Айра Левин - Мальчики Из Бразилии
Нет, тут дело не в совпадениях. Их слишком много для такого допущения. Но что же тут может быть? Возможно ли, чтобы миссис Карри из Леннокса (которая, конечно же, хранила безоговорочную верность своему покойному мужу) и фрау Дюрнинг из Гладбека (похоже, что она никак не могла служить образцом супружеской верности), обе имели интимные отношения с одним и тем же худым остроносым человеком за девять месяцев до рождения их сыновей? Даже при этом совершенно невероятном предположении (ну, допустим, что им мог быть пилот «Люфтганзы», курсирующий между Эссеном и Бостоном!), мальчики не могли быть близнецами. А они были именно таковыми, как две капли воды походя друг на друга.
Близнецы...
Основной предмет интереса Менгеле. Предмет его экспериментов в Освенциме.
Ну и?
Сереброголовый профессор в Гейдельберге: «Ни в одном из предположений не было учтено присутствие в данной проблеме доктора Менгеле».
Да, но эти мальчики не были близнецами; они только выглядели как близнецы.
Он продолжал мучительно размышлять и в автобусе по дороге в Уорчестер.
Это должно быть всего лишь совпадение. У всех могут быть двойники, как нерешительно предположила миссис Карри, хотя он сомневался в непререкаемой истине данного утверждения, он не мог не признать, что видел в жизни немало двойников: Бормана, двух Эйхманов, полдюжины других. (Но они выглядели всего лишь похожими, а не точно такими же; да, но почему она так осторожно и тщательно наливала грейпфрутовый сок? Не была ли она настолько смущена, что боялась, как бы ее не выдали дрожащие руки? А затем торопливо услала мальчика и сделала вид, что по горло занята. Боже милостивый, да неужто и жены в это втянуты? Но как? И зачем?)
Снегопад прекратился, и выглянуло солнце. Мимо плыли просторы Массачусетса - белоснежные холмы, красные стены домов.
Менгеле был увлечен проблемой близнецов. В каждом рассказе об этом выродке рода человеческого есть такие упоминания: как он вскрывал умерщвленных близнецов, чтобы найти генетические причины их легких различий, как проводил опыты над живыми близнецами.
Послушайте, Либерман, вы явно хватаете через край. Вы видели Эрика Дюрнинга больше двух месяцев назад. Он был у вас на глазах не дольше пяти минут. Теперь вам довелось видеть мальчика примерно такого же типа - хотя, надо признать, сильно смахивающего на него - и в голове у вас все перепуталось и перемешалось и вот вам, нате: идентичные близнецы, и Менгеле в Освенциме. А все дело в том, что у двух человек из семнадцати сыновья оказались похожими друг на друга. Так что тут удивительного?
А что, если их больше, чем двое? Если их, скажем, трое?
Понимаешь? Тебя явно заносит. Почему бы тебе сразу не представить четверню, раз уж ты так решил?
Вдова в Триттау положила глаз на Клауса и стала делать ему пикантные намеки. В ее-то шестьдесят? Может быть. Но, скорее всего, она помоложе. Сорок один? Сорок два?
В Уорчестере он обратился с просьбой к своей хозяйке, миссис Лейбовитц, может ли он позволить себе заказать международный разговор.
- Конечно, я оплачу его.
- Мистер Либерман, будьте любезны! Чувствуйте себя у нас как дома; это ваш телефон!
Он не стал спорить. На его часах было четверть шестого. То есть четверть двенадцатого в Европе.
Оператор сообщила, что номер Клауса не отвечает. Либерман попросил ее повторить вызов через полчаса и повесил трубку; подумав минуту, он снова снял ее. Перелистав странички своей адресной книги, он дал номера Габриеля Пивовара в Стокгольме и Эйба Гольдшмидта в Оденсе.
Связь с ними состоялась как раз, когда он сидел за обедом с четырьмя Лейбовитцами и пятью гостями. Извинившись, он уединился в библиотеке.
Гольдшмидт. Они перешли на немецкий.
- В чем дело? Надо еще кого-то проверить?
- Нет, речь идет о тех же двоих. Есть у них сыновья примерно тринадцати лет?
- У того, что в Брамминге, есть. Хорв. У Оккинга в Копенгагене было две дочери примерно такого же возраста.
- Сколько лет вдове Хорва?
- Молодая. Я был прямо удивлен. Дай-ка припом¬нить. Чуть моложе Натали. Лет сорока двух, я бы ска¬зал.
- Ты видел мальчика?
- Он был в школе. Мне надо было поговорить с ним?
- Нет, я просто хотел узнать, как он выглядит.
- Тощий мальчишка. На пианино стоит его фотокарточка, на которой он играет на скрипке. Я что-то сказал о нем, а она ответила, что снимок старый, на нем ему всего девять лет. Теперь ему около четырнадцати.
