Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим
– Валя, выручай! Во время войны на Соловках была Школа юнг, почту туда привозили с пристани раз в день в грузовой машине. Нам нужен диалог курсантов во время поездки в кузове этой полуторки. Но не идет диалог! Что загрузить в этот кузов? Картошку – банально. А что еще?
– Валенки, – сказал гениальный Ежов и сам бывший моряк.
И правда – как только мы загрузили кузов валенками и посадили на них наших пацанов-курсантов, сцена пошла! Вот что такое Дом творчества, где ты работаешь бок о бок с мастерами! Но вечером за ужином юная жена Трунина Алена (дочка Майи Кармен, будущей Майи Аксеновой) спросила нас:
– Сколько вы сегодня написали?
– Страницу, – гордо сказал Трунин.
– А я вчера в Переделкине встретила жену Юлиана Семенова, – сообщила Алена. – Она сказала, что Юлик за день пишет двадцать страниц.
Я посмотрел на Вадима. Его лицо налилось кровью так, что, казалось, лопнет сейчас. И лопнуло – он вдруг рубанул кулаком по столу и крикнул:
– Молчать! Мне не первая жена говорит, что Семенов пишет двадцать страниц в день!
Всеобщий хохот был куда громче, чем от острот Иосифа Прута. Который, кстати, вовсе не был импотентом, а даже в свои семьдесят пять, чуть прихрамывая на фронтовом протезе, запросто выходил к завтраку с приезжей сорокалетней блондинкой.
10
Вечером выяснилось, что жена Мастера в горы сегодня не вернется, она из лагеря-кэмпа укатила в Нью-Йорк, в их городскую квартиру. Меня это даже обрадовало – не нужно приспосабливаться к хозяйке, да и Мастер чувствует себя раскованней. На закате, когда «мерзавец на глиссере» укатил for ever, навсегда, на озере наступила такая тишина, что стрекот цикад и кваканье лягушек казались просто пушечной канонадой. Тем не менее в природе наступил какой-то тотально-оглушительный покой, огромная чаша озера маслянисто блестела под звездным небом и мелкими сонными волнами лениво лизала песчаный берег. Где-то в стороне рыбацкая лодка терлась о причал и негромко скрипела.
Мы сидели у воды, на лавке за деревянным, на козлах, столом. На столе стояли бутылка «Jack Daniel», ведерко со льдом и два стакана. Я сказал:
– Мастер, а можно не очень корректный вопрос?
– О соавторе, – усмехнулся он. – Рано или поздно все об этом спрашивают. Что ты хочешь знать?
– Все-таки он был соавтором или не был?
– На этот счет есть несколько судебных экспертиз, – сухо ответил он. – Комплексно-литературоведческая Института мировой литературы Российской академии наук, математико-лингвистическая Института русского языка и даже экспертиза Московского уголовного розыска в отношении использования милицейских терминов. Плюс решения трех московских судов и Коллегии Мосгорсуда. Все экспертизы и решения суда в мою пользу, покойник никогда не был моим соавтором.
– И все-таки председатель Мосгорсуда отменила эти решения.
– Да. На том основании, что раз книга написана не в России, то российский суд не имеет права разбираться, кто ее написал. Это, конечно, чушь, она сама себя высекла. Если семь лет лучшие судьи Москвы и члены Коллегии ее собственного Мосгорсуда занимались этим делом, а потом Хозяйка вдруг говорит, что они не имели права этим заниматься, то либо весь ее судебный аппарат просто безграмотные чукчи, а она одна грамотная, либо наоборот. Третье, конечно, тоже дано – на третьем варианте, как известно, сегодня и строится российская юриспруденция. Но даже в этом случае никто не отменил и не мог отменить заключения судебных экспертиз.
– Но как же он попал на обложки книг в качестве вашего соавтора?
– Элементарно. Я был нищим эмигрантом, а у моего соседа была электрическая пишмашинка, квартира с кондиционером и вкусные бутерброды. Поэтому я писал книгу у него, а он, чтобы жена не гнала его на работу, говорил ей, что пишет роман со мной, и я из мужской солидарности ему поддакивал. А когда я дописал, деваться уже было некуда, рукопись лежала у него, и пришлось впечатать его имя на титульном листе. А он ее даже не читал. За то, что он навязался мне в соавторы, я в самом кульминационном эпизоде вывел его под фамилией Незначный, да еще с портретным сходством, трусливым директором ресторана. Если бы он действительно был соавтором, разве бы это допустил? А потом книга стала мировым бестселлером, и ему так это понравилось, что он создал в Москве артель литературных негров, они писали книги, а он ставил на них свою фамилию. Об этом писали и «Комсомольская правда», и «Известия», и «Совершенно секретно», но с него – как с гуся вода, телевидение даже экранизировало эту макулатуру.
