Юлиан Семенов - Бомба для председателя
— В моих руках сконцентрирован такой материал, который позволяет подумать о будущем, точнее говоря — о собственном деле. А оно немыслимо без капиталовложений. Денег у меня нет, оклады в армии полунищенские.
— Вы хотите, чтобы я помог вам? — спросил Дигон.
— Да.
— Я всегда довольно смело шел на финансирование всякого рода начинаний, порой рискованных, но я знал исходные данные: кто? зачем? степень риска? возможность удачи? И это, — он взглянул на Джона, — должно быть не эмоциональным подвижничеством, но цифровой выкладкой.
— Понимаю, — ответил Лорд. — Вам нужны гарантии. Их нет. Но у меня есть факты.
— А вам известен такой факт, — спросил Дигон, — что здесь, в Германии, до тридцать восьмого года у нас с братом был небольшой актив — что-то около сорока миллионов долларов? Деньги эти не бог весть какие, но ведь и такие деньги не лежат в мусорном ящике. Давайте будем считать гарантией следующее предложение: я приглашаю вас стать моим доверенным лицом в поисках этих денег. Мне известно лишь то, что все наши бумаги и вся наличность в дрезденском банке были переданы Дорнброку — убийце моего брата. Стоимость работы оцените сами…
Лорд отставил свой стакан с молоком, закурил и достал из кармана пачку маленьких, квадратной формы, тугих мелованных бумажек. Он прикрыл их рукой и сказал:
— Это немецкие картели, мистер Дигон. Связи, данные на сегодняшний день, имена. Я начну по порядку. Я хочу, чтобы вы поняли, отчего я пришел к вам с этим разговором. Итак начнем с «И. Г. Фарбениндустри». Шефами «И. Г.» вы считали Абса и Шмица, и правильно делали. Я бы причислил сюда и Боша, но он неосторожно вошел в сорок втором году в имперский совет по делам вооружений. Шмиц и Бош сейчас у нас в тюрьме, в Ландсберге. Абса после трехмесячного ареста мы освободили: он ничего не подписывал, кроме банковских чеков, хотя на эти банковские чеки покупались станки для выработки газа «циклон». Но это так, сантименты… Так вот, Абс имел уже семь встреч — с людьми из Штатов и из Лондона. Дюпон прислал к нему своих людей. Уже два месяца здесь живет господин из нашей «Дженерал дайстаф корпорейшн», добиваясь свидания с Шмицем, который сидит у нас в Ландсберге… А Шмиц был директором германского филиала этой компании.
— Это все, что у вас есть?
— Это полпроцента того, что я имею.
— Связи, номера счетов, кредиторы?
— Это я храню в наших сейфах и стараюсь не подпускать туда людей ФБР, которым кто-то хорошо платит, — из тех, кто прилетел к Абсу. Словом, «И. Г. Фарбениндустри», которую мы должны, — Джон поморщился, — декартелизировать, уже обложена со всех сторон, а немцы не забывают тех, кто протянул им руку помощи в трудные дни, как и не забывают тех, кто отвернулся от них в трудную минуту; они не смогли забыть Версаль, и появился Гитлер… Далее… Концерн Маннесмана. Генеральный директор концерна Цанген у нас в тюрьме. Он был заместителем председателя имперской хозяйственной палаты и руководителем имперской группы «Промышленность», он также курировал группу вооружения. Он у нас в тюрьме, и к нему нашли подходы люди из Канады. Концерн Клекнера. Вокруг этого концерна вьется Аденауэр, и я не исключаю такой возможности, что его сын вскоре станет юрисконсультом Клекнера, а это будет значить, что англичане наложили лапу на все это дело в Рейнско-Вестфальской области. Крупп… «Дженерал электрик» уже здесь, и, пока мы держим сына старика Круппа Альфреда в Ландсберге, его братья Бертольд и Гарольд фон Болен ведут переговоры с нашими бизнесменами о развертывании производства. Как вы понимаете, сейчас, когда немецкие старички сидят в наших тюрьмах, разговор с ними легок, приятен и весьма результативен в плане ваших интересов. Концерн Симменса — европейская ориентация, нашим туда не влезть… — Джон Лорд откинулся на спинку кресла и улыбчиво посмотрел на Дигона.
— Занятно, — сказал тот, — я рад, что приобрел такого интересного знакомого. Теперь я спокоен за судьбу моих сорока миллионов и могу улететь в Штаты…
Лорд закурил.
«Смелее, парень, — подумал Дигон. — Я знаю, почему ты ничего не сказал о концерне Дорнброка. Если ты скажешь о нем все, значит, с тобой надо иметь дело, но если ты, зная о гибели Самуэля, промолчишь, значит, тебе еще рано включаться в серьезное дело. А подчинив себе Дорнброка, я отомщу за брата и получу ту власть в Германии, которая будет служить нашему с Самуэлем делу».
