Роберт Ладлэм - Тривейн
— И он, конечно, хочет пригласить тебя на ужин? Ты ведь теперь величина!
— По некоторым соображениям я не буду ему звонить... О, смотри-ка, а это Йенсены. Ведь мы не виделись почти два года!
— Они очень милые, давай пригласим их завтра или в субботу на обед? Если они, конечно, свободны.
— Хорошо... А теперь я приму душ и переоденусь. Если позвонит Уолтер, дай мне знать.
— Да, конечно.
Филис допила воду со льдом, опустилась на кушетку и принялась просматривать записки. Несколько имен она никогда раньше не слышала, видимо, это были партнеры Энди. Остальных, кроме, естественно, Йенсенов, Фергюсонов и Прайоров, знала понаслышке. Хроники старого Вашингтона времен государственного департамента...
Прислушиваясь к шуму воды в ванной, она подумала о том, что ей тоже пора переодеваться. Ведь сегодня они приглашены на ужин в Арлингтон, к атташе французского посольства, который несколько лет назад помог ее мужу на одной из конференций в Чехословакии. «Начинается вашингтонская карусель», — подумала Филис. Господи, как она ее ненавидит!
Когда зазвонил телефон, Филис с надеждой подумала, что это, наверное, Мэдисон, который хочет увидеть Энди. Тогда их визит в Арлингтон будет отложен.
«Нет, — подумала затем Филис, — не надо! Такие срочные встречи ничего хорошего не сулят».
— Слушаю...
— Будьте любезны, пригласите, пожалуйста, мистера Эндрю Тривейна! — произнес дребезжащий, но мягкий, вежливый голос.
— Простите, но он сейчас в ванной. А кто его спрашивает?
— Я говорю с миссис Тривейн?
— Да, это я...
— Не имел чести быть вам представленным. Мое имя де Спаданте... Марио де Спаданте... Я знаком с вашим мужем уже несколько лет, а вчера мы летели с ним в одном самолете...
Но ведь Энди только что сказал ей, что не хочет говорить с этим человеком...
— Прошу прощения, мистер Спаданте. Муж сегодня очень занят, вряд ли он сможет сразу вам позвонить.
— Может быть, я оставлю номер своего телефона? Запишите, пожалуйста, если это не затруднит вас. Возможно, он захочет со мной повидаться. Дело в том, что я тоже должен сегодня быть в Арлингтоне у Деверо, поскольку я кое-что сделал для «Эйр Франс». Вполне вероятно, что ваш супруг захочет, чтобы я нашел благовидный предлог отказаться...
— Почему у него должно появиться столь странное желание?
— Я читал в газетах о его подкомитете, миссис Тривейн... И прошу вас передать вашему мужу, что за мной следили от самого аэропорта Даллеса, а ведь мы ехали в одной машине...
— Что значит: за ним следили? — спросила Филис мужа, когда он вышел из ванной. — И почему он повез тебя в город на своей машине?
— Просто предложил подвезти... А вот следить за ним действительно могли: говорят, что он связан с рэкетом...
— В «Эйр Франс»?
— Нет, — засмеялся Тривейн. — Он строитель... Наверное, у него с ними контракт. Где его номер?
— Я записала в блокнот...
Тривейн, как был в майке и трусах, прошел в гостиную, где на белом столе лежал зеленый гостиничный блокнот. Он снял трубку и стал медленно набирать номер, вглядываясь в торопливо записанные его женой цифры.
— Это девятка или семерка, Филис? — крикнул он жене.
— Семерка, Энди. Девяток в номере вообще не было... Что ты хочешь ему сказать?
— Поставить на место! Впрочем, не удивлюсь, если выяснится, что он занимает соседний номер или намерен фотографировать меня на Первое мая. Но в такие игры я не играю и, черт побери, заставлю его это понять... Мистера де Спаданте, пожалуйста!
Итальянец взял трубку, и Тривейн спокойно, но с некоторым раздражением в голосе высказал де Спаданте все, что о нем думал, выслушав в ответ его горячие извинения. Их разговор длился не более двух минут, но, когда он закончился, у Тривейна осталось ощущение, что его собеседник их диалогом доволен.
Так оно и оказалось.
* * *Темно-синий «кадиллак» де Спаданте остановился возле старинного, в викторианском стиле, дома, находившегося в Северо-Западном районе Вашингтона, всего в двух милях от отеля, где жил Тривейн. Судя по всему, этот дом, как, впрочем, и вся прилегающая к нему местность, помнили лучшие времена. Правда, дом и по сей день хранил былое величие, хотя и потускневшее. Жители этого района делились на три категории. К первой относились доживавшие свой век старики — не было денег, чтобы переехать в другое место. Вторую составляли молодые пары, только начинавшие карьеру, — их привлекали невысокие цены за жилье. И наконец, третья группа, самая опасная с точки зрения социальных конфликтов, была представлена молодыми бродягами, нуждавшимися в пристанище. Там, где они жили, терялось всякое представление о дне и ночи: непрерывный шум, восточная музыка с утра и до вечера стирали всякие временные границы. Серые сумерки да стоны тех, кто еще пытался выжить, — вот что представлял собой этот старый дом в викторианском стиле... И, конечно, наркотики, поскольку здесь жили и те, кто продавал их, и те, кто покупал.
