Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе
В квартире вдовы Гаро делать уже было нечего. Жан-Поль отправился в клуб филателистов, Робер поехал к себе в редакцию. И Клод вдруг остро ощутил свое одиночество в этом большом и красивом городе, где ему всегда было радостно и весело жить, где промчались лучшие студенческие годы.
Париж всегда создавал у Клода восторженное настроение. Стоило выйти на улицу, как сразу охватывало легкое возбуждение, словно выпил стакан веселящего вина или оказался в цветущем саду. Даже в дождь, в холодные дни или безлюдное время — всегда Париж вселял приподнятость и необъяснимое внутреннее ликование. Толпы праздных или озабоченных людей на Елисейских полях, на Монмартре и Монпарнасе, манящие уютом бесчисленные кафе и бары, кисловатый запах метро, каскады мостов через Сену, беспечные клошары и сосредоточенные букинисты, песни бродячих музыкантов, экраны ярких магазинных витрин, тенистые аллеи Булонского леса, калейдоскоп рекламных афиш — все было в этом городе особенным, парижским, не таким, как в других городах и странах. Париж круглосуточно балансировал между праздностью и деловитостью и было в нем в меру и того и другого.
Клод вышел на авеню Фридлянд — один из лучей площади Шарля де Голля. Возле цветочного киоска понюхал тугие бутоны бордовых роз.
— Месье желает букет? — живо спросила продавщица надтреснутым от простуды голосом.
— Нет, спасибо.
— Как будет угодно, месье.
Клод сел в такси и сказал шоферу ехать в Булонский лес. Возле озера он вышел и снова почувствовал себя неуютно и одиноко. Как чужой среди чужих.
Закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и понять, что же с ним творится. И понял — не было прежнего чувства безотчетной восторженной радости, того чувства, которое всегда охватывало его на улицах Парижа.
Присев на скамейку, он стал размышлять над своим открытием. Первые после возвращения дни он просто-напросто приходил в себя, как вынырнувший пловец после глубокого погружения, и потому не мог сразу обнаружить пропажу — пропажу восторга от встречи с Парижем. Снова и снова выискивал он в себе это чувство, но не находил. Было пусто. Как в покинутом доме, откуда вывезли все до последней сломанной игрушки, и даже на стенах нет ничего, что напоминало бы о когда-то живших здесь. Клод попробовал растормошить себя и вызвать забытое состояние приятного восприятия жизни, которое прежде, как птица, само впархивало в него, едва он вливался в суету парижских улиц. Он заставил себя прислушаться к гвалту пичуг в косматой зелени каштанов, к глухому, как дальний прибой, шуму города… Заставил себя хорошенько вглядеться в озеро, где кувыркались сизые утки, в веселящихся вокруг детей, в читающего газету старика.
Все было типично парижское. Но уже без романтической окраски. И Клода охватила досада, злость. Неужели отныне всегда все будет плоским, обыкновенным, без внутреннего трепета? Неужели восторг жизни никогда уже не пронзит его от глотка парижского воздуха, от улыбки незнакомой девушки, от бело-розовых свеч цветущих каштанов? Никогда?!
Он бездумно уперся взглядом в серый асфальт. И сидел так долго.
— Простите, вы не скажете, который час?
Возле него стояла миловидная девушка с книгой в руке, заложенной веткой акации. Клод учтиво встал, сказал время и снова опустился на садовую скамью.
Девушка поблагодарила, бросила на него откровенно разочарованный взгляд и отошла с подчеркнуто рассеянным видом.
«Как-то поживает Патриция, — подумал Клод. — Интересно, что стало с Люси? Позвонить, написать? Нет, ни к чему это. Дело прошлое».
Неторопливо дважды обошел озеро Булонского леса, размышляя о том, что же с ним сделал легион. Когда там в Африке, они убивали и убивали их, то и в него, видимо, тоже попали. Да, голова и руки целы, но расстреляно что-то внутри — убито восторженное восприятие жизни. А ведь было время, когда он наслаждался своими мечтами… Было время, когда предвкушал блестящую карьеру, словно бы прохаживался по пляжу и у ног его плескалось перламутровое море, в которое он вот-вот войдет и поплывет к горизонту… И случилось же такое, что море внезапно исчезло, отхлынуло за горизонт, и вместо него на илистом дне осталась всякая дрянь, и некуда нырять, и нельзя плыть… Невероятно, но факт. И Клоду казалось, что он на пустом голом месте и нет вокруг никого, ничего. Ни моря, ни грез, ни светлой радости от будущего. И неизвестно, зачем ему жизнь?
