Тина Шамрай - Заговор обезьян
И тут как иголку вогнали в мозг: а ведь его запросто могут обвинить в смерти конвоиров! Нет, нет, нет… А почему нет? Зачем его оставили в компании мертвецов. Места в машине не хватило? Подонки, что же вы делаете! До конца срока осталось всего двести восемьдесят три дня! Всего двести восемьдесят три! Это было вчера, сегодня на день меньше… А теперь снова будут годы и годы! Нет, он не выдержит больше никаких сроков! Не выдержит! — бил он кулаком по стеклу. И быстро выдохся, и вдруг стало стыдно самого себя, такого беспомощного. Слабак!
Пришлось обхватить голову руками: ну, придумай же что-нибудь! Но мозг отказывался понимать, анализировать, выдавать решение, что, паника выжгла остатки разума. Он считывает только верхний край информации, но безвыходность положения он понимает, всё-таки понимает. Но что дальше, сидеть возле трупов? Так и с ума сойти можно… А может, и в самом деле сойти? Сойти, спрыгнуть со ступенек и податься куда глаза глядят? Куда глаза глядят — это побег! И, будто споткнувшись, арестант замер… Сама мысль о побеге ещё недавно показалась бы безумной, но теперь, после ночного сна, он не был так категоричен.
Нет, в самом деле, не стоять же, как у кучи дерьма, и кричать: это не я сделал, не я! А кто? Он ведь не сможет доказать свою непричастность. Да и не нужны никому доказательства! Его дважды судили без всяких доказательств! А теперь такая фабула! Двое мёртвых охранников есть? Есть! А преступник, надо же, какой идиот, сидит возле убитых, всё не может налюбоваться на свою работу! Да его тут же у автобуса и пристрелят, как собаку! И пристрелят, если он будет сидеть и ныть! Нужно уйти как можно дальше, и пускай его задержат где-нибудь там, но не здесь, у трупов. Здесь он пикнуть не успеет, даже если выйдет навстречу с поднятыми руками! Да успеет ли поднять руки? Расстреляют, а потом объяснят: «И только благодаря слаженным и оперативным действиям спецслужб удалось обезвредить опасного преступника. В ходе задержания он оказал сопротивления и был убит».
Вот только за самоволку он получит новый срок, пытался сопротивляться самому себе, обязательно получит. Но бесконвойность уже кружила голову и пьянила так, что мысли, крамольные, вольные и горячие, завихрились сами собой. Собственно, уже то, что он отодвинул дверь — это побег, как если бы он в зале суда вышел из клетки, и сделал один только шаг.
Да, да, надо уходить, уходить, и всё равно куда, только подальше от этого места. Что делать, он разберётся, он додумает потом! А сейчас на рефлексию нет времени. Вот и небо, ещё недавно серое, стало отчётливо голубым, и розовым светилось там, на востоке. И если идти, то сейчас и немедленно. Антон бы в такой ситуации не раздумывал, он был бы уже далеко отсюда! И он уйдёт и сдастся, но только где-нибудь там…
Он поднял сумку и собрался вывалиться наружу, но на ступеньках задержался, будто что-то забыл. Что он мог забыть? Салон был чист, из него выгребли всё, никаких следов пребывания спецгруппы, если не считать майора и полковника. Но что-то свербело, не давало покоя. И он вспомнил! Вспомнил, как из синей папки что-то выпало, какой-то маленький предмет. Ну, выпало, и что? Зачем ему знать? Нет, интересно же! И пришлось встать на четвереньки и заглянуть под передние кресла: предмет был там, в пыльном закутке. Он протянул руку и, ещё не дотронувшись, понял: паспорт!
И, вытащив документ, сел на пол и машинально отодвинул что-то позади себя и, сообразив, что это была нога подполковника, чертыхаясь, скатился на землю. Там, на траве, и раскрыл книжицу — и точно, его фамилия, его фотография. Он столько лет не держал в руках свой паспорт! Нет, нет, он как-то оформлял доверенность на Лину, и ему буквально на пять минут выдали сей документ.
А теперь надо переодеться! И в самом деле, не будет же он бежать в зэковской робе, но и закапывать эти тряпки не будет, возьмёт с собой и выбросит где-нибудь подальше от этого места! Руки уже потянулись к пуговицам на груди, но пуговиц не было… Чёрт! Так и в самом деле, ролики зайдут за шарики. Какая роба? Он сдал её, сдал сутки назад, и куртку, и гачи, в которых у него был вид наложившего в штаны! Но переодеться-то и в самом деле нужно, он почти сутки не мыт, и тряпки основательно пропотели. И, притянув за лямки сумку, вывалил на траву перерытые чужими руками вещи: футболки, ещё одни джинсы, куртка, рубашки, спортивные брюки, маленькое полотенце, шлёпанцы, бейсболка, ещё одна куртка джинсовая, любимая… Всё было вперемежку с блокнотами, мылом, футлярами для очков, для зубной щётки и прочей дребеденью. В отдельном кармане лежал телефон с мёртвым экраном, и он зачем-то взял его в руки. Что толку теперь в этом сенсорном экране, в этой клавиатуре, откликавшейся на малейшее прикосновение? Не позвонишь, не позовёшь! А если бы работал, что, позвонил бы? Обязательно позвонил бы. Позвонил не матери — жене. И хоть напоследок наговорился бы всласть. И сказал всё то, что никогда не говорил ей…
И в Читинское управление обязательно позвонил бы, и спросил, на каком основании его завезли и бросили? У них этап пропал, а они не чешутся. Нет, в самом деле, где поисковая группа? Выходит, всё дело в отсутствии связи? Дело в двух трупах за спиной. И он, заключённый — главный подозреваемый! Потом он и сам не мог понять, зачем менял одежду, но в те минуты был один отчётливый мотив: если захватят, то в чистом! Может он позволить себе хотя бы это? Нашлись и другие резоны, практические: джинсы слишком светлые, он будет в них заметен, и его обнаружат раньше времени, а у него есть брюки потемнее, он только снимет ремень, наденет свежую футболку, а поверх ещё и куртку. Так, майка, джинсы, куртка, бейсболка. Или правильней каскетка? Надо надеяться, теперь он не похож на зэка, он никто, звать никак, просто бродяжка.
