Майк Бар-Зохар - Третья правда
Он вернулся к папке.
— Ага, вот этот документ, по-моему, может вас заинтересовать. Это отчет американского майора, в котором тот описал барак № 13 в момент освобождения.
Он протянул Саундерсу фотокопию документа, в шапке которого значилось: «Армия Соединенных Штатов». Отчет подписал майор Джордж О’Хара, штабной офицер Восьмой дивизии 30 апреля 1945 года. Заголовок гласил: «Лагерь смерти Дахау, барак № 13».
* * *Отчет был написан сухим стилем, почти холодно. Саундерсу майор О’Хара сразу не понравился. Наверное, коренастый бездушный ирландец. Потом ему пришло в голову, что эта сухость является просто психологической защитой от увиденных в Дахау ужасов.
«Я приехал в концентрационный лагерь Дахау, что расположен поблизости от Мюнхена, в обед 15 апреля 1945 года. Лагерь уже находился под контролем американских войск. Два полка Восьмой армии заняли его на рассвете без единого выстрела. Рассказы заключенных подтверждались данными нашей разведки. 9 апреля, почти неделю назад, немецкие охранники присоединились к отступающей колонне какой-то части вермахта и предоставили узников Дахау своей участи.
По приезде в лагерь я немедленно отправился в здание комендатуры, где уже собрались офицеры. Нас пригласили в кабинет полковника Мастерса, коменданту Дахау. Полковник Мастерс ввел нас в курс дела. Он кратко описал историю лагеря, рассказал о зверствах, которые чинили здесь СС, и попросил особенное внимание обратить на физическое и моральное состояние заключенных. Каждому из нас выделили по бараку. Мы должны были составить списки оставшихся в живых, определить физическое состояние людей и выяснить, что им требуется в первую очередь. Времени нам было отведено совсем немного, до вечера.
Я отправился в барак № 13 в сопровождении доктора Брауна из 743-го полка. По пути в барак мы прошли мимо штабелей мертвых тел, по большей части голых. Трупы были разбросаны и вдоль дороги. Все они напоминали обтянутые кожей скелеты. Доктор Браун сказал, что подавляющее большинство погибло от голода и истощения.
Барак № 13 находится в юго-западном секторе лагеря. Он последний в ряду четырех бараков: 13, 14, 15 и 17. Эти бараки окружены колючей проволокой. На входе в эту часть лагеря висит табличка „Kriegsgefangene“, что означает „военнопленные“. Однако капитан Пентон из 734-го полка, который уже успел заглянуть в эти четыре бараках, сказал, что вместе с русскими и польскими военнопленными здесь находятся и немного французов и голландцев, политических заключенных.
13-й барак — прямоугольное деревянное строение, самое маленькое из этой четверки. Перед дверью лежит гора трупов. Заключенные из других бараков, которые стояли поблизости (мы разговаривали с ними с помощью переводчика), не обращали на мертвых никакого внимания. В ответ на наши вопросы они рассказали, что давно привыкли жить среди мертвецов.
Войдя в барак, я сразу понял, что в живых осталось совсем немного. Узники находились в таком ужасном состоянии, что только двое могли стоять. Остальные неподвижно лежали на толстых досках, которые заменяли им кровати.
Мы не сразу догадались, что большая часть людей, лежащих на досках, мертвы. Сержант Кранский из 824-го полка, приставленный к нам в качестве переводчика, заговорил с одним из заключенных по-польски. Он выяснил, что все они погибли в течение нескольких последних дней после бегства немцев. Условия содержания в этом бараке были особенно страшными. Заключенных почти не кормили. До 9 апреля уровень смертности в 13-м бараке был от пяти до десяти человек в день. После ухода немцев заключенные из других бараков стали выходить на поиски еды и хоть как-то жили. Узники же моего барака были настолько слабы, что не могли даже передвигаться. Поэтому смертность резко возросла, и за четыре дня от голода умерли около семидесяти человек.
Мы насчитали шестьдесят три оставшихся в живых узника. Все они находились в ужасном состоянии. Около пятнадцати человек, включая и тех двоих, кто мог стоять, лежали на досках в дальнем углу, за деревянной перегородкой. Эта группа состояла из русских, поляков, француза и двух голландцев.
Я спросил у одного из польских заключенных, почему условия здесь отличались от условий в других бараках. Он рассказал, что с ними обращались особенно жестоко, потому что среди них были русские и польские военнопленные. Правда, их, как евреев, не сажали в газовые камеры и не бросали после этого в печи. Зато кормили с таким расчетом, чтобы в конце концов уморить голодом. Он рассказал, что особенно трудно и страшно здесь было зимой, когда у части заключенных еще сохранились какие-то силы и они часто прибегали к насилию. От голода многие сходили с ума. В бараке происходили ужасные драки за ложку супа или кусок хлеба, в которых погибло много людей. Драки прекратились только тогда, когда люди ослабли до такой степени, что уже не могли не то, что драться, но даже стоять.
