Леонид Млечин - Проект «Вальхалла»
Разведывательные спутники давно стали рутиной в управлении. Ежегодно с базы ВВС в Калифорнии запускались две-три 11-тонные махины, начиненные дорогостоящей аппаратурой. Обладая скоростью 18 тысяч миль в час, спутники огибали земной шар за полтора часа, во время каждого витка фотографируя интересующие управление объекты. Срочные фотографии передавались на землю немедленно, подобно тому, как осуществляется трансляция телепередач; остальные кадры в особом контейнере сбрасывались на землю. При вхождении в атмосферу раскрывался парашют, замедлявший падение. Контейнер перехватывали прямо в воздухе (это было поручено особой авиачасти, расквартированной на Гавайях) либо вылавливали из воды.
Самое интересное состояло в том, что спутник «Орион», зарегистрировавший вспышку огромной силы, в ту ночь находился не там, где ему полагалось быть. Его вывели на орбиту более десяти лет назад, со временем навигационная аппаратура испортилась, и он двигался по непредсказуемой траектории. В принципе квадрат, который в ту ночь по собственной инициативе изучал «Орион», не интересовал ЦРУ и обычно не фотографировался. Таким образом, вспышку обнаружили совершенно случайно.
Все это сжато сообщил ученым пригласивший их сюда Уолтер Смит, над которым немного подтрунивали в управлении — он был тезкой одного из первых директоров ЦРУ — Уолтера Беделла Смита, по прозвищу Жук — и даже немного походил на него внешне.
— Нам не удалось обнаружить никакого выпадения радиоактивных осадков в результате взрыва, — добавил Гаррисон, другой сотрудник ЦРУ, из управления научно-технической разведки.
— Ну, это могла быть нейтронная бомба. Тогда объяснимо их отсутствие, а также малая мощность взрыва — всего две килотонны, — заметил один из физиков.
— А если это просто вспышка лазерного луча?
— Исключается, — отрезал Смит, — мы просмотрели множество снимков, регистрирующих лазерные вспышки: ничего похожего.
— Специалисты из нашего технического управления сообщили, что одна из лабораторий зафиксировала мелкую пульсацию в ионосфере через несколько часов после предполагаемого взрыва. Они просили сообщить это вам. — Гаррисон наморщил лоб. — Честно говоря, мы засомневались: при чем тут пульсация? Но там убеждены, что это было бы весьма странным совпадением.
Его слова прервал треск и грохот. Все обернулись. Молчаливый бородатый физик, который все время раскачивался в крутящемся кресле, все-таки умудрился рухнуть вместе с ним на пол. Смит помог ему подняться. Тот сдержанно поблагодарил и как ни в чем не бывало заметил:
— Не вижу ничего удивительного в совпадении. Я уж не говорю о том, сколько причин могли вызвать ионизацию. Но ведь лаборатория-то находится в нескольких тысячах километров от места, где, как вы считаете, произошел взрыв. А почему, собственно, мы тут все говорим о взрыве? Ваш спутник мог что угодно принять за взрыв: молнию, метеорит, который начал гореть в атмосфере. В конце концов, отражение солнечного луча с другого спутника.
— Я не хочу навязывать никому своего мнения, но в качестве гипотезы ядерный взрыв вполне допустим, — немолодой уже профессор из Лос-Аламоса говорил чуть картавя. Когда-то он еще совсем молодым участвовал в подготовке проекта «Манхэттэн» — создании первого атомного взрывного устройства. — Вот что дает мне основания так считать: как нам сообщили, два датчика на спутнике, а не один, зарегистрировали двойную вспышку, что характерно для ядерного взрыва...
— На «Орионе» установлены два бангометра, — подтвердил Уолтер Смит, — высокой и низкой чувствительности — для подстраховки.
Физик кивком поблагодарил Смита за разъяснение.
— Двойную вспышку мы считаем бесспорным признаком атомного взрыва. Сначала возникает шаровидное образование, затем оно на секунду исчезает под воздействием ударной волны. Когда ударная волна рассеивается, шар появляется вновь, и его свечение становится почти в сто раз интенсивнее. Так и произошло в нашем случае. А пульсация, — закончил он, — также вполне объяснима: ударная волна прошла через тот участок ионосферы, который наблюдался в радиотелескоп. Вот и все.
Но это было далеко не все. Обсуждение продолжалось еще несколько часов. К нему подключились специалисты из комиссии по атомной энергии. ЦРУ не очень хотело допускать их, но председатель комиссии ультимативно потребовал этого на заседании Разведывательного совета США. «В конце концов, — не без ехидства заметил он, — наши сотрудники все-таки не менее других разбираются в атомных делах». У Смита скоро разболелась голова от бесконечных споров, ученые же углубились в такие научные дебри, что ни он, ни Гаррисон ничего не понимали. Им оставалось лишь терпеливо ждать, пока «высоколобые» (как их именовали в управлении) придут к единому мнению.
