роджерс сбежала от своего мужа — джазового певца Сиднея Мострела! Ее новый любовник — Рамиро Вилья, обворожительный официант мексиканского ресторана „Кукарача“! Тайный медовый месяц на райском пляже Панотароса!»
— захлебываясь, сообщали заголовки.
Двадцать два снимка наглядно демонстрировали беспредельное счастье на фоне лазурного моря, зеленых пальм и колоритных испанских крестьян в черных беретах. На двух, кроме самой Куколки и мексиканца, был виден скромно державшийся на заднем плане пожилой мужчина в белой рубашке, белых шортах и совершенно не гармонирующих с ними черных сандалиях. А на одной фотографии, той самой, что сыграла такую трагическую роль, объектив случайно запечатлел жену и сына Шривера. Подпись под снимком гласила: «На острове Блаженного уединения Куколку Роджерс ожидает ее любимый Рамиро».
Дейли закрыл журнал. На обложке стояла дата «15 февраля».
— Прошел целый месяц. — Мун нахмурился. — Не понимаю, почему Род Гаэтано так долго медлил. Это непохоже на него.
— Очень просто. Очевидно, его люди не интересуются любовными аферами кинозвезд. Шривер тоже только сегодня увидел журнал. К тому же Род все это время, может быть, еще надеялся, что ему согласятся платить.
— Странно, — пробормотал Мун.
— Что странно?
— Все! Панотарос! Это ведь тот самый поселок, где вчера произошла воздушная катастрофа. Разбились два самолета. Там должна быть масса полиции и солдат, разыскивающих летчиков и обломки. Выходит, что парни Гаэтано будто нарочно выбрали самое рискованное время для своей операции… Жалею, что впутался в эту историю. Тут что-то не так.
— Боитесь? — насмешливо спросил Дейли.
Мун вместо ответа посмотрел на кресло, в котором недавно сидел Шривер. Почудилось, что оно сгорбилось и сморщилось, впитав в себя все несчастья старика. Спасаясь от ненужных эмоций, он торопливо рассовал по карманам фотографии и бумаги. Дейли потушил свет. Прежде чем дверь бесшумно затворилась, Мун еще раз окинул взглядом темную комнату. Светящееся привидение одиноко покачивалось в воздухе.
ПРИБЫТИЕ В ПАНОТАРОС
Голубой автобус с надписью «Малага — Панотарос» резко затормозил перед опустившимся шлагбаумом. Прикрепленные к крыше корзины и чемоданы подпрыгнули и, погромыхав, снова застыли. Почти все пассажиры вышли. Крестьяне вынули из кожаных мешочков табак и скрутили сигаретки.
— Прошу вас! — К Муну подошел священник в черной сутане. У него было сравнительно молодое, загорелое лицо. Темные глаза из-под лохматых, тронутых сединой бровей со скрытой пытливостью вглядывались в собеседника.
Два часа назад они встретились в банке Педро Хименеса, где падре Антонио с готовностью взял на себя роль переводчика. В автобусе священник не навязывал своего общества. Но время от времени Мун, отрываясь от окна, ловил на себе его взгляд. Взгляд, похожий на рентгеновский луч. Казалось, падре Антонио видит человека насквозь и каким-то седьмым чувством угадывает его слабости.
