Теодор Гладков - Взрыв в Леонтьевском
— Отметка стоит — «пол. 100 тыс.».
— Выразительно! Что ж, попросите дешифровальщиков ускорить свои изыскания, а вы продолжайте разработку установленных адресов.
В дверях кабинета неслышно вырос помощник:
— Разрешите, Феликс Эдмундович?
— Да, что у вас?
— Еще одна срочная депеша из Брянска.
Председатель быстро пробежал глазами текст перепечатанной шифровки, с досадой бросил на стол.
— Час от часу не легче. Дурные вести, товарищи. В Брянске арестован некто Лещинский, резидент белопольской «двуйки». У него на связи был когда-то один из вожаков местной федерации анархистов некто «товарищ Тиль». Лещинский показал, и эти показания подтвердились объективной проверкой, что тамошние анархисты похитили в Брянском арсенале и переправили в Москву около ста пудов динамита.
Стукнул тяжелым кулаком по столу Евдокимов:
— Черт! Да как им удалось провезти? Это же целый вагон надо!
Дзержинский лишь развел руками:
— Эту задачку мы поручим решить транспортной ЧК. Меня сейчас другое интересует. Товарищ Мартьянов, в какой упаковке был динамит на Арбате?
Феодосий встал, доложил:
— Заводской пудовый ящик, Феликс Эдмундович. Заполнен наполовину. Еще один, пустой, обнаружен на кухне. Вернее, был пустой, хозяйка его для своих нужд приспособила.
Дзержинский повертел в сухих, чутких пальцах карандаш, бросил с досадой на сукно стола:
— Вот и вся арифметика анархистская. Полтора пуда ушло на бомбу. Это полтора пуда. Двадцать фунтов найдено на Арбате. В Брянском арсенале, округлим для ровного счета, украдено сто пудов. Это сто ящиков. О двух нам известно. Спрашивается, где остальные девяносто восемь? Вы представляете, товарищи, что еще они могут натворить, имея столько взрывчатки?!
— Нужно искать, — глухо произнес Манцев.
— Не искать, а найти! — энергично, даже резко поправил его Дзержинский. — Они не успокоятся на Леонтьевском. Тем более что главная цель — убийство Ленина — не достигнута. Они, уверен, знали, что Владимир Ильич собирался приехать в МК. Ведь доктор Обух уговорил его поехать в госпиталь буквально в последний момент. Ильич решил, что встреча с ранеными красноармейцами сегодня важнее, чем выступление перед активом. И слава богу, что перерешил. Нового взрыва, или даже серии взрывов, можно ожидать где угодно и в любой момент!
Жестокий приступ кашля прервал нервную речь Дзержинского, буквально согнул его пополам. Справившись с приступом, глухим астматическим голосом Феликс Эдмундович отдал последнее распоряжение:
— Все адреса по расшифровке взять под плотное наблюдение. В предположительно самых важных — обыски и засады.
Глава 11
С засадами в этот день как раз было плохо. Словно злой рок играл с чекистами обидные шутки.
Часа через два после того, как сорвался в дверях конспиративной квартиры на Арбате и едва не сбежал Казимир Ковалевич, туда явились новые посетители — мужчина плотного сложения и ничем внешне не примечательная молодая женщина. Остававшиеся в квартире два чекиста Стеблов и Бочкин их тут же арестовали. Имена задержанных — Хиля Ценципер и Фаня Барон — сотрудникам ничего не говорили. Если бы знали они, кто попал в засаду — опаснейшие боевики! Фаня к тому же была одной из вдохновительниц группы. (Через два года она совершит побег из рязанской тюрьмы, примет участие в вооруженном нападении на кассу ГВИУ, будет в который раз арестована, но теперь уже за все свои преступления расстреляна.)
Относительная легкость задержания, проявленная при этом анархистами покладистость жестоко подвели не слишком опытных чекистов. Арестованных усадили в дальней комнате квартиры. С ними находился Стеблов, вооруженный наганом, заткнутым за пояс. Бочкин же пошел в переднюю к телефону: сообщить в МЧК о задержании двух анархистов.
Улучив удобный момент, Ценципер выхватил у беспечно расхаживавшего по комнате Стеблова наган и ударом рукоятки по голове оглушил его. Фаня Барон мигом сорвала с подушки на кровати наволочку, сделала из нее кляп и заткнула им рот потерявшему сознание чекисту. Затем Стеблову простынями связали руки и ноги.
Осторожно, на цыпочках боевики вышли в прихожую и столь же успешно обезоружили и связали Бочкина. Затем они сорвали со стены телефонный аппарат, разбили трубку и ушли…
На уже упоминавшемся оперативном разборе всем сотрудникам, находившимся на Арбате в засаде, изрядно попало. Дело, конечно, было не в служебном разносе — в анализе допущенных по недостатку опыта ошибок, извлечении из оных должных выводов и уроков.