- Темные волосы, голубые глаза, острый нос?
- Как я могу все это помнить? Да, темные волосы. О глазах сказать ничего не могу; снимок был черно-белый. Худой мальчишка с темными волосами играет на скрипке. Я думаю, ты наконец удовлетворен.
- Думаю, что да. Спасибо тебе, Эйб. Спокойной ночи.
Едва он повесил трубку, как телефон тут же зазвонил снова.
Пивовар. Говорить они стали на идише.
- У тех двух человек, которых ты проверял... были ли у них сыновья примерно четырнадцати лет?
- У Андерса Рунстена - да. Но не у Перссона.
- Ты видел его?
- Сына Рунстена? Он рисовал на меня карикатуры, пока я ждал его мать. Я еще шутил с ним, что буду выставлять его в своем магазине.
- Как он выглядит?
- Бледный, худой, с темными волосами и острым носом.
- С голубыми глазами?
- Со светло-голубыми.
- А матери сорок с небольшим?
- Я тебе говорил об этом?
- Нет.
- Так откуда ты знаешь?
- Пока я не могу разговаривать. Меня ждут люди. Спокойной ночи, Габриель. Всего доброго.
Телефон тут же снова звякнул, и оператор сообщила, что номер Клауса все не отвечает. Либерман сказал, что повторит звонок попозже.
Он вернулся в столовую, чувствуя легкое головокружение и полную пустоту в черепе, словно сам он где-то еще (в Освенциме?), а здесь в Уорчестере присутствуют только его одежда, кожа и волосы.
Он задавал обычные вопросы, отвечал на такие же и рассказывал привычные истории; старательно ел, чтобы не расстраивать заботливую Долли Лейбовитц.
На лекцию они отправились в двух машинах. Он прочел ее, ответил на вопросы, подписал несколько книг.
По возвращении домой он еще раз пытался связаться с Клаусом.
- Там пять часов ночи, - напомнила ему оператор.
- Знаю, - сказал он.
Клаус тут же ответил, сонный и растерянный.
- Что? Да? Добрый вечер? Где вы?
- В Америке, в Массачусетсе. Сколько лет было той вдове в Триттау?
- Что?
- Сколько лет было той вдове в Триттау? Фрау Шрейбер.
- Господи! Да не знаю, трудно сказать, столько на ней было косметики. Хотя куда моложе его. Под сорок или сорок с небольшим.
- С сыном примерно четырнадцати лет?
- Примерно так. Встретил он меня недружелюбно, но сердиться на него было просто нельзя; она отослала его к сестре, чтобы мы могли поговорить «с глазу на глаз».
- Опишите его.
На несколько секунд наступило молчание.
- Худой, ростом мне примерно по подбородок, голубые глаза, темно-каштановые волосы, острый нос. Бледный. А что случилось?
Палец Либермана лежал на квадратной кнопке номеронабирателя. Круглая смотрелась бы лучше, подумал он. В острых углах есть какая-то бессмыслица.
- Герр Либерман?
- Нет, наши поиски были не впустую, - сказал он. - Я нашел связующее звено.
- Господи! В чем же оно?
Набрав в грудь воздуха, он медленно выпустил его.
- У всех них один и тот же сын.
- Один и тот же... что?
- Сын! Один и тот же сын! Точно такой же мальчишка! Я видел его здесь и в Гладбеке; вы видели его там. Кроме того, он в Гетеборге, в Швеции, и в Брамминге, в Дании. Точно тот же самый мальчишка! Он или играет на каком-то музыкальном инструменте, или рисует. Его матери неизменно сорок один - сорок два года. Пять разных матерей и вроде пять разных сыновей, но во всех этих местах один и тот же сын.
- Я... я не понимаю.
- Как и я! Но это звено хоть что-то объясняет, так? И оно полно сумасшествия не больше, чем то, с чего мы начали! Пять мальчишек, один к одному!
- Герр Либерман... я предполагаю, что их может быть и шесть. Фрау Раушенберг во Фрейбурге тоже сорок один или сорок два года. И у нее сынишка. Я не видел его и не спрашивал о возрасте - мне в голову не пришло, что это может оказаться важным - но она как-то упомянула, что, может быть, он тоже будет учиться в Гейдельберге, но изучать не право, а журналистику.
- Шесть, - сказал Либерман.
Между ними возникло напряженное молчание, которое все длилось.
- Издевяноста четырех?
- Шесть - это уже невозможно, - сказал Либерман. - Так почему бы и нет? Но если бы даже то и было возможно, чего быть не может, с какой стати они решили убивать их отцов? Честно говоря, мне бы хотелось сегодня пойти спать и проснуться в Вене в тот вечер, когда все еще не началось. Вам известно, что было основным интересом Менгеле в Освенциме? Близнецы. Он убил тысячи их, «изучая», каким образом можно создать первостатейного арийца. Можете ли вы сделать мне одолжение?
