Алексей Митрофанов - Тело Милосовича
Пока Филатов осматривал яму, Милош нетерпеливо переминался рядом с ноги на ногу.
— А почему его хоронят здесь? — спросил Филатов.
— Такова воля семьи, — ответил тот словами, которые Филатов уже слышал от распорядителя похорон.
— Семьи? — уточнил он. — Или властей?
— Власти тут ни при чем, — повел бровью Милош. — Они просто не согласились выделить место на Аллее Героев. Но можно было похоронить чуть подальше.
— Его — и чуть подальше? — удивился Филатов. — Вы смеетесь? Он что, не достоин?
Слова Филатова задели Милоша, он помрачнел, сжал зубы и опять перешел на вы.
— Я — не смеюсь! — раздельно сказал он, и в его голосе зазвучала жесткость. — А просто рассказываю вам, как все было. Семья отказалась от выделенного участка, вот и все.
— И правильно сделали, — заключил Филатов в пику Милошу.
— Почему? — вскинулся тот.
— Потому что у него осталось немало врагов, а вандалов пока хватает. Уж лучше пусть лежит здесь под присмотром, чем там.
— Возможно и так, — согласился Милош, уже успевший взять себя в руки. — Пойдемте в дом — холодно.
Но Филатов не спешил. Он еще раз заглянул в яму.
— А почему дно тоже забетонировали?
Милош пожал плечами:
— На всякий случай — от грунтовых вод.
— Но кладбище нельзя устраивать там, где есть грунтовые воды, — заметил Филатов.
— Я не сказал, что они здесь есть, — маскируя раздражение, ответил Милош. — Я сказал — на всякий случай. И это не кладбище, а единичная могила.
— Могила — часть кладбища. А по закону кладбище должно располагаться не ближе двухсот метров от жилой зоны. Я сам участвовал в принятии закона о похоронном деле и вопрос знаю хорошо.
— Это по вашим законам.
— По любым. Санитарные нормы еще никто не отменял.
Милош не нашел что возразить и промолчал. Рядом с ямой лежала гранитная плита с высеченным именем и датами рождения и смерти.
— Как же будет выглядеть погребение? — спросил Филатов.
— Обыкновенно — гроб опустят в яму и накроют плитой.
— И все? — допытывался Филатов.
— А что еще? Скажут речи.
— Землей засыпать не будут?
— Нет.
— В Сербии всех так хоронят?
— Как?
— В бетонных ямах без земли.
— Нет, конечно.
— Тогда почему его решили похоронить именно так?
— Не знаю.
— Это не могила, — резюмировал Филатов. — Ненастоящая могила.
Некоторое время Милош подбирал подходящие слова.
— Я думаю, — наконец начал он, — что это ближе к склепу, если вы это имеете в виду. Склеп ведь не засыпают землей, верно?
— Но в склепе есть дверь, туда можно войти, — парировал Филатов. — А как войти сюда?
— Сюда и не будет никто входить.
— Тогда это не склеп.
— Это — склеп, — раздельно произнес Милош.
— Он был католиком или православным? — поинтересовался Филатов.
— Он не верил в Бога. А что?
— Ну, — начал Филатов, — в склепах хоронят католиков — это раз. А если он был атеистом, то склеп ему не нужен — это два.
— Я не разбираюсь в таких тонкостях, — ответил Милош. — Мы люди простые. Нам бы порядок обеспечить да проследить, чтобы без чрезвычайных происшествий обошлось. Это и раз, и два, и три. А вникать во всякие нюансы у нас просто нет времени. Да и желания тоже.
Последние слова означали, что он больше не хочет развивать тему.
В это время из дома вышли какие-то люди. Их было двое. Один остался у дверей, а другой подошел к Милошу, поздоровался с ним за руку и кивнул Филатову. Они тихо обменялись несколькими фразами по-сербски, потом Милош повернулся к Филатову:
— Очень холодно. Пойдемте согреемся.
В этот раз Филатов не стал упрямиться.
В доме ему сразу бросалось в глаза, что здесь давно уже никто не живет. Внутреннее убранство напоминало скорее офис. В комнатах стояли несколько столов с выпивкой. Закуски почти не было, если не считать небольшого количества малюсеньких бутербродов на шпажках. У стен сидели какие-то люди, некоторые из них были в полицейской форме. Сновали официанты, разнося напитки.
Взяв по стакану с виски и по бутерброду, Филатов и Милош сели в углу у стены. Они выпили, и между ними опять возникло некоторое доверие. Но на ты они уже не переходили.
— Вы-то сами как к нему относились? — спросил Филатов.