«Кадиллак» де Спаданте остановился рядом с домом, принадлежавшим одному из его кузенов. Тот пользовался большим влиянием в вашингтонском управлении полиции, приобрел дом совсем недавно, и теперь это был некий центр по распространению наркотиков. Спаданте заехал, чтобы выяснить кое-что о своих вложениях в недвижимость и встретиться с Робертом Уэбстером.
Теперь они сидели в комнате без окон, по стенам которой были развешаны высокие зеркала, прикрывавшие, кстати, и трещины. Кроме них двоих, в комнате никого не было.
— Он раздражен, — сказал де Спаданте, ставя телефон на место и откидываясь назад в кресле, стоявшем рядом с грязным, замызганным столом. — Только что отшил меня... Это хорошо!
— Было бы намного лучше, если бы ты со своими дурацкими выходками не мешал естественному ходу событий! Слушания должны быть возобновлены, а Тривейн должен уйти!
— Ты не умеешь думать. Что ж, это твои проблемы... Ищешь быстрых решений, а это глупо, особенно сейчас...
— Ты не прав, Марио! — Уэбстер буквально выплюнул из себя эти слова, мускулы на его шее вздулись. — Ведь ты же ничего не добился, только осложнил ситуацию... Какое-то недомыслие...
— Не надо говорить мне о недомыслии! Ведь это я выложил двести тысяч в Гринвиче и еще полмиллиона на «Плазу»!
— И тем не менее ты поступил опрометчиво! — настаивал Уэбстер. — Не было в этом никакой необходимости. Пора кончать со старомодной дикой тактикой: она может нам повредить... Надо тщательно обдумывать каждый шаг!
— Не смей так со мной говорить, Уэбстер! — вскочил де Спаданте с кресла. — Придет день, когда вы поцелуете меня в задницу за то, что я сделал!
— Ради Бога, Марио, говори потише и не упоминай моего имени! Пожалуй, Ален был прав, и я сделал большую ошибку, связавшись с тобой...
— Послушай, Бобби, ведь я не искал с тобой встречи, это ты нашел меня — и не по телефонному справочнику. Ты сам пришел ко мне, малыш! Потому что тебе понадобилась помощь. И я ее оказал! Я ведь уже давно помогаю вам, Бобби, так что не надо со мной говорить таким тоном.
Уэбстер выслушал эту гневную тираду и не мог не признать, что мафиози прав. Да, этот мафиози действительно был им полезен, и он сам, Бобби Уэбстер, обращался к нему чаще других. И времена, когда с де Спаданте можно было особо не церемониться, канули в вечность. Теперь Уэбстер уже не мог на него давить, как прежде.
— Неужели ты не понимаешь, Марио? Мы не хотим на это место Тривейна! Новые слушания помогут скинуть его с поста председателя.
— Ты так думаешь? Ошибаешься, мистер Кружевные Штанишки... Вчера вечером я говорил с Мэдисоном. Я просил его позвонить мне из аэропорта перед самым вылетом, поскольку уверен, что кто-то должен знать, что делает Тривейн...
Это известие подействовало на Уэбстера самым неожиданным образом. На смену враждебности пришла досада на самого себя: как же он сам не додумался?
— И что сказал Мэдисон?
— Да, ни одна из ваших задниц не сообразит ничего подобного!
— Что ответил Мэдисон?
— Почтенный адвокат в большом замешательстве. — Де Спаданте сел и откинулся в кресле. — Бормочет что-то невразумительное вроде того, что едет домой, чтобы выпить вместе со своей вечно пьяной женой...
— Так что он сказал?
— Тривейн заявил, что с этими слушаниями, а заодно и со всеми сенаторами ему все ясно. Понятно, что на слушаниях Мэдисон и пальцем не шевельнул, чтобы помочь своему клиенту... По очень простой причине. А тот сообщил, что, если все эти недоделки-сенаторы прокатят его, он просто так из Вашингтона не уедет. Он созовет пресс-конференцию, и, уж будьте уверены: ему есть что сказать журналистам...
— Что именно?
— Мэдисон не знает. Но считает, что дело серьезное:
Тривейн обещает «перевернуть город вверх тормашками». Понимаешь? Вверх тормашками!
Отвернувшись от мафиози, Уэбстер несколько раз глубоко вздохнул, стараясь подавить распиравшую его ярость. Он почему-то особенно остро почувствовал запах пота, которым был пропитан этот старый дом.