Список оставшихся в живых я составил согласно номерам на арестантской одежде. Доктор Браун с помощью двух санитаров немедленно занялся самыми тяжелыми больными. По приказу доктора обычные пайки были уменьшены в несколько раз, но даже несмотря на эту предосторожность в первый же день умерли еще десять человек.
Я приказал вынести из барака трупы и продезинфицировать помещение. Принесли одежду и одеяла. Заключенным оказали интенсивную медицинскую помощь, им сделали уколы и раздали витамины. Однако несмотря на все наши усилия до конца месяца скончались еще двадцать пять человек. Только двадцать восемь заключенных из 13-го барака остались в живых».
В этом месте отчет американского майора заканчивался. Джефф Саундерс пристально смотрел на папку, которую держал в руках. Пока он не нашел ничего, что могло бы дать ключ к разгадке тайны. Саундерс перевел взгляд на Шнейдера. Австриец нагнулся над ящиком и доставал из него какие-то страницы. Джефф еще раз посмотрел на отчет О’Хары и только сейчас заметил, что к нему прикреплен скрепкой еще один документ. На нем было написано «Список оставшихся в живых узников барака № 13, Дахау. Составлен 30 июня 1946 года». Под заголовком находились имена и фамилии. Список состоял из двадцати трех человек. Это означало, что за год после освобождения лагеря умерли еще пятеро. Джефф достал блокнот и начал переписывать фамилии и имена. Его внимание сразу привлекла одна любопытная деталь. Напротив нескольких фамилий стояли маленькие красные крестики. Он пригляделся повнимательнее. Крестами были помечены восемь человек из двадцати трех. Сердце Саундерса взволнованно забилось, когда он увидел среди них две знакомые фамилии. Аркадий Слободин и Степан Драгунский тоже были помечены крестами. Но самым интересным оказалось не это. Джефф не сомневался, что маленькие крестики нарисованы тонкой шариковой ручкой. Им не могло быть четверти века. Они были нарисованы совсем недавно.
* * *На улице моросил неприятный дождь. Джефф Саундерс мрачно посмотрел по сторонам и сказал:
— По-моему, нет картины печальнее, чем Вена в плохую погоду. Такой дождь отлично подходит, скажем, Парижу. Гармонирует с домами, людьми, самой атмосферой города. В Вене же он навевает тоску.
Эгон Шнейдер улыбнулся, но ничего не сказал.
Неожиданно американец остановился и пощупал карманы.
— Черт побери, кажется, я забыл в подвале блокнот. Наверное, оставил на столе. Подождете пару минут? Я мигом.
— Я пойду с вами, — предложил Шнейдер.
— Нет, нет, оставайтесь здесь. Не стоит беспокоиться.
Саундерс скрылся в старинном Ратхаусе. Шнейдер пожал плечами и спрятался от дождя у входа.
Американец вернулся через несколько минут.
— Нашел, — сообщил он. — Что будем делать?
— Предлагаю вернуться ко мне домой, — пожал плечами Эгон Шнейдер. — Пороемся в моих папках. Может, у меня есть что-нибудь интересное о 13-м бараке. — Однако Саундерс не услышал в его голосе особой надежды.
— Хорошая мысль. — Джефф неожиданно повеселел. — Но почему бы нам сначала не пропустить по стаканчику? Я уже сто лет не был в «Гогенцоллерне».
Шнейдер выразительно посмотрел на часы.
— Мне очень жаль, но…
— Ну, пожалуйста, Эгон, я прошу…
При необходимости Джефф Саундерс мог уговорить кого угодно. Шнейдер сдался со снисходительной улыбкой.
Саундерс ни на минуту не закрывал рот после того, как пожилой метрдотель в накрахмаленной куртке торжественно принес металлическое ведерко с красивой бутылкой рислинга. Они разлили ароматное вино.
— Prosit,[6] — сказал Шнейдер и поднял стакан.
Саундерс ничего не ответил. Неожиданно он помрачнел и пристально посмотрел в глаза австрийцу.
— Что случилось? — спросил Шнейдер. — Что-то не так?
Саундерс тяжело вздохнул. Помолчал пару секунд, потом решительно произнес:
— Хорошо, Эгон. Хватит нести чушь. Объясните мне, что происходит.
