Виктор Черняк - Правило Рори
«Ты человек необыкновенный, запомни, – внушал Тревор Инчу, – твое ремесло не для слюнтяев, а для мужчин, – Тревор поправил челку, – для мужчин из стали и бетона. Не забивай голову ерундой, работа, такая или другая, самая чистая и честная – ха, честная! – всегда сделка. Посуди сам, досталось тебе дело, можно обкатать его, приспособиться, главное – вырвать работенку, и ты вырвал! Что еще нужно? Все дело в деньгах».
Рори безучастно наблюдал, как капли на стекле становились гуще и пухлее, сливались в струйки, сбегали на капот – полило всерьез. Крыша машины уже гудела от тугих потоков, будто швыряли горох пригоршнями. Мог ли Pap и уйтн от Тревора? Задача… Тревор умел выколупывать изюм из булки – отыскивать перебежчиков и расправляться с ними, но даже если б удалось обмануть крыс, кротов, вонючек Субона – как их там еще величают, соглядатаев, сделавших подлость ремеслом? – и тогда Тревор незримо управлял бы Инчем. Рори ничему не научился за эти годы, кроме скрытности, умения, обложить жертву и кинжальным выпадом – без кинжала, ясное дело, но способом, всякий раз наиболее подходящим к случаю, – расправиться с ней. Рори привык к своим машинам, к обстановке квартиры, к возможности в долгих паузах между делами жить размеренно, как и подобает удачливому человеку, сумевшему устроиться так, чтобы иметь все.
Все дело в деньгах.
Тревор знал, что нет надежнее пут, и не забывал каждый раз набавить, не забывал о подарках – вроде случайных, от полноты души, вознаграждая редкие умения Инча. На тридцатилетие и затем на тридцатипятилетие он отправил Рори в Европу отдыхать, по-королевски отметив за счет «Регионального центра приверженцев учения Кришны» юбилеи Инча.
Стальной трос, которым, похоже, все крепилось в душе Инча, за эти годы поизносился, вроде бы начал перетираться; Рори не раз видел в порту на погрузке, как лопались железные вервия, отлетая в стороны со страшной силой, перерезали людей пополам или калечили навсегда. Трос внутри Рори перетирался, он чувствовал это все отчетливее с каждым годом работы на Тревора и боялся: когда же рванет внутри, обдирая царапающими концами металла до крови?
Такое не выложишь кому попало, не признаешься, да и слов-то таких Рори не находил, чувствовал только паскудное ощущение непрекращающейся тревоги, усиливающейся, не отпускающей ни на минуту.
Рори подумал, что Сандра не спит и ждет его или гладит его богатырские брюки, в которые можно воткнуть пару Экклзов и еще Барри Субона вдобавок. Мелкота.
Он выждал, пока водянистая муть впереди зазеленела разрешающим светом, и отпустил ручник. «Броико» двинул плавно, будто понимал, что сейчас трясти хозяина – все равно что расцарапывать ему душу металлической проволокой разлезшегося внутри троса.
Дальше Рори не размышлял, механически фиксировал знаки, притормаживал у переходов и радовался, что голова внезапно опустела, словно струи дождя, колошматившие по крыше и лобовому стеклу, неизвестно как проникли в голову и промыли ее дочиста.
Рори загнал «бронко» в гараж, полюбовался блестевшей крышей машины, поморщился, увидав подбой грязевых пятен понизу, шлепая по лужам, побежал к подъезду.
Открыла Сандра, Рори не успел вставить и ключ в замок: выходило, что она примостилась в прихожей – вон и табурет – и, отложив в сторону вязанье, ждала его прихода; Рори не привык, чтобы его ждали, чаще всего его дом пустовал, и сейчас, несмотря на ледяную воду, проникшую за шиворот, ему стало тепло; ее вещи на вешалке, туфли на высоких каблуках в ячейках обувного ящика, шляпа с широкими полями, которую они купили недавно вдвоем, – все это согрело Рори Инча неожиданно быстро.
Рори принял душ, запахнулся до пят в халат с вышитой на кармане монограммой – кстати, подарок Тревора – и, сидя на кухне, жадно ел; он уже не стеснялся Сандры, а есть предпочитал, как в детстве, быстро запихивая куски, будто опасаясь, что их сейчас отнимет пьяный отец или вырвут шустрые руки сестренки, и тогда слушай урчание живота всю ночь.
Сандра держала на коленях вязанье и покалывала спицей подушечки пальцев.
– Что ты делал?
Рори подумал на мгновение: «Ответить или пережевать?» – и решил пережевать мясо. Сандра вздохнула, принялась вязать. Справившись с мясом, Рори подобрел.
– Что это? – кивнул на вязанье.
– Шарф! – Сандра подняла руки, растягивая шарф.
– Белый? – Рори недоверчиво пожал плечами. – Такой белый! Жуть! И такой длинный, его можно обернуть раз сто вокруг шеи, даже вокруг моей. Его небось надо стирать каждый день?
Сандра улыбнулась. Рори прошел в спальню: «Хорошо, что мы встретились».
Ночник едва тлел над высокой спинкой кровати. Сандра быстро и тихо уснула, и дыхание ее Рори не мог услышать, как ни старался. По окну скользнули фары, раз и еще раз, вспомнился Найджел Сэйерс, спящий один в большом доме; Рори ощутил холодок, песчинками защекотавший спину, будто снова струи недавнего дождя проникли за ворот.
