Светлана Воинская - Поцелуй Валькирии
Какусиборо, охотно разъясняет он, невидимая японская татуировка. В разрезы на коже втирается рисовая пудра, и она становится не заметной… до возбуждения, сексуального или вызванного горячей ванной, когда кожа краснеет — тут она проявляется, во всем великолепии. Когда-то какусиборо наносили на тело гейш — им запрещалось обнажать тело, и таким образом они выходили из положения — одевали тело в белую паутину какусиборо или цветную — ирэдзуми.
Кен в гостиной, а Томико нарезает странные овощи или бережно гладит постельное белье, которое изомнется после первой же ночи. Адель смотрела на свой немного увеличившийся живот и понимала, что никогда не вернет то, чем пренебрегла. Обретая, всегда что-то теряешь. Но поступить по-другому она не посмела бы.
— На таких, как вы, не женятся.
Как Эд был прав! В тот раз он был словоохотлив, и любое его утверждение вызывало в ее душе протест. Может, Эд того и добивался. Он ведь умница. Простой анализ ее поведения мог подсказать ему метод воздействия. Унизительное появление в кимоно у дверей кабинета Кена привело к ночному путешествию в отель «Эдисон», предупреждение о слежке — к скорому знакомству с преследователями. Что могло последовать за брошенной фразой: «Ведь Кен не повторил свой визит»? Адель по прогнозу Эда должна добиваться близости, и неужели она дошла до того, чтобы попытаться? А вновь отвергнутая, бросилась к другому — Эрику и в поисках неприятностей забралась в мастерскую хари. Как все до тошноты просто и глупо. Недостойно и омерзительно.
— Вас не научили думать, — звучал в ее голове голос Кена.
Нет, просто прошло четыре года, и она стала забываться. А Курт ей напомнил.
— Вы звонили мужу? — вывел ее из задумчивости вопрос молодого психолога. — Он очень беспокоится о вас. Я поделился с ним своими размышлениями на вас счет. Вы чувствуете себя недоласканным ребенком, вам постоянно требуется тактильный контакт, объятия, близость.
— Неужели? — сарказм в ее голосе остановил излияния врача. — Значит, я не равнодушна к прикосновениям? Так может, уделите мне полчаса в своем кабинете? — она рассмеялась его растерянному виду и процедила: — Ваши лжеизыскания меня не интересуют!
Днем Адель пряталась в больничной часовенке, где могла поспать часок-другой. Сюда приходили родственники оперируемых, и сквозь дрему Адель слышала их молитвы. Витражи отбрасывали мягкий свет, в воздухе не чувствовалось запаха лекарств, сюда не доносилось поскрипывание тележек-каталок.
Ее разбудило слово «вундеркинд». Какая-то женщина причитала на скамейке. Невидящий взгляд, бессвязный лепет. В палате умирает ее сын. Адель села рядом, и та обернула к ней серое лицо.
— Господи, сохрани! — упавший голос набирал силу. — Я не могу поверить! Этого не может быть! Какой-то грипп, где он умудрился его подхватить? Это же грипп, всего лишь грипп, а организм не борется. Послезавтра запланирован концерт в Карнеги-холл! Мой мальчик должен выступать в Карнеги-холл, я всегда знала это. На рождество я подарила ему ноты в зеленом бархатном переплете.
— Сколько ему?
— Восемь. В три года он научился читать, начал писать, — в ее взоре появился восторг. — Я отдала его преподавателям. Всё казалось ему интересно, что не предлагали: языки, математика, скрипка! Он ко всему был способен. И к ботанике, и к географии…
Адель разглядывала женщину как редкий экземпляр насекомого. Мать. Мужеподобная, в странном коричневом платье полувоенного покроя. Она приглаживала короткие темные волосы широкой крепкой ладонью, а под носом Адель заметила квадратик усиков.
— А мягкие игрушки? — тихо напомнила Адель, пристально разглядывая ее.
— Зачем? В его глазах я видела знание о мироздании, ответ на сокровенные вопросы человечества. Я доставала ему головоломки, его логика поражала окружающих, он выигрывал шахматные матчи у взрослых. Его ровесники только начинали говорить, когда сын уже заучивал гаммы.
Ее лицо приковало внимание Адель — столь похожее на то, которое Адель знала лишь по портретам. Еще ей был знаком голос, чью силу и воодушевление несли тысячи германских репродукторов.
— Почему вы не в палате? — испугавшись собственным фантазиям, спросила Адель.
— Я не могу! — в ужасе закричала мать. — Я боюсь. Я не могу видеть… смерть!
Потому что это ее смерть, гибель ее планов, ее триумфа.
Палату Адель нашла быстро. Ребенок лежал один, он всегда был один, маленький старичок. Она поставила на столик горшок с сосенкой и присела на край постели, которая была слишком велика для иссохшего тельца.
— Ты как ангел, — прошелестел он еле слышно. — Ты совсем не похожа на человека.