Но в тот день, увы, это была не последняя неудача…
Захват второй известной квартиры анархистов — в Глинищевском переулке, Соединявшем Тверскую с Большой Дмитровкой, — с самого начала обещал определенные сложности. Предварительное наблюдение установило, что квартира большая и многонаселенная, точнее — в ней бывает изрядно посетителей. К тому же рядом находилась самая шумная, центральная улица города. Это приходилось учитывать особо.
Дом заранее обложили со всех сторон, в частности, перекрыли проходящие по задам запутанной конфигурации проходные дворы, что тянулись до самой Страстной площади.
Убедившись, что все подходы находятся под жестким наблюдением и никаких подозрительных личностей поблизости не болтается, Мартьянов дал сигнал о начале операции. Четыре чекиста заняли площадки ниже и выше этажом. Сам Феодосий и Илья Фридман замерли у стены справа и слева от двери, рядом с ними еще два сотрудника. Приглашенная из домового комитета женщина-партийка нажала на кнопку звонка.
— Кто там? — послышался приглушенный толстой обивкой мужской голос.
— Домком, Семенова. Насчет карточек, — трубным голосом объявила женщина и осторожно отступила в сторону.
Послышалось звяканье цепочки, скрежет отодвигаемых засовов, клацанье замка. Едва дверь стронулась с места, уже готовый к этому моменту Фридман с силой швырнул ее за ручку на себя и буквально ворвался в прихожую. За ним влетели Мартьянов, другие сотрудники.
Захваченные врасплох анархисты оказать вооруженного сопротивления попросту не успели. Чекистам, как выяснилось, повезло и в том отношении, что обитатели логова в Глинищевском еще не знали о провале арбатской квартиры. Но узнать об этом могли буквально через час, а тогда кто его знает, как повернулось бы дело. Во всяком случае, здесь все обошлось без единого выстрела. Фридман сильным ударом рукоятки «кольта» выбил «наган» из окостеневшей руки анархиста, оказавшегося, как он ответил при допросе, довольно известным до революции еще Афанасием Ляминым. Сам Мартьянов сноровисто заломил руку террористу, в котором тут же опознал своего давнего знакомого по июльским дням восемнадцатого года:
— Ба! Да никак Федя-Боевик? Он же Николаев? Ты же вроде в левых эсерах числился? Как же так?
Благодушно выговаривая Николаеву, но в то же время удерживая его словно замком в состоянии до злых слез беспомощности, чекист извлекал из одежды задержанного разные прелюбопытные предметы. На пол один за другим легли наган-самовзвод офицерский, английский пистолет системы «веблей-скотт», несколько снаряженных обойм к нему, горсть наганных патронов, граната-лимонка, короткий, до бритвенной остроты отточенный финский нож, пачка денег, стальной кастет с шипами.
Разоруженный Николаев только и смог, что процедить зло сквозь зубы:
— Гад!
— Да ладно, Федя, не ругайся! — весело пробасил Мартьянов, довольный уже тем, что без кровопролития удалось взять вооруженного до зубов Федю-Боевика. Покончив с обыском и убедившись, что в квартире больше никого нет, Мартьянов громко позвал: — Захаров!
— Здесь я! — в прихожую вбежал один из оставленных на верхней площадке чекистов.
— Вместе с Чебурашкиным отвезешь этих двоих на Лубянку. Выводи черным ходом.
Лямина и Николаева увели, предварительно связав им руки за спиной. Взятое у них, а также обнаруженное в квартире оружие Захаров вынес как-то очень непочтительно в плетеной кошелке, которую нашел на кухне. Оставив в квартире засаду из четырех сотрудников, Мартьянов и Фридман тоже ушли. Перед возвращением на Лубянку им предстояло лично произвести рекогносцировку еще одной, предположительно важной конспиративной квартиры анархистов на Собачьей площадке.
Меж тем в крохотном кабинетике на Лубянке Наталья Алексеевна Рославец допрашивала задержанную на Арбате подругу Александра Восходова. Рославец, худенькая, большеглазая, с вздернутым носиком и припухлыми скулами, походила на курсистку-бестужевку. Невозможно и представить было, что эта скромная, застенчивая женщина — активная участница революционного движения, дважды арестовывалась при царе, приговорена заочно к смерти левыми эсерами за то, что принципиально и резко порвала с ними после событий 6 июля. В МЧК на ответственный пост члена коллегии она, уже член РКП (б), была направлена по личной рекомендации Манцева.
