Ариф Караев - Раскол
— Совсем недавно я как руководитель общественной организации «Всеобщий мир» написал статью, где четко изложил свои мысли. Во-первых, я не согласен с все более популярной в Америке идеей применения военной силы для решения политических коллизий. Я вижу здесь опасность возникновения глобального конфликта. Во-вторых, я вовсе не считаю ослабление Союза и возможность его распада благом. Более того, я склонен думать, что в случае распада этого государства мы скорее можем оказаться перед лицом мирового кризиса. И последнее, возможно, в данный момент самое главное. Я знаю, что ряд спецслужб Запада интенсивно поддерживает некоторые политические движения в Союзе. Все эти движения, как правило, имеют ярко выраженную националистическую направленность. Они очень нетерпимы к своим оппонентам и способны реально спровоцировать войну на территории ослабевающего Союза. И они пользуются особым расположением некоторых нынешних руководителей соответствующих ведомств.
— Почему именно эти движения приглянулись Западу?
— Ну, во-первых, не вообще Западу, а некоторым высокопоставленным лицам вполне определенных западных стран. В первую очередь это США и Франция. Но нужно заметить, что эти перевертыши-националисты имеют успех и на Востоке, да, кстати, и в самом Союзе.
— США и Франция… Почему именно эти страны?
— Вы знаете, мне легче ответить, почему к ним холодно относятся, скажем, в Германии и Англии, чем объяснить, почему они так популярны в Америке и Франции. В Германии, например, все еще очень живучи воспоминания о собственном нацизме. И эта генетическая память народа — одна из основных причин неприятия любого национализма. Кроме того, Германия в недалеком прошлом пережила ряд проблем в отношениях с турками, что также отрезвило некоторые не в меру горячие головы. С Англией несколько проще. Она имеет прекрасный опыт общения с разными странами в течение слишком долгого времени, чтобы не знать истинную цену всем этим национал-карьеристам. По-моему, так называют в вашей прессе этих господ?
Лестерн лукаво улыбнулся и закурил сигарету.
— Но здесь надо сказать о том, что же все-таки привлекает в этих националистах некоторых политиков. Как ни странно, в первую очередь простота их лозунгов. Например, полная независимость от кого-либо. Каково? Что может быть проще и глупее? Или еще похлеще — восстановление границ государства в рамках мифических карт начала эры. Это уже тоньше. Поди разберись, что там было на заре цивилизации.
Во-вторых, просто потрясающая примитивность методов. Нужно, к примеру, решить вопрос какого-нибудь нацменьшинства. Нет проблем. Присоединить к исторической родине, и все тут. Никаких тебе политических расчетов, никаких раздумий о последствиях. Какие, к черту, могут быть расчеты и размышления, если речь идет об интересах твоей нации, да не просто нации, а нации исключительной, имеющей целый букет просто неповторимых качеств.
В-третьих, это, как ни странно, управляемость, я бы даже сказал, зависимость от различных внешних сил и притом полная свобода в выборе средств для достижения своей цели. Действительно, зачем быть особенно щепетильным, если на карту поставлены интересы и «светлое» будущее нации. Ну, а некоторые не совсем приятные эпизоды всегда при желании можно слегка, так сказать, подредактировать. Что, к слову сказать, и происходит.
Вот это все и делает такие движения весьма привлекательными для некоторых остолопов как у вас, так и у нас. Они, как это ни прискорбно, порой занимают незаслуженно высокие посты, не зная при этом элементарных основ своего ремесла, суть которого сводится к следующему: не доверяй эмоциям как своим, так и чужим. А все эти идеи по сути своей — чистейшей воды эмоциональный всплеск, порой лишенный элементарной логики и игнорирующий очевидные факты.
Джордж, несколько раскрасневшись, замолк, потом потушил о край пепельницы окурок сигареты и продолжил:
— Так вот, в моей статье анализировались именно эти националистические движения. На массе фактического материала я попытался показать, что, во-первых, эти движения не имеют той поддержки народа, о которой они говорят. Во-вторых, при всей своей кажущейся управляемости и легкости использования их в каких-либо политических играх, они, как правило, на каком-то этапе становятся неуправляемыми. И первыми сталкиваются с этим те, кто им вначале помогал. В-третьих, по сути своей все они антидемократичны и антинародны.
