Михаил Попов - Кто хочет стать президентом?
В ресторан иностранки идти отказались. Володя не обиделся. Даже ему было понятно: эти девочки не из тех, что должны радоваться приглашению в забегаловку на колесах. Босой поймал пробегавшую по коридору проводницу, сунул ей денег и велел принести сюда, на место, все что найдется приличного в вагонном буфете. Проводница не стала качать права и сделала так, как ее просили. Молодые люди присоединились к незнакомкам, чувствуя себя на вершине ситуации. Красиво вошли, что называется.
Было шампанское, красная икра, бананы, стопка шоколадок, куча абхазских мандаринов. Одна из девиц – та, что постарше, по-русски говорила. Наверное, успела все же закончить пару классов до распада СССР. И звали ее Лайма. Поэтому и пошла у парней уверенность, что они «латышки». Лайма-то Лайма, но кто такая Вайкуле – не знает. Сама вся крепкая, строгая, жесты немного угловатые, и кругом блокноты, блокноты. Все записывала: поправит очки на цепочке и запишет. А Володи покатывались со смеху – в основном своим собственным модным калиновским шуткам. Вторая, зеленоглазая, с пышной копной на голове и без бельмеса по-русски, тоже все время заразительно хохотала. Правда, у внимательного наблюдателя могло бы сложиться впечатление, что смеется она скорее за компанию, из вежливости, и просто от хорошего общего настроя натуры.
Володя Босой, как-то сразу залипший на латышскую тему, свернул к «белым колготкам». Володе Маленькому сначала показалось, что это он зря, зачем в такой душевной обстановке разматывать тему женского снайперского белья в Чечне? Что тут можно доказать и зачем? Да и байки это, вероятнее всего, – рассказы про бессердечных прибалтийских биатлонистов, что щелкали наших ребят там, в горах Кавказа. Но когда выпили уже по три полстакана, он понял, что шеф скорее прав, чем нет. Бог с ней, со стрельбой, тут главное – колготки. Постепенно-то пора к этой теме переходить. Белые – не белые, тут наше дело маленькое. Но Босой, кажется, забуксовал. Так бывает: въедешь в тему – и никак не выедешь.
– Нет, ну ты можешь мне правду сказать, раз уж такой пошел перец солить, была ты у чечей или нет? – тряся огромными каплями пота на широком лбу, по восемнадцатому разу допытывался Босой. Он уже снял свой шелковый пиджак, ослабил галстук.
– У чече не была, нет, – просто отвечала Лайма, не теряя ни грамма спокойствия и доброжелательности, хотя давно уже имела право потерять.
– И стрелять не умеешь?
– Стрелять умею.
– Значит, биатлонистка?
– Что есть биатлонистка? Может, блондинка? Я не блондинка.
– Вижу, что не блондинка.
Босой налил себе еще граммов восемьдесят.
– Но ты и меня пойми: хочется, очень хочется дойти до самой сути.
– В работе, поисках пути, в сердечной смуте? – быстро подхватила Лайма.
Володя Босой рассматривал ее несколько секунд, потом с такой силой мотнул головой, что капли пота оросили вагонное стекло, как будто внутри пошел дождь.
– Сколько ты наших грохнула, пришила и замочила? Можешь сказать спокойно. Я же никому. Мне для себя, мне для себя нужно. Что вот была у меня баба, а у нее двадцать или там сколько парней было, но не в том смысле, как все вы думаете, козлы. – Он погрозил сильным пальцем отсутствующим похабникам.
Володя Маленький и зеленоглазая девушка во время это трагической беседы все время переглядывались и улыбались друг другу. Володя Маленький пил значительно меньше друга и чувствовал, что этим вызывает что-то вроде симпатии у зеленоглазой, которая за весь вечер только разок пригубила теплого шампанского.
– Хорошо, – почти с рычанием обращался Босой к Лайме, – а сейчас куда ты едешь?
– Город Калинов.
– Но там нет войны, нет Чечни.
– Не стреляют, – добавила Лайма, чтобы показать, что она понимает, какой смысловой ряд строит бурный собеседник.
Он трагически закрыл глаза, потом откинулся на стенку купе.
– Эх, если бы. Стреляют. Еще как стреляют, – и вдруг с подозрением: – И ты едешь пострелять?
– Нет, стрелять нет. Не буду. Другое дело.
– Расскажи.
– Совсем просто, расскажу. Фантастика. Клуб. Все люди собираются, читают. Новые идеи.
– А-а, – Босой задумался, ответ лежал слишком далеко от предполагаемого места. Лайма наклонилась к нему, видимо, чтобы досообщить самое главное:
– Народная толща. Андестенд? Босой вдруг захохотал:
– А давай вообще перейдем на латышский. Ты как, малыш, а?
