Дэвид Хьюсон - Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Пернилле сидела на простынях аккуратно заправленной кровати Нанны.
— Мне нужно…
Он закрыл глаза. Она видела его боль и то, что и он видел ее боль.
— Мне нужно знать, что случилось. Я мать…
Он снова повернулся к столу. Но на самом деле он ничего не делал, и они оба знали это.
— Что случилось с моей дочерью?
— Мне не положено…
— Те фотографии… у вас в полиции… Я видела… — Слова. Сейчас ей нужны были правильные слова. — Они все время стоят у меня перед глазами, я вижу их по ночам… Скажите мне… Я уже ко всему готова… Нет ничего хуже того, что я и так постоянно представляю.
Он замер с опущенной головой.
— Нет ничего хуже. Прошу вас… — Она подняла руку, дотронулась до своих волос. Голос был тих и слаб. — Вы должны мне сказать…
Коп нагнулся еще ниже к столу.
— Я ее мать. Неужели я должна умолять?
Молчание.
— Сутками напролет я вижу, как она умирает снова и снова. И с каждым разом ее смерть все ужаснее. Скоро похороны…
Его трясло.
— Мне нужно знать, — повторила она.
Потом увидела, как он вздохнул. И наконец услышала.
Тайс Бирк-Ларсен осмотрел гараж: все ли в порядке. Помог Вагну выгрузить из фургона металлический сейф. Заглянул в салон машины, где мальчики играли со своими новыми игрушками. Проверил сложенные в багажнике вещи — вот их семья, сведенная к нескольким чемоданам, готовая ехать.
— Есть новости, Тайс?
Бирк-Ларсен закурил, качнул головой.
Выскочили из машины Антон и Эмиль, вцепились в красные штанины Скербека. Стали выпрашивать у него деньги на мороженое, заставили его улыбнуться.
— Я что, похож на свинью-копилку? — воскликнул Скербек, вынимая из кармана монетки, просыпая несколько на пол. — Вот вам, держите, купите себе по конфете. Но только не пиво, слышите? — Это была их старая шутка.
— А кто тот водитель, которого поймали? — спросил он у Тайса, когда дети убежали. — В газетах даже имени не назвали…
— Я не знаю. Нам они ничего не говорят. Не считают нужным.
Бирк-Ларсен еще раз оглядел гараж, стараясь думать, как раньше: о заказах, о накладных, о счетах. Ничего не получалось. Смерть Нанны словно замкнула их в бесконечном моменте настоящего, в замороженной точке времени, откуда не было выхода. Где не было надежды на спасение.
— Мы люди маленькие, — пробормотал он.
— Нет, это не так.
Вагн Скербек стоял рядом с ним, не обращая внимания на детей, которые снова тянули его за комбинезон.
— Спасибо, что взял все на себя, — сказал Бирк-Ларсен. — Не знаю, что бы… — Слишком много слов. Он похлопал Скербека по плечу.
— Ты спас мою шкуру, Тайс. — Лицо Скербека напряглось. На шее поблескивала его любимая серебряная цепь. — Я не забыл и не забуду. Тот гад, конечно, получит свое. Ты только скажи мне, если что надумаешь.
— О чем ты?
— Если он получит маленький срок. Или если его выпустят досрочно… Ты скажи мне, Тайс… Я хочу…
— Помочь? — Бирк-Ларсен затряс головой.
— Если ты этого захочешь…
— Она мертва.
Бедный Вагн. Нелепый Вагн. И преданный, как сторожевой пес. И такой же глупый.
— Мертва. — Одно короткое беспощадное слово. — Разве ты не понимаешь?
Однако спичка была поднесена. И вспыхнула внезапная ярость. Тайс Бирк-Ларсен как молотом ударил массивным кулаком по металлическому сейфу, так что тот задрожал на ножках.
— Где, черт возьми, Пернилле?
Наверху в кухне, окруженная цветами, задыхаясь от их запаха.
Коп говорил по телефону. И был встревожен.
— Пернилле?
Разыскивая ее, он поднялся по лестнице.
— Мы никуда не едем, — сказала она.
Он качнулся на больших ступнях, как всегда делал перед спором. Не то чтобы они часто спорили. Победителем всегда выходил он.
— Мальчики ждут. Коттедж забронирован…
— Мы не едем.
Дело было не в том, что она проигрывала. Скорее, она никогда не боролась. Теперь это — и много другое тоже — изменилось. Она сама еще не осознала, но со временем разберется.
— Нанна была жива, когда машина упала в воду. — Ее голос ничего не выражал, лицо тоже.
— Что?
— Она была еще жива. Лежала в багажнике. Не могла выбраться. Утонула.
Пернилле пошла в комнату Нанны. Одежда, вещи. Разбросаны повсюду, взывая к людям, чтобы их прибрали. Это забота матери…
Она принялась ставить книги на полки, складывать на место одежду. Глаза блестели от набегающих слез. Потом она остановилась, бессильно опустив руки.
