Массимо Фелизатти - Агава
На третьем этаже небольшой четырехквартирной виллы в тихом аристократическом районе неподалеку от виа Номентана генерал Армандо Фульви медленно, стараясь сдержать дрожь в руке, опускает на рычаг телефонную трубку. Взволнованный голос на другом конце провода обрывается. Гуараши!
Уже два дня как это случилось, а он ничего не знает. Ему даже не позвонили: ждали звонка от него. Там понимали, что рано или поздно он это сделает, и теперь, позвонив, генерал подтвердил правильность их расчета. Он сам позаботился о переводе Гуараши на Сицилию, чтобы в случае необходимости иметь возможность связываться с ним, не вызывая ни у кого подозрений. Но у этих людей подозрительность в крови. Итак, карточные долги и женщины… Самоубийство. Лицо генерала искажает горькая усмешка: да, все было бы смешно, если б не было так трагично.
Генерал в доме один. Все остальные жильцы виллы разъехались из Рима. Он ходит по квартире в трусах и майке, шаркая резиновыми шлепанцами.
Несколько лет назад он еще позволял себе роскошь держать ординарца. Но в связи с кампанией за всеобщую экономию, после того как он сам работал в комиссии по подготовке реформы вооруженных сил, ему пришлось отказаться от такой привилегии: и самое большее, что он может себе позволить — это вызвать шофера, когда надо ехать в министерство.
Он давно разошелся с женой, и, хотя суд постановил, что дочь, Франка, должна навещать отца по воскресеньям, девочка предпочитала проводить выходной со своими друзьями: сегодня она уехала в Сперлонгу и вернется только к ужину. Если, конечно, не застрянет в дорожной пробке. Франке еще только восемнадцать, но характер у нее такой же непреклонный, как у матери; к отцу она относится с болезненной неприязнью, которую он привык принимать безропотно. При встречах с дочерью генерал всегда испытывает неловкость, смутно сознавая» что он перед ней в долгу; да и по отношению к жене он чувствует себя виноватым: ведь и ей, и дочери пришлось подчинять свою жизнь, свои интересы его жизни, его интересам, хотя жена, выходя замуж за офицера, знала, на что идет.
А бедная Франка с детства была вынуждена переезжать с места на место и каждый раз терять своих немногочисленных подружек, общество которых помогало ей сносить придирчивую опеку матери — у той ведь никого, кроме дочки, не было, — и безразличие отца, вечно отсутствующего, невнимательного, никогда не находившего для нее времени. Так стоит ли теперь удивляться, что она не упускает случая продемонстрировать свою самостоятельность и, являясь наконец, тычет ему под нос газету «Лотта континуа»1, обязательно ухитряется ввернуть в разговор, что все убитые «даже из ваших — дело ваших же рук: все вы, военные, путчисты».
Но сейчас его тревожные мысли заняты Франкой лишь отчасти. Он думает о Гуараши. Гуараши нет в живых. Генерал потрясен: этот человек был для него не просто другом, а союзником, необходимой фигурой в рискованной партии, которую он терпеливо и тщательно разрабатывал на протяжении нескольких месяцев и которую теперь очень легко может проиграть.
Генерал подходит к окну и осторожно выглядывает на улицу. На дороге машин не видно.
Фульви мысленно перебирает свои слова и поступки, пытаясь догадаться, где допустил ошибку. Может, он слишком раскрыл свои карты? В чем-то же он просчитался. Есть одно смутное подозрение: неужели все дело в той последней встрече? Неожиданный рапорт Фаиса об отставке заставил 'его и Гуараши поторопиться. Они встретились в ресторане на виа Кассиа в три часа дня. Посетителей там почти не было. За соседним столиком сидели двое мужчин. Они нарочито не смотрели на вошедших, даже случайного взгляда не бросили. Слишком уж эти люди были безликими, слишком равнодушными, слишком молчаливыми. Один из них повесил свою большую сумку на спинку стула, как раз позади него. В наше время хороший магнитофон может записать даже шепот.
Выходит, им все известно. Они знают теперь о его намерениях. Смерть Гуараши — это предупреждение ему, он тоже у них на прицеле. Именно он. Тревога генерала возрастает; утратив контроль над собой, он снова подходит к окну и вглядывается в автомобили, стоящие у тротуара. Солнце плавит асфальт и отражается в стеклах припаркованных машин: не поймешь, есть в них кто-нибудь или нет. Он лихорадочно пытается взять себя в руки, разобраться в ситуации, но от безотчетного страха спазм сводит желудок. Нет, не сейчас, только не сейчас. Он должен немедленно что-то выяснить, что-то предпринять, придумать что-нибудь и перейти в контрнаступление. Может быть, еще не поздно.