Мастер налил виски себе и мне и залпом выпил свой стакан безо всякого льда и тоста.
Я осторожно спросил:
– А откуда вы, сидя в Нью-Йорке, взяли всю фактологию расследования смерти генерала Цвигуна?
Он посмотрел на меня в упор, словно прикидывая, стою я подробного ответа или можно отделаться парой фраз. И вдруг спросил:
– Ты когда-нибудь видел, как селяне пашут землю? Не трактором, а вручную, плугом – видел?
– Ну, в общем, да…
– В кино, наверное.
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что при вспашке все зависит от первой борозды. На какую глубину пахарь загонит плуг в самом начале, на ту он все поле и вспашет. В нашем деле я тоже пахарь. Сейчас ты поймешь. Вот я сел писать тот роман, и тут как раз умер Суслов. В «Правде» некролог и сообщается, что умер от диабета. Я – в библиотеку, тогда же не было Интернета. Беру Советскую энциклопедию, там сказано: Суслов Михаил Андреевич, советский партийный деятель, родился в тысяча девятьсот втором году, в таком-то году занимал такую партийную должность, в таком-то следующую, повыше. Сейчас я подробностей не помню, но там всё его восхождение до секретаря ЦК. Я снял копию с этой страницы и поехал в Квинс к Лене Дондышу. Леня гениальный врач, он мне за два часа составил полную историю болезни Суслова и показал, как с помощью своей сахарной болезни Суслов прятался в кремлевских больницах от сталинских чисток и как у него сахар повышался каждый раз, когда снимали то Маленкова, то Хрущева. То есть Суслов эти заговоры инспирировал, а сам тут же ложился в больницу, пережидал и взлетал еще выше. Понимаешь? Так я прорабатывал каждый эпизод и каждый характер. В том числе твоего отца.
Я опешил:
– Откуда вы?.. Как вы узнали, что я…
Он усмехнулся:
– Я тебя жду уже двадцать лет. Как ты думаешь, почему я тебе только что рассказал, как попал в Дом кино на первое заседание межрегиональной группы депутатов? Потому что там Сегеля встретил? Нет, потому что я там с тучей народа познакомился – с Гдляном, Ивановым, Карякиной, даже с Ельциным. Ты помнишь, у меня в романе твой отец Галину Брежневу допрашивает по делу о бриллиантах? Но я же выдумал эти допросы! А оказалось, они совпадают с ее допросами у Гдляна! Я уникально счастливый автор! В первом романе я выдумал следователей, которые копают узбекское хлопковое дело, во втором – как они допрашивают Галину Брежневу. И вдруг встречаю их в жизни – Гдляна и Иванова! Глазам своим не поверил и тупо говорю Тельману: «Можно я вас потрогаю? Я же вас сочинил!» Короче, с их помощью я тогда побывал в прокуратуре и выяснил, кто занимался расследованием смерти Цвигуна. Поэтому, когда ты по телефону назвал свою фамилию… Признайся: ведь вся эта съемка, интервью – только предлог для твоего приезда. А теперь колись по-честному: что тебя интересует?
Я понял, что скрывать мне нечего, и сказал в упор:
– Донесение Брежневу начальника разведки Генштаба Советских войск про выполнение приказа о ликвидации следователя Шамраева двадцать седьмого января тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
– Я так и подумал, когда ты позвонил. К сожалению, старик, это донесение я тоже выдумал от первого до последнего слова.
– Но ведь это мой отец расследовал гибель Цвигуна и погиб в Восточном Берлине в январе восемьдесят второго! Вы только фамилию заменили! – сказал я в отчаянии.
Он отпил виски, посмотрел в сторону озера, где шумно всплеснула какая-то рыба, потом негромко сказал:
– Они должны были его ликвидировать… Понимаешь, если, по моей версии, это они ликвидировали Цвигуна, то как мог уцелеть следователь, который выявил истинных заказчиков его смерти?
– То есть вы ничего конкретного не знали и не знаете?
– Тогда не знал, а теперь знаю.
– Что?
– Если они до сих пор прячут документы о смерти твоего отца и генерала Цвигуна, то это они убили твоего отца. И значит, моя версия единственно правильная – Цвигун не кончал жизнь самоубийством.
Я расстроенно долил себе виски – меня не интересовали ни Цвигун, ни версия этого Мастера. Стоило лететь сюда десять часов из Москвы и еще три часа пилить на машине, чтобы узнать, что реальная гибель моего отца подтверждает его роман…