Лишь около полуночи окончательно уставшие ученые согласились принять гипотезу о ядерном взрыве малой мощности как заслуживающую доверия. Уолтер Смит пошел их проводить, а Гаррисон, сняв телефонную трубку, попросил соединить его с директором.
Через две минуты в трубке раздался резкий голос:
— Слушаю.
Директор ЦРУ уже собирался ложиться спать в своем загородном доме, но медлил, ожидая этого звонка. Директор не был профессиональным разведчиком, остро чувствовал свою некомпетентность и отсутствие опыта старался компенсировать усидчивостью, вниманием к деталям, повышенной работоспособностью. Сейчас, слушая Гаррисона, он, несмотря на позднее время, заставил себя сосредоточиться.
Еще утром ему позвонил помощник президента по национальной безопасности Уайт, до этого один из самых молодых профессоров Принстонского университета, автор десятка книг по ключевым вопросам международных отношений. Директор был почти вдвое старше Уайта, но, разговаривая с ним, ощущал явное превосходство собеседника.
— Ядерный взрыв у побережья Латинской Америки, — сказал Уайт, — может иметь самые серьезные последствия для Соединенных Штатов. Насколько нам известно, ни одна из стран, обладающих ядерным оружием, не проводит испытаний в этом районе. Да и мощность взорванного ядерного устройства слишком мала, чтобы предположить рутинное испытание. Остается думать, что еще одно государство овладело технологией изготовления атомной бомбы. И если это Латинская Америка, то я молю бога, чтобы оружие не оказалось в руках коммунистов. Латинская Америка — сфера наших жизненных интересов, и наш с вами долг позаботиться о спокойствии на континенте. Завтра заседание Совета национальной безопасности. Ваш доклад вы начнете со взрыва. Но для начала посоветуйтесь с учеными, только аккуратно, не то пронюхает пресса.
Только когда Уайт, попрощавшись, повесил трубку, директор понял, что слушал его, как студент профессора, даже не помышляя о возражениях. Эта мысль была неприятной. Уайт и в самом деле имел профессорское звание, но директор ЦРУ перестал быть студентом сорок лет назад и отвык выслушивать назидательные речи.
То, что сообщил теперь Гаррисон, не оставляло сомнения в том, что у берегов Латинской Америки произошел ядерный взрыв.
На заседании Совета национальной безопасности президент был в дурном расположении духа, подавал резкие реплики во время доклада директора ЦРУ, а потом заметил, что не понимает, чем занимаются парни из управления, которые стоят стране так дорого, если под самым боком у Соединенных Штатов кто-то сооружает атомную бомбу, а в Лэнгли ничего не знают.
Директор ЦРУ, как новичок в административном аппарате, в отличие от других чиновников всегда болезненно воспринимал замечания президента. Друзья отговаривали его от этого поста, предсказывали крупные неприятности, он их не послушал, но понимал, что любая неудача управления может положить конец его карьере.
Вернувшись из Белого дома, он вызвал к себе Аллена Фергюсона, который уже пять лет занимал ключевой пост заместителя директора ЦРУ по разведке, и предложил ему лично заняться «этим чертовым взрывом в океане».
Граф Гонсалвиш остановился в венском отеле «Зауэр». Превосходно проспав ночь, он не спешил спускаться вниз, где его ждал заказанный завтрак. Включив радио, он в некотором волнении расхаживал по номеру. И только услышав об исчезновении американского пассажирского судна «Генерал Шерман», Гонсалвиш успокоился. Он внимательно выслушал сообщение до конца и после этого отправился завтракать. У него появился аппетит.
Кристиан Редлих выскользнул из потока пассажиров в токийском аэропорту Нарита, поставил чемодан на асфальт и растерянно огляделся. Вот он и в Японии. Он долго не верил в возможность этой поездки. Трехмесячная стипендия и оплаченный билет до Токио — слишком большая роскошь, чтобы Мюнхенский университет, где Редлих преподавал историю международных отношений, мог себе ее позволить. И сколько бы декан факультета ни ходатайствовал перед ученым советом, напирая на важность темы Редлиха, стипендии Кристиан никогда бы не получил, если бы ему не случилось переводить самого ректора в беседе с делегацией японских профессоров из Киото. Ректору понравился переводчик, и через месяц Кристиан составлял план стажировки в Токийском университете, ломая голову над тем, как бы успеть побольше узнать за эти три месяца, о которых еще недавно мечтал как о манне небесной и которые теперь казались ему столь короткими.