Он отчетливо вдруг увидел солнечный майский день, увидел себя, Робера и Патрицию, беспечнейше болтающих о чем-то незначительном на веранде кафе в Латинском квартале. О чем же они тогда говорили? Кажется, о его карьере юриста, о том, что неудачники виноваты сами и ни на кого не следует пенять за нескладную судьбу. Но кто повинен в его исковерканной жизни? Разве он сам? Нет. Так кто же?
Капитан Филипп Курне?
Американский атташе, пригласивший Гюстава Гаро в лес, где его убили?
Кто-то еще выше и дальше, кому не нравится, как голосует парламент в Соседней стране?
Получается, что из-за чужих афер должен страдать он, Клод Сен-Бри? Но с какой стати?
В тот ласковый майский день, когда он со своими друзьями безмятежно проводил время за разговором и стаканом пива, в это самое время на него уже расставляли западню. Это были капитан Курне, американский дипломат и те, кто ими командовал. Но они просчитались. Клод Сен-Бри вывернулся, выкарабкался, выплыл из пучины.
Да, ему не повезло. Но и тем, кто подставил подножку, не поздоровится. Они рассчитывали, что на лесной дороге в Рамбуйе на труп Гаро наткнется простой сельский парень — для того и отвезли тело несчастного поближе к деревне, надеясь, что с таким парнем не будет хлопот. Судьба же послала студента-юриста, рядом с которым оказался старый опытный сыщик — его дядя Жан-Поль Моран. Теперь у них полны руки козырей — провал капитана Курне, раскрытие убийства Гаро, признание Жозефа Боля.
Клод засмеялся, увидев в своей трагедии ироническую улыбку провидения — вчерашняя жертва может вполне стать судьей над теми, кто столкнул ее в пропасть.
«Все это похоже на маскарад, — подумал он, — но я знаю, кто в какой маске, а они про меня не знают…»
Незаметно для себя Клод вышел прямо к ипподрому Булонского леса. Заезд лошадей должен был вскоре начаться. Купив дюжину билетов, он поставил наугад, но ни один его номер не выиграл.
Мансарда, которую снял Клод через дорогу от кафе «Мистраль», не имела никаких удобств. Узкая, как коридор, комната под скошенной крышей, с большим окном, выходящим на небо. Отсюда даже не было видно живописных крыш Парижа. Просматривалось только небо и каменная стена соседнего дома. Старинные мансарды населяли когда-то студенты сорбоннских факультетов. Теперь в них ютилась самая разношерстная публика неопределенных занятий и подозрительной наружности.
Клод валялся в постели и читал скучный детектив, когда, в дверь постучали. Он сказал, чтобы вошли. Гарсон из кафе принес записку от Бернара — его просили быть через час.
Завидев Клода в дверях, бармен помахал рукой, приглашая к стойке.
— Маленький стаканчик охлажденного белого вина, месье Сен-Бри, а? За мой счет, я угощаю.
— Охлажденного пива, пожалуйста.
— Бочкового или бутылочного?
— «Кроненбург».
— Ага, значит, бутылочку «Кроненбурга». Прошу!
Клод уловил суетливость в бармене. Похоже, Бернар нервничал.
— Славная погода, не правда ли, месье Сен-Бри?
— Вы пригласили меня, чтобы составить метеосводку, месье?
Бернар засмеялся, но сразу стал серьезным.
— Месье Сен-Бри, с вами желает поговорить один человек. Он здесь.
— Что за человек?
— Он сам вам представится. Пройдите, пожалуйста, вон туда, там есть отдельный зал.
Бернар проводил Клода в слабо освещенную комнату без окон. Сидевший за столом человек энергично поднялся и бросил хозяину:
— Вы свободны, Бернар!
Бармен вышел, плотно закрыв дверь.
— Здравствуйте, месье Сен-Бри. Позвольте представиться — Джордж Крафт, из американского посольства.
Высокий, спортивного склада, с благородно седеющими волосами, о которых говорят — соль с перцем, с живым проницательным взглядом, Крафт широко улыбнулся и протянул руку.
— Будем знакомы, месье Сен-Бри.
Несмотря на предубеждение и неприязнь, на которые заранее был запрограммирован Клод против любого из «тех», кто переломал его жизнь, а Крафт был один из них, несмотря на это, американец ему понравился — внешностью, манерами, улыбкой. Рука, которую пожал Клод, была холодная и очень сильная.
— Теннисом занимаетесь, месье… Криф.
— Крафт. Джордж Крафт. Да, и теннисом тоже. Присядьте, месье Сен-Бри. У меня к вам дело. Вам, как мне известно, нужны деньги. Мне же нужна некоторая документация вашего покойного родственника Гюстава Гаро. Вы, надеюсь, поняли меня?
— Конкретнее. Какая документация вас интересует?