Почему не звонит Страмбелли? Он обещал позвонить, предупредить, если возникнут какие-нибудь осложнения. Генеральный штаб уже собрался; кандидатура Фульви предложена. Принятие решения — вопрос нескольких часов.
Да, он сам позвонил Гуараши: нервы сдали, скорее всего потому, что Страмбелли все еще молчал. Не следовало делать этого. Его телефон, конечно же, прослушивается. Теперь они знают о его звонке в Катанию.
Но он тоже может сделать предупреждающий шаг. Взяв телефонную книгу, он лихорадочно ищет нужный номер, найдя — нетерпеливо набирает его.
Длинные гудки долго падают в пустоту воскресного дня. Почему никто не отвечает? Генерал вынимает из ящика письменного стола пистолет и кладет его перед собой. Глупость, конечно, но так он чувствует себя немного увереннее и укрепляется в своей решимости. Он солдат. Он на войне.
В редакции Паоло Алесси обсуждает с одним из спортивных обозревателей игру итальянской сборной на европейском первенстве по футболу. 'Тема эта не очень его занимает, но собеседник увлечен, и Паоло остается лишь поддакивать. Его выручает телефонный звонок,
— Алесси у телефона…
— Алло, слушайте меня и не кладите трубку. Я не могу назвать своего имени. Скажу только, что в последний раз мы виделись с вами на пресс-конференции министра обороны.
После мгновенного замешательства Алесси узнает этот голос: Фульви, корпусной генерал из сардинских гренадеров высокий, худощавый, с острым подбородком и нерешительным взглядом, который плохо вяжется с бравой фигурой. В обществе журналистов немногословен. Помнится, в последний раз они перекинулись парой фраз. Где это было? Да, тогда говорил министр, а они оба стояли в глубине зала, подпирая стенку. Министр распространялся о нравственных ценностях Сопротивления, о вооруженных силах как гаранте государственных институтов и свобод. Генерал слушал, держа руки по швам и не сводя глаз со спинки кресла, стоявшего перед ним. Именно отсутствующее выражение лица этого человека, когда остальные офицеры наперебой демонстрировали живейший интерес к словам министра, побудил Алесси вызвать его на разговор.
— Все слушают министра внимательно, как прилежные школяры учителя. А вы, генерал, нет. Почему?
Фульви вздрогнул. Положив руки на спинку кресла, он подался чуть вперед, словно стараясь спрятать глаза от Алесси, и ответил не сразу.
— У меня всегда была отвратительная память. Если мне что-то неясно, запомнить этого я не смогу.
Алесси сначала решил, что ослышался.
— Вы имеете в виду слова министра? Это они вам неясны?
Генерал выпрямился и застыл. Выступление закончилось, зал бурно зааплодировал. Генерал тоже хлопал. Остальное он договаривал, уже глядя Алесси прямо в глаза:
— Я вообще никогда не заучивал уроки наизусть. — И добавил, словно опасаясь, что его могут неверно понять: — А подобные лекции не стоят того, чтобы их заучивали.
Алесси хотел удостовериться, что понял его правильно: — Слишком много попугаев развелось, не так ли? Генерал улыбнулся, напряженность спала.
— …Я хотел бы получить информацию, — слышится в трубке голос генерала. — Если, конечно, вы можете мне ее дать. Простите за беспокойство, но мне повезло, что я напал именно на вас сегодня и в такое время… Я хотел вас спросить, что вам известно о смерти полковника Гуараши?
— О смерти полковника Гуараши?
— Да, Валерио Гуараши, начальника отряда уголовной полиции катанийского легиона карабинеров. Сегодня я узнал, что он умер от выстрела в сердце. — И после паузы: — Ведь именно вы занимаетесь вопросами, связанными с министерством обороны, не так ли?
— Да, но я пришел в редакцию только что и еще не успел просмотреть сообщения телеграфных агентств. Вы говорите, что это случилось в Катании? Минуточку, — прикрыв рукой микрофон, Алесси орет что есть мочи: — Тигр, все телеграммы сюда! Пожалуйста!
Тигр — старший рассыльный — притаскивает ворох телетайпных лент, и Паоло Алесси торопливо начинает их просматривать.
— Когда это произошло? — спрашивает он и жестом показывает, что ему нужна ручка.
— Мне сообщили сегодня утром, а произойти это могло вчера или позавчера.
— В телеграммах ничего нет. Катанийский корреспондент об этом не сообщает. Странно… А вы уверены?
