Евгений Габуния - По обе стороны Днестра
XIV
Соколовский подержал на весу толстую пачку только что прибывших газет, отодвинул папки с бумагами, секунду помедлил, раздумывая, с какой газеты начать, и остановился на «Бессарабском слове». Пробежал глазами заголовки, задержался на одном: «Меморий заднестровских беженцев-молдаван Лиге Наций». «В настоящий момент, — прочитал Соколовский, — когда отчаяние заднестровских молдаван достигло кульминационного пункта, при виде того, как большевики систематически и с дьявольской настойчивостью приводят в исполнение свой план искоренения румынского населения, мы в качестве представителей этих румын, спасшихся бегством в свободной Румынии, обращаемся к высшему судилищу народов с горячей просьбой принять меры, чтобы наш протест против массовых расстрелов отдался могучим эхом во всем мире…»
«Интересно все-таки, кто-нибудь из этих «спасшихся бегством» читал этот «меморий»? — усмехнулся Соколовский. И стиль, и дух послания с головой выдавали его подлинных авторов, использующих беженцев в своей собственной политической игре. А ведь совсем недавно эту самую Лигу Наций обзывали (и не где-нибудь, а в румынском парламенте) жидовским институтом, а заодно того же названия удостоился и Версальский мирный договор.
По мере того как пачка газет худела, Соколовский все отчетливее понимал, что этим разноязычным, но слаженным хором дирижирует опытная, уверенная рука.
…В румынском парламенте депутат Б. Параскивеску делает запрос правительству о расстрелах молдаван на советском берегу…
…Депутат доктор Казаку предлагает, чтобы члены парламента пожертвовали до 100 леев в пользу спасшихся от советских пулеметов беженцев…
…В румынском парламенте премьер-министр Иорга, министр юстиции Валерий Попа и товарищ министра Оттеску отвечают на запрос депутата Жоржа Братиану. Премьер-министр заявил: «Румынский народ потрясен, но мы не можем помешать расстрелу наших заднестровских братьев, так как не поддерживаем с Советами дипломатических отношений. Мы предложили им пакт о ненападении, но большевики поставили условием возвращение Бессарабии, которая по собственной воле присоединилась к Румынии. Большевики утверждают, что у них есть какие-то права на Бессарабию, но исторические факты свидетельствуют против. Эти документы хранятся в Москве, в сейфах, нам их не дают… Румынское правительство довело до сведения Лиги Наций о зверствах большевиков…»
…В Женеве состоялось заседание Лиги Наций. Румынский делегат заявил, что Румыния протестует против кровавой бойни на днестровской границе. Он также указал, что Советская Россия развивает агрессивные действия. Делегат потребовал, чтобы этот вопрос подвергся всестороннему обсуждению…
…В Брюсселе создано общество «Москва нападает». Барон Октав Лекка прочел лекцию о расстрелах на Днестре. Принята резолюция, требующая от Лиги Наций, чтобы все ее члены порвали дипломатические и торговые отношения с СССР…
…Парфюмерный король Пьер Кота опубликовал в своей газете «Ами де пепль» статью «Страна красного дьявола», в которой призывает к крестовому походу против большевизма во имя спасения мировой культуры и цивилизации. Он обещает внести в фонд крестоносцев 100 млн. франков. Парфюмерный король пишет: «Нужен год лишений и бедствий для европейской армии крестоносцев, но зато можно быть уверенным, что через год от большевиков останется только мокрое место…»
…Парижская газета «Либерте» публикует сообщение известного журналиста Джео Лондона, находящегося в Бессарабии, о восстании против большевиков всего населения Молдавской Советской республики. Восставшие разгромили консервный и сахарный заводы. Части Красной Армии, брошенные на усмирение, перешли на сторону восставших…
…«Пти паризьен» печатает серию репортажей Джео Лондона «Кошмарные ночи на Днестре».
…Французский сенатор Анри де Жувенель заявил, что советская пятилетка — это подготовка к агрессивной наступательной войне. Цель пятилетки — создание военной промышленности, постройка стратегических путей сообщения и подготовка технических военных сил…
…Бывший товарищ министра внутренних дел Румынии Г. Татареску прочитал в клубе «Либертатя» лекцию на тему «Последняя фаза коммунизма». «Румыны не могут оставаться безразличными к тому, что происходит за Днестром. Сегодня мы стали чужими, завтра, быть может, сцепимся в дикой борьбе». Лектор привел высказывание французского публициста Жоржа Дюгамеля, который назвал большевистскую Россию лабораторией с разбитыми окнами. Советская идеология, заявил Г. Татареску, представляет собой перманентную опасность. Пакты о ненападении являются прелюдией к нападению…
Соколовский сложил газеты со своими пометками и отправился на доклад.