Маленький кивнул, поглядел на зеленоглазую, она тоже кивнула.
– Мы сейчас выйдем покурим, шеф.
– Они сейчас выйдут покурят, а мы тут пока сами разберемся, правда, Лаймусик?
– Джо не курит.
– А его зовут не Джо. Или ты всех мужиков зовешь Джо? Так бывает.
– Джо не курит, и это она.
– Так вот эта рыжая – Джо? Ха, да у вас все не как у людей, мужики на мужиках женятся. Ну, это ваше дело. А насчет того, что она не курит… У моего Малыша такая сигара, что она научится.
И вот они стоят в коридоре – Володя Маленький и Джо, в смысле Джоан Реникс. Он держит ее за руки и осторожно увлекает за собой по коридору. Джоан, продолжая улыбаться самым дружелюбным, почти зазывным образом, пытается упираться, удержаться, хватается за шторы на окнах, но стержни, на которых они крепятся, предательски один за другим падают, вываливаясь из разболтанных гнезд.
– Пойдем, пойдем, ну чего ты, все нормально. Я попросил проводуху, она прибрала в туалете. Там чисто, ландышем пахнет. Все сделаем в самом лучшем раскладе.
Улыбка Джоан становилась все более натянутой, а потом сделалась и просто вымученной. Малыш был физически очень сильный человек и постепенно своего добивался. Его очень подогревала мысль, что зеленоглазка не против. К тому же она ему страшно нравилась. Таких баб, сказать по правде, он не встречал даже среди самых лучших шлюх Калинова и Перми. Эх, жаль, на такой и жениться можно было бы, когда б не латышка. К черту белые колготки, это бред, пусть Босой сам с ними разбирается. В голове гуд и какие-то песни, а все что ниже солнечного сплетения ноет – как бы не стрельнуть раньше времени.
Они уже были в тамбуре. Одной рукой Володя Маленький распахивал дверь в чертог любви, другой – изо всех нежных сил держал за талию женщину своей мечты.
– Не бойся, там чисто.
Он досадовал на то, что она сопротивляется, – все же должна понимать, с кем имеет дело, центровее парня нет на сорока станциях ЖД. Но вместе с тем ему и нравилось ее сопротивление, это придавало приключению какой-то другой, необычно волнующий смысл.
Наступил момент динамического равновесия, как сказал бы физик Лапузин. Дверь туалета была распахнута, оттуда несло отнюдь, конечно, не ландышами, Джоан извивалась, ища опору для рук и ног, но с ужасом понимала, что в этой борьбе скорее всего проиграет. А о том, что может последовать дальше, она могла думать только с чувством, намного превосходящим ужас.
Из этого состояния должен был быть какой-то выход.
И он нашелся. И разумеется, неожиданный.
Отрылась дверь купе, где только что велся обстоятельный диалог о роли «белых колготок» в чеченской войне. Из купе на четвереньках, икая, выполз Володя Босой. Следом, решительно шагая по его потной спине, вышла Лайма. Мгновенно оценила ситуацию и в два прыжка преодолела расстояние от купе до тамбура перед туалетом. Володя Маленький понял: кажется, будет драка, но это было все, что он успел понять.
Глава семнадцатая
В круге первом-2
Загородный пансионат где-то в Подмосковье
Кирилл Капустин пропустил вперед Андрея Андреевича, и они солидной парой вошли в крохотный лекционный зальчик. Окна его были забраны белыми жалюзи, в правой части имелся едва заметный подиум со стеклянным столом и современными кожаными креслами, угодливыми, как лакеи.
На свободно расставленных в остальной части зала стульях сидели шестеро хорошо и разнообразно одетых мужчин – кто со скучающим, кто с подчеркнуто деловым видом.
Андрей Андреевич и Капустин заняли место на подиуме. Поздоровались. Несколько минут ушло на знакомство. Кандидат внимательно присматривался к людям, которых покупал для того, чтобы они сделали его великим политиком. Среди собравшихся выделялись два американца, присланных господином Шеддером. Они должны были, по общему замыслу, играть роль медиаторов, через которых заокеанские друзья рассчитывали контролировать работу штабного мозга, включая и то, как будут тратиться выделяемые деньги. Сами эти господа, мистер Бэнкс и мистер Парачини, мыслили себя специалистами по русской душе и – как им полагалось по происхождению и роду службы – победителями жизни. Они намеревались не только играть роль постоянно действующих ревизоров, встроенных в фирму под названием «Избирательный штаб А. А. Голодина», но и курировать творческую составляющую общей работы, считая, что в конце концов аборигены сами их об этом попросят, приняв во внимание их опыт и прежние успехи. Оделись они наиболее подходяще к случаю – костюмы, галстуки, улыбки.
