Росс Томас - Желтый билет
Тьютер мило улыбнулся. Или лукаво.
— Совершенно верно, мистер Лонгмайр. Я его не помню.
Глава 11
Ловкач пребывал в легком замешательстве, потому что забыл соль. Мы встретились с ним на скамейке под сенью деревьев, окаймляющих северную границу Дюпон Секл. Ленч он принес в плетеной корзинке, накрытой красно-белой салфеткой. Я обошелся простым бумажным пакетом, откуда и достал маленький кулек с солью. Ловкач поблагодарил меня и, взяв щепотку, посолил вареного цыпленка.
— Иногда, Харви, — сказал он, — тебе в голову приходят замечательные идеи. Я уже не помню, когда последний раз выбирался на пикник.
— Не хочешь ли сыра?
Ловкач подозрительно посмотрел на меня.
— Это твой козий сыр?
— В общем-то да.
— Знаешь, дорогой мальчик, я, пожалуй, воздержусь.
Мой ленч состоял из сыра, двух сваренных вкрутую яиц, помидора и оставшихся от вчерашнего обеда галет. Ловкач подготовился основательнее. Он принес цыпленка, собственноручно приготовленный паштет, он настоял, чтобы я его попробовал, салат, половину французского батона и термос охлажденного мозельского вина, которое, как он сказал, особенно хорошо в этом году. И нам не пришлось пить вино из бумажных стаканчиков. Мы пили его, как и полагалось, из бокалов на высоких ножках, также оказавшихся в плетеной корзинке.
Пока мы ели, я рассказал об увиденном в квартире Квейна и объяснил, почему не стал дожидаться полиции. Случившееся не произвело особого впечатления на Ловкача, во всяком случае, не испортило ему аппетита.
— И это действительно была одна из старых ложек Николь? — так звали мою мать.
— Да.
— И девушка… э… Салли. Я не запомнил ее фамилию.
— Салли Рейнс.
— Да, Рейнс. Она ушла после телефонного звонка и до сих пор не вернулась к Одри?
— Нет.
— Получается, покойный мистер Квейн специально обхаживал мисс Рейнс, чтобы с ее помощью выкачать из Одри информацию об Арче Миксе. Постельную информацию, я бы назвал ее так. Похоже, этот тип приличный негодяй.
— Похоже, что да.
— Что же выяснил мистер Квейн, если кто-то счел необходимым перерезать ему горло?
— Не знаю. Но тех двоих, что вчера следили за домом Одри, судя по всему, интересовала Салли, а не моя сестра.
— Да. Выходит, что так.
— И теперь тебе ясно, почему я решил, что мне следует обратиться к адвокату?
Ловкач задумчиво отпил вина.
— Да, мне кажется, что на твоем месте я поступил бы точно так же. Разумеется, я могу кое с кем переговорить, чтобы облегчить тебе жизнь, когда ты будешь объяснять в полиции свое не совсем правильное поведение.
— Я буду тебе очень признателен.
— Ты понимаешь, что они не встретят тебя с распростертыми объятиями?
— Еще бы.
— С другой стороны, они не засадят тебя за решетку.
— Вот и хорошо. Рут будет очень рада. И козы тоже.
— У вас есть что-нибудь еще?
— Я виделся сегодня с твоим клиентом.
— И как поживает мистер Гэллопс?
— Он возглавил профсоюз, не так ли?
— Да, конечно. Я думаю, не прошло и двух дней после исчезновения Микса, как он взял руководство на себя. Но, в конце концов, кто-то должен был это сделать.
— Какой у Микса совет директоров?
— Мягко говоря, очень тихий. Микс тщательно подбирал каждого члена.
— Значит, Гэллопсу они не помеха?
— Нет, а в чем дело?
— Он тратит много денег.
— На что?
Я рассказал Ловкачу о двух сотнях сотрудников, нанятых Гэллопсом, и тот удивился не меньше меня.
— Однако, Харви, — заметил он, — по-моему, твоя оценка годовых затрат несколько занижена. Я думаю, им придется заплатить не три, а четыре миллиона.
— Большие деньги.
— Огромные, — кивнул Ловкач. — Где же можно сразу найти двести человек? Я имею в виду, что они должны обладать определенным опытом такой работы или хотя бы чувством ответственности перед профсоюзом.
— Не обязательно, — возразил я. — Если исходить из того, что я слышал, они должны убедить человека сделать то, о чем его просят. Члены профессиональных союзов ничем не отличаются от остальных людей. Их можно заставить сделать то, что нужно, обещаниями или посулами. Если это не помогает, в ход идут принуждение, подкуп, а то и прямое насилие, к которому, как я понял, не стесняются прибегать новые сотрудники Гэллопса.