Всегда спокойный, выдержанный Старик сегодня был чем-то озабочен. Таким своего начальника Соколовский видел редко. Выслушав его доклад, Старик заговорил не сразу.
— Этого следовало ожидать, — задумчиво произнес он. — Все идет как по нотам. По фальшивым, разумеется. Теперь нет никаких сомнений: мы имеем дело с тщательно спланированной широкомасштабной пропагандистской акцией. И шумиха вокруг этого невозвращенца Агабекова, и так называемая «днестровская кампания» — звенья одной цепи. Мы же пока, к сожалению, отмалчиваемся. Мы обязаны противопоставить этой грязной кампании факты, и еще раз факты, а их пока нет. Не пойман — не вор. Весьма сомнительная поговорка, но что делать, в данном случае она весьма кстати. То, что из этой грязной кампании за версту торчат уши сигуранцы, нам с вами совершенно ясно. Нужно показать эти уши миллионам людей у нас и на Западе. Об этом мне еще раз напомнили там, — он показал глазами наверх. — От Тарафа что-нибудь есть?
— Только вчера пришло первое донесение, товарищ комкор. Через курьера. Подтвердились наши худшие опасения. Ионел схвачен сигуранцей, у него на квартире нашли рацию.
— А остальные?
— Связная и другие наши люди на месте. Пока, — добавил Соколовский и тут же пожалел об этом.
— Что значит — пока? — Старик впервые за время их беседы чуть повысил голос. — Не должно быть никаких пока, Анатолий Сергеевич. Ионелу я верю, как самому себе. Он будет молчать в любом случае.
— Я не то хотел сказать, товарищ комкор. Мы же не знаем, может быть, они нащупали и его связи. И тогда…
— Не будем гадать, что будет тогда, — прервал его Старик. — Во всяком случае, пока связи целы, и об этом свидетельствует хотя бы прибытие курьера, поэтому передайте Тарафу мою личную просьбу: максимально сосредоточиться на задании по «днестровской кампании», все остальное после.
XV
За окном вагона медленно проплывали заснеженные поля, лишь кое-где чернели проталины, указывая на близкую весну. Безлюдными и пустынными выглядели часто сменяющиеся за окном села; могло показаться, что жизнь здесь остановилась, если бы не легкий сизый дымок, вьющийся из печных труб.
От долгого сидения у Фаркаши затекли ноги, и он решил немного размяться. Вагон второго класса был почти пуст. Зато соседний, куда он заглянул из любопытства, был заполнен почти до отказа. Пассажиры, в основном крестьяне в овчинных тулупах и барашковых кушмах, степенно вел» неторопливую беседу: о том, что весна нынче задержалась, однако природа возьмет свое и лето будет жарким, виноград должен уродиться на славу, что цены на него падают, а налоги растут. Одним словом, люди говорили о самом насущном. Фаркаши и сам не прочь был перекинуться словечком с кем-нибудь из этих медлительных, по-крестьянски недоверчивых людей, и заговорил с соседом. Тот бросил удивленно-недоверчивый взгляд на по-городскому одетого господина, что-то пробормотал и отвернулся. Фаркаши тоже замолк, поняв, что он здесь — чужой, барин, к которому крестьяне испытывают инстинктивное недоверие.
Поезд, мерно постукивая на стыках рельсов, приближался к конечной станции. Под стук колес хорошо думалось, и Фаркаши, прикрыв глаза и делая вид, что дремлет, размышлял о своем задании. На первый взгляд, оно казалось проще простого: адрес ремесленного училища можно узнать у любого встречного, пойти туда, разыскать кого нужно. Если верить газетам, власти сняли некоторые ограничения для беженцев, и этим кончилось. Создавалось впечатление, что они просто не знают, что дальше делать со своими «заднестровскими братьями». Попалось на глаза несколько заметок, скупо сообщавших об отсутствии средств для их содержания; какой-то сердобольный адвокат обратился к «общественности» с призывом создать фонд помощи «жертвам коммунизма». Пропагандистская волна не спадала, больше того, она набирала новую высоту.
Нет, размышлял Фаркаши, в училище ему, иностранцу, появляться нельзя. Наверняка там крутятся агенты сигуранцы, и появление незнакомого человека не останется незамеченным, увяжется «хвост». Надо искать другой путь. Фаркаши хранил в памяти несколько явок в Кишиневе и Тигине, полученных еще в Центре, о которых не знала даже связная. Старик предупредил особо: пользоваться ими следует лишь в случае крайней необходимости и пояснил, что эти явки — квартиры коммунистов-подпольщиков, а любого коммуниста сигуранца именует не иначе как агентом Коминтерна. Нетрудно представить, какой вой поднимется в прессе, если Фаркаши «засветится». Хотя, как говорил Старик, Советское правительство никогда не признавало захвата Бессарабии и считает ее жителей советскими гражданами. Фаркаши решил: пришел тот самый крайний случай.