Теперь только осталось сложить в сумку всё до единой вещи: две футболки, две тенниски, спортивные брюки, печенье, блокноты, трусы, бесполезный телефон, шлёпанцы, два блокнота, бутылочка с водой — жаль одна! — две помятые плитки шоколада, какая-то баночка, синий в красную клетку большой носовой платок и упаковка бумажных салфеток… Он всё перекладывал и перекладывал с места на место свои вещички, будто хотел руками навести порядок в мозгах…
А может, оставить всё здесь, взять только куртку, ночью обязательно будет холодно. Тогда и свитер нужен. Надеешься дожить до ночи? Энтузиаст! Ну что ж, тогда придётся нести сумку, здесь ничего нельзя оставлять, ничего… Он и веревочку эту возьмёт, а вдруг пригодится, и чужую зажигалку тоже… Интересно, кто из коммандос её потерял? Эх, сейчас бы дождь, он бы смыл все следы. Но дождя не будет, будет снова жарко! Теперь паспорт! Где паспорт? Спокойно! Соображай быстрее! Он держал паспорт в руках, так? А потом? Потом сунул в карман, но джинсы он сменил и, значит, документ в сумке. Замечательно! Что замечательно? Обрадовался: как же, нашёл паспорт! Куда он с таким паспортом? С этим именем, отчеством и фамилией?
А деньги? У него действительно есть деньги, четыре с половиной тысячи рублей — целое состояние для заключённого! И никаких захоронок он не делал. Какая ерунда! Интересно, смог бы он на самом деле прятать что-нибудь запрещённое? Но мимолётные мысли, видно, были, раз такое приснилось. Только сейчас не до этих теоретических изысканий: мог, не мог! И, сложив купюры квадратиком, втиснул в маленький карманчик джинсов. Вот теперь всё! Может, удастся сойти за геолога? Ну да, геолог! Даже если бы за спиной был рюкзак, всё равно не похож. На нем нет даже легкого загара, и это плохо, очень плохо… Руки можно спрятать, а вот лицо… «Бледнолицый брат, в тебе любой и сразу опознает зэка. Но если ты задержишься, то и опознавать не придётся».
И отойдя на несколько метров, оглянулся — дверь автобуса была открытой. Надо вернуться и задвинуть дверь, а то кто-нибудь заберётся, какие-нибудь звери, и… Нет, пусть будут мёртвыми, но целыми! Но когда дверца стала на место, в голове лихорадкой запрыгала мысль: надо стереть следы на дверце. Зачем? В автобусе полно его следов. Но здесь, на ручке, они будут последними! И что? А ничего! Он сотрёт свои пальчики, сотрёт. И, достав из упаковки бумажный носовой платок — в воздухе тотчас тонко и неуместно запахло лавандой — тщательно протёр серебристую металлическую скобу…
Пока он возился с дверью, заметил в глубине, под передним сиденьем закатившуюся туда бутылку с минеральной водой. Это было кстати, а то ведь еды, собственно, никакой и нет. И уже протянул руку, но тут же и отдёрнул: чёрт его знает, что в этой бутылке! Нет, ничего нельзя брать! Это потом он пожалеет, что был таким осторожным, а тогда ему ничего не надо было от них. Ну да, такой принципиальный, а кто пил воду из рук той женщины. Но это было до того, как они уничтожили людей. Ну, хорошо, то есть не хорошо… Он собирается идти или будет стоять и оправдываться?
Сколько бессмысленных действий он совершил за эти два часа! Только всё пустое! Его всё равно обнаружат, найдут, не могут не найти. Но его будто толкали на побег. Почему не пристегнули наручниками, зачем-то оставили ключ в замке зажигания? И паспорт, наверное, не просто так свалился за кресло! Вдруг в автобусе есть камера наблюдения? И сейчас кто-то где-то, потешаясь, следит, как он ползает тут на коленях… А что, если в его вещах есть какое-то устройство, совсем маленькая штучка, что-то вроде таблетки, она и будет подавать сигналы… Таблетки, таблетки! Откуда у него банка с витаминами? Да не было у него никакой банки, её подбросили, точно подбросили. Для чего громила ворошил сумку, что он там искал? Ничего не искал, он заряжал её…