Милош задумался.
— Он был нашим политическим противником, — уклончиво ответил он.
— А как к человеку?
— Как человек, он, конечно, был герой.
Филатов удивился такой оценке из уст политического противника.
— Говорят, он сделал стремительную карьеру благодаря удачной женитьбе, — сказал Филатов.
— Да, женился он удачно, — подтвердил Милош.
— И в чем же состояла удача?
— Его жена, Мира, была из семьи со связями. Родная сестра ее матери работала секретаршей у Тито. А вот ее мать…
— Что?
— Ее расстреляли партизаны во время Второй мировой войны, — неохотно проговорил Милош.
— За что?
— Вроде бы за измену. Говорят, она сначала помогала партизанам, потом якобы выдала под пытками какие-то секреты немцам. Это стало известно, и ее расстреляли. Хотя могли и оговорить. Мира за всю жизнь так и не смогла узнать, была ли действительно ее мать виновной. Это всегда ее мучило. Повисла пауза.
— Старая история, — нарушил молчание Филатов, — запутанная.
— Если она и была виновной, — сказал Милош, — дети за родителей не отвечают.
— Конечно, — согласился Филатов.
— Говорят также, — Милош понизил голос, — что Мира — внебрачная дочь Тито. Он ведь бабник был еще тот — настоящий плейбой.
— Да? — не смог сдержать возглас удивления Филатов. — Как же он позволил тогда, чтобы расстреляли ее мать?
— Не знаю. Я не большой любитель разбираться в таких историях.
— Но Слободан женился на Мире не ради карьеры? — спросил Филатов.
— Не думаю, — ответил Милош. — Он женился по любви, и это совершенно точно. Он читал ей стихи под той липой, под которой его сегодня похоронят.
Милош сделал знак, и официант принес им еще виски. Филатов огляделся. Все присутствующие негромко разговаривали и потихоньку нагружались напитками в ожидании процессии.
— Кто сейчас живет в этом доме? — спросил Филатов.
— Никто, он будет мемориальным.
— Дом-кладбище?
— Вроде того.
— А как отнеслись к этому соседи? Не всем, наверное, по нраву могила за забором?
— А что они могут сделать? — пожал плечами Милош. — Это решение властей.
— Что-то я не припомню, чтобы кого-нибудь еще хоронили во дворе собственного дома.
— Тито, — подсказал Милош.
— Но его похоронили в Белграде, он там жил и сам этого хотел. Здесь все не так.
— Так получилось, — сказал Милош и посмотрел на часы.
Филатов тоже взглянул на свои часы и удивился. Прошло уже довольно много времени, а процессии все не было.
— Что-то долго их нет, — заметил Филатов.
— Я же говорил — пробки, — отозвался Милош. — Столько народу.
— Они что же, все выехали сюда? — удивился Филатов. — Где они здесь поместятся?
— Ну, не все, — ответил Милош, — но многие.
«Что-то тут не так, — подумал Филатов, — недоговаривает он чего-то».
У Милоша зазвонил телефон, он ответил и стал оживленно разговаривать. Филатов решил воспользоваться моментом.
— Я пойду покурю, — сказал он, показал рукой на дверь и, не дожидаясь ответа, встал.
На улице стало уже совсем темно. Деревья, росшие на территории соседей, теперь были унизаны взобравшимися на них журналистами. Все готовили съемочную технику и микрофоны на длинных ручках. Микрофоны были закутаны в чехлы из искусственного меха, как будто бы они боялись холода. На самом же деле это была защита от ветра, чтобы не мешали его порывы.
Не обращая на них внимания, Филатов обошел двор. Весь участок вместе с домом занимал соток тридцать, от силы сорок. Дома соседей скрывались за высоким бетонным забором. Двор, как и дом, тоже выглядел нежилым. Здесь не осталось уже никаких хозяйственных построек. Двор напоминал скорее мини-сквер где-нибудь на перекрестке не слишком оживленных городских улиц — аккуратные газоны, извилистые дорожки, редкие деревца.
«Какой все же смысл в том, чтобы хоронить во дворе? — размышлял Филатов. — Ну вроде бы безопасность — боятся осквернения могилы. Здесь она будет под охраной, ладно. Но с другой стороны, никто также и не сможет раскопать ее и увидеть, что гроб пуст. Если он, конечно, пуст. Также у смотрителей могилы, которая так легко открывается, всегда остается возможность сказать в случае чего, что кто-то тайно проник или вломился силой на территорию мемориала, каковым теперь является дом, и похитил останки Слободана. И теперь найти их не представляется возможным. И все концы в воду. Дальновидно задумано».
