Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
— А как же твой любимый сын? — вернул я его к действительности. Сэшеа достал расческу и стал деловито прочищать ее спичкой.
— Бэбика я очень люблю, — сказал он, — и его не оставлю. Пи в коем случае. Ты не думай: я же не подлец. Буду видеться с ним почаще. Я и с женой это обговорил. Она, конечно, ничего не имеет против.
— Так вы уже и об этом говорили? — изумился я.
— Мы уже обо всем говорили. Сегодня я переезжаю назад к родителям… Кстати, хотел тебя попросить помочь мне перебраться. Вещей у меня немного. Забираю только маг и записи… Ну, ты как — после работы? Поможешь?
— Помогу, чем могу, — ответил я и задумался.
— Синий, синий, синий… — мурлыкал себе под нос мой друг.
— Но у тебя ведь с женой все было как будто в порядке? — спохватился я.
— И сейчас все в порядке… Как будто.
— Может быть, не стоит разводиться?
— Я же тебе объяснял! — нетерпеливо воскликнул Сэшеа. — Замкнутость, ограниченность. Конец жизни. Нужно вырваться, освободиться.
— Ну-ну…
— Я ведь женился без какого-то особенного чувства, — принялся исповедоваться Сэшеа. — Помнишь, мы с тобой холостыми все шутили: «Главное — регулярность и нормальные бытовые условия»?.. Если честно, я через неделю после свадьбы понял, что буду ей изменять.
— А может быть, ты это знал уже и до свадьбы?
— Не отрицаю, — искренне признался Сэшеа. — Ты меня понимаешь…
— И часто ты ей изменял?
— Ну… пока ни разу, увы, но…
— Ну и жил бы и дальше с ней, а? — посоветовал я.
— Нет, нельзя, — твердо сказал он. — Во-первых, ограниченность, а во-вторых, уж я тебе и это честно скажу, она совершенно перестала меня возбуждать. До такой степени, что боюсь вообще потерять всякую способность… Я жену, конечно, уважаю, но, понимаешь, за всю нашу совместную жизнь ее совершенно не удалось развить! Уж я ей и объяснял, и литературу доставал… И — ничего! Никакого эффекта!
— Плохо учил? — предположил я.
— Что ты! Ты же знаешь, у меня и до нее был некоторый опыт в этих делах. Все было нормально, а с ней…
— Может быть, у тебя это нервное?
— Ты так думаешь? — насторожился он. — Впрочем, наверное, и это есть. Тут в целом ситуация злокачественная! Я и сам давно чувствую, что со мной что-то не то творится… У тебя ведь Лора в этом разбирается. Тут, я полагаю, невроз. Может, мне к Лоре обратиться, а? Как ты думаешь, это удобно?
— Удобно, — великодушно разрешил я. — А можешь — прямо к теще. Хочешь, я с ней поговорю, и она тебя живо госпитализирует?
Мои жена и теща имели непосредственное отношение к медицине. Теща (маман) зарабатывала ускоренную пенсию в психиатрической клинике, руководимой известным профессором Копсевичем, а Лора шла по ее стопам — училась в медицинском. Правда, по два года на каждом курсе. Связи маман спасали от отчисления, — и ее увлечением были как раз все «сумасшедшие» дела, а из самых последних — психоанализ…
— Нет, я серьезно, — почти обиделся Сэшеа. — Я хочу, чтобы Лора меня проанализировала. Чтобы основательно так покопалась во мне. Помогла выкарабкаться из кризиса, помогла справиться с затыком… Ты мне прямо скажи: ты не против?
— Вот ей-богу! — пожал я плечами. — Почему я должен быть против? Пожалуйста, обращайся к Лоре. В свое время она меня просто замучила своими тестами. Пыталась выявить во мне какие-нибудь патологические наклонности. Хотела на мне поупражняться. Но я оказался неблагодарным пациентом. Ко мне она потеряла интерес, а тобой, думаю, с удовольствием займется.
— Значит, ты считаешь, это удобно? — никак не мог успокоиться Сэшеа.
— Конечно! Ей будет очень даже приятно, если ты к ней обратишься как к психоаналитику.
— Да-да! — вдохновился Сэшеа. — Пусть теперь попрактикуется на мне. Я очень уважаю Фрейда. Пусть прозондирует меня тестами и прочим… Я хочу начать новую, свободную жизнь без старых комплексов…
— Мальчики! Маль-чи-ки! — послышалось с нижней площадки, где был проход в коридор. По ступеням застучали каблучки.
Со своими сигаретами на площадке появилась Оленька, сотрудница нашей лаборатории. Я всегда недоумевал, как могла природа так жестоко обделить хорошего человека в смысле внешности. Правда, на прошлогодней вечеринке у кого-то на даче мне по пьяной лавочке случилось Оленьку почти раздеть, и с тех пор я подозревал, что она в меня немножко влюблена.