Ее голос дрогнул:
— Мой друг передал мне книжку. О Маленьком принце.
Адель открыла сказку и стала читать. Зимний день быстро сменил вечер, а сумерки — ночь. Забавные трогательные картинки на страницах… Но взгляд мальчика слишком воспаленный и мутный. Этой ночью Маленький принц исчезнет, улетит на свою планету. Адель пригладила волосы мальчика, наклонилась и губами коснулась влажного лба. Адель прикрыла его веки, и грустные глаза померкли.
— Спи. Отдыхай.
Тихо ступая, она покинула палату. Взрослым всегда кажется, что у детей жизнь впереди, сейчас — только подготовка. Это не правда. Дети живут с рождения.
В коридоре Адель наткнулась на «лжедоктора».
— Вас везде ищут. Вы никогда ни о ком не думаете? Классический пример эгоцентрика.
— Очередной лжедиагноз?
— Вы — человек, который не принимает разнообразие жизни, не принимает иной взгляд, другое слово, даже странную прическу — подобные проявления для вас повод считать людей недостойными существования, — он взглянул на название ее книги и попробовал перейти на понятный ей язык. — Представьте себе избалованного принца, который считает, что другие не достойны существования. Этот принц забыл, что другие — тоже принцы.
— И он станет убивать принцев?
Перед глазами Адель возник газетный заголовок «Королевская семья Бернадоттов скорбит о своем родственнике Фольке, погибшем в Иерусалиме».
— В совершенно запущенном случае Но почему он? Это может быть и принцесса.
— Нет, — словно сама себе проговорила Адель. — Принцесс в этой сказке нет. Есть роза с шипами, — она обернулась к нему. — Спасибо, доктор. Вы мне разъяснили кое-что.
И она медленно пошла к себе.
В начале апреля она поняла, что готова.
— В марину[29]? — поспешил узнать при встрече Ник.
— Нет, — Адель назвала адрес Эрика.
Ник бросил на нее задумчивый взгляд, но ничего не сказал.
— Ты осуждаешь?
— Один умный человек сказал: «Какое бы решение вы не приняли, попав в беду, вы можете быть уверены, что на берегу всегда найдется тот, кто придумает, как вы должны были действовать».
Полуостров ледяных глыб с аккуратной сеткой стрит и авеню, шум. Адель вновь окружила многоликая скука города.
— Почему ты не возвращаешься на родину? — спросил Ник. — Море большое, а вода в нем — никуда!
— По той же причине, что не еду в марину. А ты?
— С того дня, как я тащил тебя к машине, я все думаю об этом. Мне не дают покоя бездомные собаки, которых я встретил тогда. Особая каста бродяг, судьбой им уготовано держаться вместе.
— Как цыганам и евреям, — мрачно усмехнулась Адель. — Может, потому ты и помогал мне? — и тихо добавила: — Я знаю, что Кен платит тебе деньги. Ты стал двойным агентом.
Ник почесал затылок.
— Эх! — выдохнул он. — Умная ты баба! Ты права. Это случилось после слежки за быстрым «бьюиком». Видимо, водитель нас заметил. Японец, с которым ты жила, хотел знать, что с тобой происходит. Он не зря беспокоился о тебе. Однажды я чуток приболел и не повез тебя куда-то ночью, а с тобой, видимо, приключилась неприятность, поскольку твой мужик чуть меня не убил потом.
Адель равнодушно глядела в окно. Ее не должно беспокоить прошлое. Ее волновало только то, что может в будущем помешать ей — с этим спешила она разобраться.
— Помнишь, я просила тебя выяснить в аэропортах, куда он летал? Скажи мне. Я знаю, Кен потребовал тайны. Но ты ведь выяснил? Я все равно больше не вернусь к нему. Можешь передать. И его теперешняя слежка за мной ни к чему.
— Он летал в Стокгольм. Зря ты так… В твоей ситуации, — он оглянулся на ее живот, — я не бросался бы кавалерами. Японец женится на тебе, где ты еще найдешь такого?
— …такого дурака?
В Бронксе они проехали мимо особняка Роя — несмотря на жару, все окна были закрыты и зашторены. Что произошло с сыном Макартура? Подался в заграничное путешествие? Она плохо помнила, что случилось на яхте в его день рождения.
Дверь отворила консьержка, она вежливо проводила Адель в библиотеку. В полумраке небольшой комнатки мерцали новенькие корешки книг. Здесь были «Немецкий студент» Ирвинга, «Поворот винта» Генри Джеймса, Брэм Стокер и «Тень» Дрейка, Генри Хаггард — «Она» и сочинения Лавкрафта. Коллекция не обошлась без Уильяма Гаррисона Эйнсуорта с его «Оборотнем», «Кораблем-призраком» и Мэри Шелли. Похоже, она находилась в гостях у любителя пощекотать свои нервы, пребывая в полной безопасности. В жизни Эрика отводилось почетное место искусственному страху.