— Нам пора ехать, — сказал Тайс Бирк-Ларсен.
Он стоял рядом с аквариумом, подаренным Нанне. Как завороженная, Пернилле следила за плавающими там золотыми рыбками, запертыми за стеклянными стенами, глядящими наружу и неспособными понять окружающий их мир.
— Нет, — сказала она. — Мы остаемся. Я хочу быть здесь, когда его найдут. Хочу увидеть его лицо.
Они плавали круг за кругом, озадаченные собственными отражениями, ни о чем не думая, никуда не приплывая.
— Его должны найти, Тайс. Его поймают.
Такого момента еще не было между ними. Бирк-Ларсен мял в руках шапку.
— Мы остаемся, — повторила Пернилле Бирк-Ларсен. — Я приведу мальчиков. Ты неси вещи.
Люнге не спал. На голове повязка, игла капельницы в руке. Свежие порезы и ссадины закрыли старый шрам на щеке. В седых усах остатки запекшейся крови.
— Йон? — произнесла Лунд.
Движение. Дыхание. Наполовину открытые глаза. Она понятия не имела, слышит ли он ее. И доктор, которого она заставила впустить ее, знал не больше.
— Мне жаль, что так получилось. Вы меня понимаете?
Брови мужчины дрогнули.
— Я знаю, что вы не нападали на девушку.
Он был подсоединен к аппарату, на котором мигали цифры и ползли графики.
— Мне очень нужна ваша помощь, Йон. Я хочу знать, что произошло в гимназии. Кого вы видели, Где вы потеряли ключи.
Его глаза ожили, посмотрели на нее.
— Вы припарковали машину. Отнесли плакаты в здание. Потом пошли в спортивный зал. Вам тогда стало плохо?
Люнге закашлялся. Какой-то звук. Слово.
— Что? Йон?
Еще один звук. Один глаз широко раскрылся. В нем страх и боль.
— Подвал.
— Вы спустились туда, чтобы сложить плакаты. И там вы потеряли ключи?
— Он разозлился, когда я туда вошел. Сказал, что мне туда нельзя.
— Йон. — Она привстала, приблизилась к его рту, чтобы ничего не пропустить. — Кто разозлился?
Снова свистящее дыхание. Он не мог говорить.
— Где в подвале? На стоянке велосипедов?
— Нет.
Лунд попыталась вспомнить планировку темного подвала.
— В соседнем помещении?
— В бойлерной.
И опять кашель и шипение. Дверь открылась — это вернулся врач, и он не был доволен тем, что увидел.
— Кого вы встретили в бойлерной? Йон?
Лунд вынула из сумки фотографию класса Нанны, сделанную для школьного альбома. Указала на портрет Оливера Шандорфа, спросила:
— Вы видели его? Вот этого? Пожалуйста. Посмотрите.
Тяжелое, хриплое сипение:
— Нет.
— Вы уверены? Посмотрите внимательно.
Врач замахал на нее:
— Все, все. Хватит. Прекратите немедленно. Уходите…
— Минуту, — сказала Лунд, не двигаясь с места. — Только…
Она поднесла фотоснимок к лицу человека на больничной кровати.
— Я буду показывать пальцем на всех по очереди. Кивните, когда я дойду до него. Хорошо?
Один за другим, лицо за лицом.
Когда ее палец остановился на высоком темноволосом школьнике с приятной внешностью, ничем не примечательном юноше, Йон Люнге кивнул.
— Вы видели в бойлерной этого мальчика?
— Хватит, говорю я вам, — прошипел доктор, хватая ее за руку.
— Йон?
Он встретился с ней взглядом. Его голова едва заметно качнулась.
Лунд поднялась, сбросила с себя руку доктора.
— Да, его, — сказала она.
Майер курил во дворе гимназии, когда она позвонила ему.
— Мне нужно, чтобы вы вернулись в подвал, — сказала Лунд.
После секундной паузы:
— А теперь скажите, что это была шутка.
Он посмотрел на команду криминалистов. Он был голоден, они тоже. И Свендсен начинал выводить его из себя.
— Идите туда, — сказала Лунд.
— Ребята собирают оборудование. Мы там уже все осмотрели. Что с Люнге?
— Выпишут через неделю. В подвале есть бойлерная?
— Есть, но ее держат под замком. Туда никто не может зайти, кроме сторожа.
— Я еду.
Он слышал в трубке шум движущейся машины. Черные, залитые дождем улицы были пусты. Она доберется до них через несколько минут. Майер двинулся обратно к бетонным ступеням, ведущим в подвал.
— Вы разве не знаете, что говорить по телефону за рулем опасно?
— Вы уже там?
— Сейчас, ждем сторожа.
— Мне нужно знать, что там.
— Хорошо, хорошо.
