Томаш Ржезач - Пациент доктора Паарелбакка
— Инъекции внутривенные?
— Нет, внутримышечные, — ответил Бобин.
Да, это могло быть все, что угодно. Впрочем, доктор Мергаут был к этому вполне готов.
Он вынул из своей сумки пробирку и, протянув ее Бобину, сказал тоном, не терпящим возражений:
— Помочитесь сюда.
Тот послушно выполнил его указание, как хорошо вышколенный пациент. Я с душевной болью наблюдал за всей этой сценой. На капоте моей машины вспыхнуло пламя спиртовки. Над ней склонился Мергаут, капая и подсыпая в пробирку какие-то реактивы.
Наконец доктор поднял голову и сказал:
— Так оно и есть…
Привычными, точно рассчитанными движениями он убрал и упаковал спою посуду, вьшул из сумки резиновый жгут, шприц. Потом вобрал в шприц содержимое двух каких-то ампул, вытеснил поршнем из него воздух — капельки лекарства сверкнули на солнце и, описав дугу, упали на землю.
— Засучите рукав, — прежним тоном обратился Мергаут к Бобину.
Затем он профессиональным движением ввел иглу шприца ему в вену.
Итак, вариант А начал действовать.
Доктор Мергаут взял меня под руку и отвел в сторону.
— Сейчас он будет в порядке. Продержится часа четыре, самое большее пять. Потом опять начнется спад, и он может даже потерять сознание.
— Понятно.
— Он нуждается в постоянной медицинской помощи, а точнее — в наблюдении.
— Все ясно, — сказал я и пожал ему руку.
На этом его миссия в варианте А кончилась.
Я включил мотор и с места дал третью скорость.
— Что происходит? — спросил Бобин, словно пробудившись ото сна.
Реакция у него была явно замедленной.
— Едем в Прагу. К маме. Или ты не хочешь?
Он нервно сглотнул.
Я тем временем мысленно повторял названия лекарств, которые доктор Мергаут обнаружил в организме Бобина, прежде чем сказать мне, что ему разрешается все, кроме алкоголя и кисломолочных продуктов. От кофе ему становится лучше. Возражения против сигарет носят самый общий характер, курение, мол, ухудшает дыхание и сокращает продолжительность жизни человека. Размышляя, я искоса поглядывал на Бобина.
— Могу ли я тебе верить? — спросил Бобин. Говорил он тихо, голос его доносился словно откуда-то издалека.
Держа руль правой рукой, я сунул левую в верхний карман пиджака и вынул оттуда серебряный медальон.
— Тебе это знакомо?
Он взглянул на меня чуть испуганно.
— Это же мамочкин!..
— Конечно. Она дала его мне для тебя, — сказал я. — Теперь ты мне веришь?
* * *
— Я не ошибся? Это Анита?
Телефонная трубка в этом сельском почтовом отделении была засаленной и липкой.
— Да, это Анита. А это ты, Рихард?
— Конечно, милая! У тебя найдется сегодня вечерком время? Я очень скучаю. Хотел бы прийти.
— Безусловно. В восемь, как обычно?
— К восьми я вряд ли успею. Но ты меня жди в любом случае…
Я вытер со лба пот и вышел из будки. Уплатил почтовой служащей за телефонный разговор и у нее же обменял голландские гульдены на бельгийские франки. Сел в машину и включил мотор.
Бобин сидел неподвижно, вперив взгляд куда-то прямо перед собой.
— Ну, так что, теперь тебе все ясно, Бобинчик?
— Дружище, да это же как в детективном романе.
— С той только разницей, что этот детективный роман ты не можешь захлопнуть и отложить в сторону, если он перестанет тебе нравиться. Его добросовестно надо дочитать до конца…
Бельгийская граница осталась позади. Бобин ожил. Он выучил наизусть данные своего нового голландского паспорта, который я ему вручил. А я на всякий случай обеспечил надежный канал при необходимости срочной врачебной помощи.
Бобин сперва молча ерзал возле меня на сиденье, затем принялся оживленно расспрашивать о своей мамочке.
Потом он захотел узнать, что случилось с его женой. Когда я сказал, что она работала на американскую разведку и его, в сущности, с ее помощью засадили под арест, чтобы воспрепятствовать возвращению на родину, он взорвался.
— Ну я им еще покажу, этим сволочам!
— Надеюсь, — заметил я.
Он рассмеялся. Лицо у него раскраснелось, словно он изрядно подвыпил. Затем он стал вслух размышлять, как конкретно, вернувшись домой, он «им покажет».
— Дай мне еще кофейку, старина! — немного спустя попросил Бобин.
— Кофе в термосе. Вон там, в вещевом ящике. Налей себе сам.