— О чем разговор? — спросила Оленька, осторожно поднимая к нам свое страшненькое, рыбье личико.
— Мы обсуждали мою сексопатологию, — усмехнулся Сэшеа.
— А о тебе, Саша, — застенчиво, как бы извиняясь, сообщила ему Оленька, — Фюрер уже несколько раз спрашивал. Сердится, что отсутствуешь на рабочем месте. Кажется, собирается подавать на тебя докладную…
— Вот урод-то! — с ненавистью воскликнул Сэшеа.
Оленька достала сигарету и замешкалась. Я вытащил спички, дал ей прикурить. Сэшеа бросил на меня вопросительный взгляд. Одному возвращаться в лабораторию ему явно не хотелось. Он пинал ногой плевательницу, но из гордости ничего не говорил.
— Ладно, — сказал я, — пойдем поработаем.
Я стал спускаться по лестнице. Сэшеа последовал за мной, небрежно насвистывая «Эй, охотник Билл!»
— Ведь у вас сегодня праздник, мальчики! — попыталась нас задержать Оленька.
— Какой праздник? — спросил я, не останавливаясь.
— Да как же — мужской праздник! Праздник Марса!
— Маркса?
— Марса!
— Если праздник Марса — наш праздник, — усмехнулся я, значит, мы — марсиане?
Оставив Оленьку одну, мы прошли по утомительно прямолинейному коридору мимо развешанных по стенам стендов наглядной агитации, в заглавиях которых мелькало одно и то же ключевое слово ЖИЗНЬ, всякий раз трансформируясь в новое качество: комсомольская, профсоюзная, партийная, международная, спортивная… Исключение составлял только один стенд, озаглавленный однозначно скупо: ДРУЖИННИК.
Перед дверью в нашу комнату мы задержались. Сэшеа пробовал бодриться.
— А Оленька-то не на шутку озабочена? — сказал он.
— Очевидно, — кивнул я.
— Я думаю, что если его заняться? Вот уж она, наверное, постарается как-то компенсировать свою ущербную внешность! Можно было бы его заняться просто так, для галочки, а? Как ты думаешь?
Мимо пробежал комсорг.
— В два часа собрание! В два часа собрание! — прокричал комсорг, не сбавляя хода.
— Иди первый, — все-таки попросил меня Сэшеа, кивая на дверь лаборатории, — а я за тобой…
Я вошел в лабораторию и спокойно уселся за свой стол. Фюрер задумчиво грыз карандаш и не обратил на меня внимания. Я снял телефонную трубку и позвонил домой, сообщив Лоре, что после работы собираюсь заехать к Сэшеа по важному делу. Не возражает ли она? Она не возражала… Советуясь с Лорой по поводу своих планов, я главным образом давал выход своей иронии: ведь Лора давно уже не считала нужным советоваться со мной о чем-либо подобном — просто поступала, как ей было удобно.
Через минуту вошел Сэшеа.
— Попрошу вас подойти ко мне! — тут же встрепенулся Фюрер. Сэшеа выразительно покосился на меня и подошел.
— Почему вы без разрешения покинули свое рабочее место? — сухо поинтересовался Фюрер.
Сэшеа снова покосился на меня. «Тебе можно, а мне нет!» — прочитал я в его расстроенном взгляде. Я пожал плечами.
— Вы отдаете себе отчет в поступках? — не отставал от него Фюрер. «Скажи, что было нужно, придумай что-нибудь!» — показывал я из-за спины начальника.
— Что теперь в туалет нельзя выйти?! — нервно выкрикнул Сэшеа. Сотрудники вокруг захихикали.
— Это же объективная необходимость, товарищ начальник, — со смехом поддержал я друга, видя, что обстановка разряжается.
— Это я понимаю, — ухмыльнулся Фюрер, оборачиваясь. — Я только не понимаю, чем он там столько времени занимается.
Я развел руками. Сэшеа побледнел и забормотал что-то неразборчивое. Фюрер оглядел его с головы до ног и презрительно бросил:
— Ладно, идите работайте!.. — И больше им не интересовался.
Из радиотранслятора привычный, как небо, звучал голос Леонида Ильича. Сотрудницы-сослуживицы были заняты разрезанием на двенадцать персон тортика «Белая акация». Они заварили чай и влили в него по случаю праздника рижского бальзама, которого оказалось достаточно, чтобы наши славные крокодилицы полезли с «родственными» поцелуями поздравлять нас, мужчин.
— С праздником! С праздником!..
— Ой, какой разврат! — замычал Фюрер, тая от удовольствия.
Я же, едва отбившись от наших осатаневших в семейном чаду самочек, потреблявших чеснок в качестве могучего антиканцерогенного средства, увидел перед собой Оленьку. Оленька быстро приблизилась и, захлестнув меня словно крылом жесткими черными волосами, припала с неожиданно острым поцелуем.