— Понятно. Гэллопс говорил, где он их нашел?
— Он сказал, что их подобрала для него консультационная фирма «Дуглас Чэнсон Ассошиитс». Ты о ней слышал?
— О Дугласе Чэнсоне? Разумеется. Его деятельность на этом поприще началась десять лет назад, и сейчас он процветает.
— Ты с ним знаком?
— Мы встречались несколько раз.
— Дядя!
— Да, дорогой мальчик?
— Он раньше не работал в управлении?
— Чэнсон? Никогда. Десять лет назад, когда он организовал свою фирму, потребность в них была очень велика. Он поставлял государственным учреждениям и частным предприятиям умелых административных работников среднего звена. Помнится, он специализировался на администраторах с черным цветом кожи. И достиг в этом больших успехов. Позднее, когда набрало силу женское движение, он стал поставлять своим многочисленным клиентам администраторов-женщин, а в последнее время, во всяком случае, так говорят, его администраторы — и негры и женщины одновременно.
— Но круг его интересов этим не ограничивается?
— Ни в коем разе. С его помощью решаются различные проблемы, постоянно возникающие как в государственных, так и в частных учреждениях. Он тесно связан и с профсоюзами.
— И ты уверен, что он никогда не работал в управлении?
— Абсолютно уверен. Дуглас Чэнсон пятнадцать лет был агентом ФБР по особым поручениям.
Ловкач допил вино и убрал пустые бокалы в плетеную корзинку. Затем стряхнул крошки с красно-белой салфетки, аккуратно сложил ее и положил на бокалы.
— Это все, что ты можешь мне сказать? — спросил я.
— Дорогой мальчик, я как раз занимаюсь частным вопросом этого дела, но, к сожалению, не могу сообщить тебе никаких подробностей, чтобы мои усилия не пошли насмарку.
— Какие усилия?
— Этого я тоже не могу сказать.
— Мы договаривались об общем фонде, дядя. Но пока наши отношения напоминают одностороннее движение. Я даю, а ты берешь.
— Ну, хорошо, я могу намекнуть, о чем идет речь, но ты должен поклясться, что сказанное здесь останется между нами. Согласен?
— Конечно.
— И больше я тебе ничего не скажу, так что дальнейшие расспросы бесполезны.
— Я понял.
Он посмотрел на горячее августовское небо, вероятно, обдумывая, как лучше построить фразу.
— Так вот, остается небольшая вероятность того, что Арч Микс еще жив.
Взглянув на Уэрда Мурфина, я сразу понял, что выспаться ему не удалось. Когда Джингер, его секретарша, ввела меня в кабинет, Мурфин лежал на кушетке, но не спал. Он курил и смотрел в потолок. Его глаза покраснели и опухли, и на мгновение мне в голову пришла мысль о том, что Мурфин плакал, но, подумав, я решил, что в последний раз он плакал в пять лет, а то и раньше.
Он приветственно махнул мне сигаретой и сказал Джингер:
— Дорогая, вас не затруднит принести нам кофе?
— Нисколько, — ответила она, с такой нежностью взглянув на Мурфина, что я подумал, а не спит ли он с ней. Впрочем, меня больше бы удивило обратное, потому что Мурфин всегда спал со своими секретаршами или стремился к этому. Он полагал, что это дополнительная привилегия наряду с двухчасовым ленчем, отчислениями в пенсионный фонд, четырехнедельным отпуском, служебным автомобилем и страховкой на случай болезни.
Мурфин потянулся, зевнул, спустил ноги на пол и сел. Зажав сигарету в зубах, потер глаза. Когда он убрал руки, они покраснели еще больше.
— Ты знаешь, когда мы сегодня добрались до дома? — сказал он.
— Когда?
— В половине пятого. После того, как мне и Марджери удалось уложить Дороти в постель. Она буквально валилась с ног, но все еще твердила о самоубийстве. О господи, я думаю, ей доставляло удовольствие говорить об этом.
— Некоторых поддерживает мысль о самоубийстве, — заметил я. — Она помогает преодолевать трудности, успокаивает, потому что предлагает окончательное разрешение всех их проблем.
Мурфин недоверчиво посмотрел на меня.
— Ты сам это придумал?
— Не я, Дороти. Раньше мы частенько говорили о самоубийстве. Обычно по воскресеньям. Когда на улице шел дождь. Ее это подбадривало. Я имею в виду рассуждения о самоубийстве.
— Черт, а я никогда об этом не думал, — сказал Мурфин, и я ему верил. Он, без сомнения, ставил самоубийство на одну доску с поклонением дьяволу, колдовством, скотоложеством, групповой терапией и прочими безнравственными занятиями, являющимися, по его убеждению, преступлениями против природы и человека.