И я предостерег наших политиков от всесторонней поддержки этих политических провокаторов. Коснулся ряда движений в самой России, а также в некоторых республиках Союза.
Статью приняли неплохо. Можно даже сказать, что в Америке она имела положительный резонанс. Но потом вдруг я стал замечать какое-то странное внимание к себе. Дело в том, что эта тема интересовала меня все больше и больше, и я просмотрел массу разных документов, которые привели меня к определенным выводам.
И вот среди этих документов мне попался один наиболее ценный, где вскользь говорилось о личных контактах некоторых высших чинов разведки США с представителями каких-то научных групп из Союза. Этот документ заинтересовал меня, и я с большим трудом заполучил его для более тщательного анализа.
А через день мне позвонили и предложили продать его за кругленькую сумму. Я попытался узнать, кто звонит. Но мне очень вежливо указали, что мое любопытство неуместно. И добавили, что будет лучше, если я проявлю понимание и продам этот злосчастный листок бумаги. Интуитивно я сразу почувствовал, что эти господа шутить не любят. Я проверил по своим старым связям — это были не наши. Тогда я подумал, что это могут быть ваши. Тем более что манера ведения переговоров чем-то напоминала методы вашей внешней разведки. Именно это я и хотел выяснить с помощью своего старого друга Алексея Васильевича.
— Больше вам не звонили?
— Звонить не звонили, но присутствие их ощущалось. Знаете, за те тридцать лет, что я посвятил нашему неблагодарному делу, некоторые вещи я стал чувствовать, как бы это получше выразиться, — кожей. Как, например, это излишне настойчивое внимание к моей скромной персоне.
— Извините, можно я задам вам несколько вопросов?
— Извольте.
— Скажите, вы искренне считаете Союз бесперспективным государственным образованием или все-таки он имеет право на существование?
— Да, вопросик! — медленно протянул Лестерн, внимательно взглянув на Вагифа. — А вы, как я погляжу, философ. Но ответить на ваш вопрос постараюсь. Во всяком случае так, как я лично понимаю эту проблему.
Во-первых, Союз, как мне кажется, является одним из тех идеологизированных государств, которые нередки в нашем мире. Поэтому есть смысл рассмотреть саму идеологию социализма.
Если понимать социализм как учение, целью которого является предоставление каждому члену общества условий наибольшего благоприятствования, где само общество выступает гарантом в решении большинства социальных проблем, то ему просто нет альтернативы.
Но, на мой взгляд, главное в другом. Как именно все это осуществляется на деле. Например, в России, по-моему, произошло следующее. Да, был прекрасный лозунг — лозунг социального равенства. И под этим лозунгом объединились различные политические группы, видя в нем возможность достижения власти. Добились власти. А тут надо решать конкретные общечеловеческие, общегосударственные проблемы. И группа политиков, пришедших к власти в силу определенных условий, решила пойти по самому простому, ка первом этапе эффективному, но в перспективе порочному пути — государственному диктату. Сперва дело шло, потом стало буксовать. Здесь бы забыть об идеологии да подумать об экономике. Но это сложно. Куда проще двигаться по наезженной колее. А дальше — больше. Никакие полумеры уже не помогали. Так что если у вас в стране кризис, то это в первую очередь кризис управляющих структур, реально имеющих власть: партии и огромной армии чиновников, а не самой идеологии.
— А не слишком ли все просто? — с явным сомнением протянул Вагиф.
— Видите ли, коллега, иногда простота объяснения является результатом глубокого понимания проблемы. Да в большинстве случаев все это действительно довольно просто, если, конечно, кто-то не напускает специально тумана. Во всяком случае такова моя точка зрения.
— То есть Союз распадется?
— Безусловно. Как структура госдиктата — да, а вот что будет взамен — это совсем другая проблема.
— Знаете, я хотел бы задать еще один вопрос.
— Пожалуйста.
— Что вы можете сказать о так называемой исламской проблеме?
— Вопрос тоже не из легких. Да, после второй мировой войны стали возникать подобные вопросы. Безусловно, это не означает, что прежде их не было вообще. Были, просто несколько изменились побудительные мотивы. Я ничего не хочу утверждать, но обращу ваше внимание на следующее.