В последнюю встречу Тревор намекнул, что на этот раз плата будет щедрее обычного. Когда Экклз процедил цифру, Рори едва не присвистнул, хотя знал, что Тревор не любил проявления чувств без его соизволения. Сейчас Рори прикидывал, сколько же Тревор заграбастает за Найджела Сэйерса, если уж Рори отвалят кус, какой не каждому обжоре по зубам?
Что натворил этот Сэйерс?
Рори боялся пошевелиться, чтобы не разбудить Сандру, свет ночника маскировал тонкие черточки морщин на ее лице, и казалось, Сандра совсем девочка, особенно, когда рот приоткрывался для беззвучного выдоха, нос морщился и по векам пробегала рябь, будто Сандра хотела стряхнуть дурной сон.
Что же натворил этот Сэйерс?
Рори посмотрел на выпирающий живот, натянул одеяло выше: разъелся, боров, надо сбросить. Снова вспомнился Тревор, его ухмылка: «Я не возражаю, Рори, против твоих габаритов, наоборот, у меня такое ощущение, будто на меня за одну зарплату работают два человека, сколько фунтов ты тянешь сейчас? Да ну! Значит, я не ошибся, как раз и есть два человека, а хилых – даже два с половиной». Рори не любил издевок Экклза, мирился до поры и знал, что и они в том числе перетирают трос изнутри; только говорят, что к подкалыванию можно привыкнуть, вранье! Как ни толста шкура вышучиваемого, всегда наступает миг, когда дальше терпеть нельзя.
Раздобыть бы денег, умыкнуть Сандру из ее харчевни и в бега – начать жить как люди: поругиваться, мириться, может, даже детей завести. Не так уж они перезрели для этого. Инчу нестерпимо захотелось сейчас же выяснить мнение Сандры по этому поводу, он занес руку, чтобы тронуть ее за плечо, и остановился… пожалел, слишком сладко спала. «Можно спросить и завтра, и в любой день. Интересно, что она ответит? Может, покрутит пальцем у виска или расплачется – никогда не предугадаешь, что выкинет женщина?»
Что натворил этот Сэйерс?.. Деньги решают все!..
Две эти мысли сплелись в тонкий жгутик, напоминающий жиденькие косички его сестер, и от их сплетения Рори ощутил будто удар тока: такое ему в голову еще не приходило…
Инч вспотел от напряжения, отбросил одеяло, прошел в ванную: из зеркала на него смотрела распаренная физиономия в веснушках, вплавленных в буровато-красную кожу, рыжие волосы растрепались и вихрами торчали в разные стороны. Рори зачерпнул холодной воды из-под крана, плеснул в лицо, кровь прихлынула, и на еще более раскрасневшемся лице веснушки почти потонули.
Такое ему еще в голову не приходило!
Когда Рори волновался, на него нападало неодолимое обжорство: Инч тихо распахнул дверцу холодильника, выгреб на стол снеди на троих голодных. Он уминал уже третью баночку сыра, когда вошла Сандра. Рори инстинктивно прикрыл ладонями гору снеди, Сандра прыснула:
– Легкий завтрак?
– Угу-у… – Рори тоскливо заглянул в недоеденную банку, обтер губы указательным пальцем, согнутым пополам.
– А зачем салфетки? – Сандра придвинула коробку белоснежных квадратиков. Рори покорно вытер уже чистый рот салфеткой и, беспомощно озираясь, искал, куда бросить бумажный комок.
– Час ночи, – Сандра зевнула и покинула кухню. Рори внимательно прислушивался к ее шагам, к шорохам, к скрипу кровати; когда все стихло, он на цыпочках подобрался к холодильнику, украдкой достал недоеденную банку сыра и еще одну и, только уничтожив обе, успокоился.
В спальне мягко светил ночник, Сандра беззвучно дышала, Рори вздохнул: «Забыл спросить ее про детей… вдруг засмеет? Кто же согласится па таких рыжих, сплошь заляпанных веснушками?» Инч тяжело опустился на кровать, сон не шел, протянул руку к проспектам с Кришной, полистал, вспоминая наставления Тревора. Рори и впрямь ничего толком не усвоил, для торговца словом божьим общих фраз маловато. Тревор любил поражать знанием тонкостей, не преминув заметить, что с профессиональной точки зрения не грех потренировать память. Ночник едва освещал древний текст, написанный по-английски: мам ча йо вьябхичарена бхакти-йоге-на севате са гунан саматитьяйтан брахма-бхояя калпате… тот, кто целиком посвящает себя преданному служению, непоколебимый при любых обстоятельствах, сразу же поднимается над гунами материальной природы и так достигает Брахмана… «Конечно, – уверял Тревор, – в комментариях ты, Рори, прочтешь, что служение Кришне – это отречение от материальных благ и все такое, но я тебе скажу двадцать шестой текст четырнадцатой главы – штука мудрейшая и самое важное в ней – призыв к верной службе. Как там?.. Целиком посвящает себя преданному служению… непоколебимый при любых обстоятельствах…» – Экклз впивался в. Инча так же, как не раз проделывал и с другими, когда на него нападала охота читать проповеди, упирая на преданное служение, выковыривая сокровенное каждого, будто желая любыми средствами выудить, прознать, каковы истинные намерения подчиненного.