— Крольчатину они хорошо готовят, — сказал Дигон, обсосав ножку, — я всегда оставляю на конец разговора вкусный кусочек. Если разговор был неудачным, я заедаю досаду, если он был нужным, я подкрепляюсь перед началом дела…
— О концерне Геринга, вероятно, нет смысла говорить, — отхлебнув молока из высокого стакана, заметил Джон Лорд, — это дело обреченное, Геринг есть Геринг… Ну а Дорнброк есть Дорнброк.
Дигон молчал, он не говорил ни слова, неторопливо потягивая холодную воду: американцы быстро приучили немцев во всех ресторанах подавать к обеду воду со льдом…
— Сколько ему дадут? — спросил Дигон. — Или все-таки повесят?
— Я бы не стал вешать солдат, которые выполняли приказы своего командира, — заметил Лорд. — Дорнброк — единственный, кто не имеет широких связей с деловым миром за рубежом, он всегда ориентировался лишь на Германию.
— А сколько он выкачал из оккупированных стран? — поинтересовался Дигон. — Или это сейчас не в счет?
— Отчего же, — ответил Джон Лорд. — Это в счет, конечно. Если хотите, можете дать на него письменные показания в связи с гибелью вашего брата. Я приобщу эти показания к делу, и они хорошо прозвучат на процессе.
— В таком случае я бы просил вас ознакомить меня с расследованием по поводу гибели Самуэля.
— Попробуем, — ответил Лорд, — только стоит ли бередить незажившие раны?..
Они молча смотрели друг на друга — Дорнброк и Дигон. Дигону показалось, что он сейчас слышит, как в жилетном кармане тикают большие карманные часы — подарок Самуэля ко дню его двадцатилетия.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал Дорнброк, указав рукой на круглый металлический табурет.
— Это я говорю вам — садитесь. Садитесь, Дорнброк.
— В таком тоне разговор у нас не пойдет.
— Он пойдет именно в таком тоне. Я пришел к вам как к убийце моего брата.
«Все-таки невоспитанность — несчастье американцев, — подумал Дорнброк, садясь на свою железную койку, — и винить их в этом нельзя. Это то же, что винить бедняка в бедности».
— Какие у вас основания считать меня убийцей вашего брата?
— Если бы у меня этих оснований не было, я бы не говорил с вами так.
— Прежде чем я попрошу охрану прекратить ваш визит, запомните, пожалуйста, господин Дигон, номер счета в лозаннском банке на ваши сорок три миллиона долларов — я перевел их туда на имя Самуэля К. Дигона: 78552.
— Я бы приплатил вам еще сорок три миллиона, если бы вы тогда спасли жизнь Самуэлю.
— Вы не знали, что такое нацизм. Угодно ли вам выслушать, какую роль сыграл я в этой трагедии?
— Значит, вы сыграли роль в этой трагедии?!
— Гейдрих — вам говорит что-нибудь это имя?
— Да. Это начальник вашей тайной полиции.
— Он вызвал меня и попросил поехать на дачу, где содержался ваш брат. «Вы ведь знакомы с ним?» — спросил он. «Да, — ответил я. — Не коротко, мы имели несколько дел в двадцать седьмом году». — «Уговорите его согласиться с той версией, которая предложена Эйхманом, и мы отпустим его в Америку. Если он пообещает молчать в Штатах о том, как его обрабатывали, но не сдержит своего слова, тогда мы покажем вам, как у нас обрабатывают на Принц-Альбрехтштрассе». — «Я не хочу быть негодяем, обергруппенфюрер. Я хочу, чтобы вы дали мне слово германца: если Дигон будет молчать о том, как его мучили, вы отпустите его». — «Я даю вам такое слово». И я приехал к Самуэлю, и он сказал мне, что ему предлагает Эйхман. «Но я вернусь домой, — сказал он, — и там расскажу все, мой друг, все!» — «Это погубит меня здесь, — сказал я ему, — я выступаю гарантом за вас перед властями». — «Что они могут без вас? — спросил он. — Что? Вы даете им те мощности, которыми они угрожают миру. Ну выступите на пресс-конференции и скажите, что я, подлый еврей, обманул вас и что все сказанное банкиром — ложь и клевета на рейх». Я не хочу лгать вам, господин Дигон, я уговаривал Самуэля не делать этого, не ставить меня под удар. Он был неумолим. В конце концов мы сговорились на том, что он, вырвавшись из Германии, обрушится на меня с нападками как на пособника нацистов, как на их адвоката и таким образом оградит меня от кар гестапо. Назавтра меня вызвал Гейдрих и сказал, что моя запись беседы с Дигоном у него на столе. И он дал мне послушать эту беседу. Я виноват в глупости, в доверчивой глупости, но больше я ни в чем не виноват. А потом Гейдрих напечатал в газетах, что мне передаются деньги «еврейского банкира Дигона». Теперь вы вправе вынести свой приговор.
Дигон даже зажмурился от ненависти. Он сжал кулаки, чтобы не дрожали пальцы. «Ты будешь отмщен, брат, — сказал он себе, — я брошу этого наци под ноги, как на закланье… Ты будешь отмщен, Самуэль…»