Он наклонился и тут же вдруг повалился на меня. Я с трудом отстранил его, выровнял машину, резко вильнувшую в сторону, и остановился. Этого еще только не хватало! Лишь позже я узнал, что эйфория у таких пациентов, как Бобин, предшествует полному упадку сил.
Я взглянул на часы.
С того времени, как переодетый грузчиком доктор Мергаут сделал ему инъекцию, прошло два с половиной часа. Бобин должен оставаться еще в форме. Теоретически. Но практически получилось так, что сейчас он лежал, тяжело дыша полуоткрытым ртом, а пульс его бился медленно и вяло. Быть может, в примитивных полевых условиях доктор Мергаут неточно определил снадобья, которыми пичкали. Бобина «милосердные братья» из ЦРУ, либо ошибся в дозе введенного противодействующего им лекарства?
Я похлопал Бобина по щекам.
Он взглянул на меня остекленевшими глазами и прошептал:
— Ничего, ничего, Яроуш, это пройдет…
Я перенес его на заднее сиденье. До связи по медицинскому обеспечению оставалось еще полтора часа. А что, если?.. Нет, не буду надумывать всяких страстей, но Бобина на всякий случай надо как-то закамуфлировать.
Я открыл плоскую бутылку с виски и обильно смочил ему губы и подбородок остропахучей жидкостью, всячески остерегаясь, чтобы он не глотнул ни капли.
Затем я двинулся дальше.
Он стоял в какой-то сотне метров за поворотом дороги, ведущей к Остенде. Это был сельский служака в черном мундире и форменной фуражке, похожей на колпак, какую обычно носят бельгийские и французские полицейские.
Он решительно поднял палку, подавая сигнал остановиться. Я съехал на обочину и встал.
— Проверка документов! — подошел, козырнув, полицейский.
Взяв у меня паспорт, он поглядел в него, потом на меня, снова в паспорт и опять на меня. Вот так-то: чего мы только не придумываем, разрабатываем сложные операции, пароли, шифры, связи, тайники… И в конце концов все это может рухнуть, провалиться из-за обыкновенного сельского постового, который от скуки выполняет свои служебные обязанности с должным рвением и тщанием.
Полицейский, стоявший у окна моего «ягуара», относился именно к такому типу служак. Он потребовал у меня водительские права, справку о международном страховании, а также контракт с женевской торговой автомобильной и страховой фирмами о взятии на прокат машины и квитанцию об уплате за ее аренду и страховку.
Позади хрипло дышал Бобин.
В документы, затребованные полицейским, я «случайно» подсунул сезонный трамвайный билет из Осло и членский билет норвежского Королевского яхт-клуба. Это для него оказалось уже слишком, что и требовалось. Он вернул мне документы, ткнув пальцем в Бобина, спросил:
— А это кто?
— Нильс ван Маас, голландец, мой коллега, археолог. По идее — и мой гид, а вот случилось так, что мне приходится доставлять его до постели в ближайший отель.
Полицейский наклонился к Бобину. «Хоть бы он не проснулся! Боже, сделай, чтобы он не проснулся!» — заклинал я про себя. Если он сейчас проснется, то уж, конечно, не вспомнит, что он Нильс ван Маас, археолог, отправившийся на дни отпуска в путешествие. А уж тогда… Я огляделся. Шоссе было пусто. Я мог бы, конечно, свалить этого полицейского. Но это было бы нападением на должностное лицо, за что дома, доберись я туда, мне не миновать бы тяжкого наказания. Да и тут могли бж» возникнуть большие сложности.
— Что с ним? — спросил полицейский.
— Извольте понюхать!
С видом многоопытного спеца тот втянул воздух, наклонившись к самому лицу Бобина, и понимающе усмехнулся.
— Можете ехать, — сказал он, — все в порядке.
Вскинув вверх ладонь, он козырнул, как козыряют французы, и пожелал мне счастливого пути.
Я включил скорость, дал газ. Секунды спустя стрелка спидометра перескочила цифру 150.
Скорость означала жизнь.
* * *
Я ждал точно в том месте, где должен был ждать.
Было 20 часов 30 минут западноевропейского времени, когда в дюнах за Остенде мне подал руку здоровенный парень с густыми светлыми бровями, в исландской куртке, саржевых штанах, заправленных в сапоги, и в матросской бескозырке. Названный им пароль был правильным и не вызывал никаких сомнений.
Вместе с ним мы вынесли Бобина из машины и положили в лодку.
— Ему очень плохо, — сказал я здоровяку по-немецки.
— Не беспокойтесь, наш доктор быстро поставит его на ноги, — успокоил меня парень и пощупал у Бобина пульс. — По-моему, ничего страшного…
