Лев Златкин - Охота на мух. Вновь распятый
Летом мать Гюли родила девочку, а Гюли мальчика. Ее первые роды прошли тяжело, и Гюли предстояло пробыть в роддоме для избранных не менее месяца. Мир-Джавад навещал ее, но не ежедневно.
— Начальник не может проявлять к своей подчиненной повышенного интереса, — так он успокаивал ее.
На самом же деле Мир-Джавад охладел к Гюли. Он увлекся одной эстрадной певицей. Женщина оказалась несговорчивая, а Мир-Джаваду было трудно ее арестовать по подозрению в шпионаже и три законных дня предварительного следствия наслаждаться ею. Мир-Джавад почти каждый день приезжал в тюрьму навещать молоденьких арестованных. Новенькую переводили в специально оборудованную камеру, где стояла никелированная кровать с мягкой сеткой, в камеру приносили деликатесы и спиртные напитки, и Мир-Джавад три ночи проводил в тюрьме. Насладившись свеженькой, Мир-Джавад выпускал ее на свободу, даже если она на самом деле была шпионкой. Но если девица упрямилась, то ее за руки, за ноги привязывали к спинкам кровати, и Мир-Джавад получал свое, но и том случае после него выстраивалась очередь стражников, все, кто был свободен и имел желание, больных венерическими болезнями ставили в конец очереди, и бедная жертва против своей воли обслуживала всех. Иногда слабые жертвы испускали дух под очередным потным и вонючим телом. Если скандал не удавалось замять, то стражники бросали жребий, и того, кому он выпадал, «с позором» изгоняли с работы. Наверх отсылался рапорт о принятых жестких мерах, а Мир-Джавад пристраивал неудачника где-нибудь в районе.
Но Нигяр, так звали певицу, принадлежала к тем кругам, куда еще Мир-Джаваду был заказан вход и куда он рвался войти. Может, поэтому Мир-Джавад жаждал ее любви, восхищения, ее привязанности. А эта «неблагодарная» отказывалась его видеть, отсылала обратно дорогие подарки. Но самым обидным для Мир-Джавада оказалось то, что Нигяр была женой Касыма-всезнайки, изводившего его насмешками в школе. Касым работал конферансье, вел концерты своей жены, заполняя паузы между номерами шутками, юмористическими миниатюрами… Жена ему, очевидно, рассказала об ухаживаниях Мир-Джавада, и Касым прошелся по нему с эстрады, не называя имен, но Мир-Джавад все понял, он уже научился понимать с полуслова, а Касыма-всезнайку он всегда понимал. И всегда у него появлялось желание шлепнуть Касыма, как муху, он ненавидел этого наглеца, нахала.
Да руки коротки. Касым был родственником самого Атабека, не ближним, но родственником. И голыми руками его взять было невозможно. Тем более что на всех правительственных концертах Касым говорил правильные слова, только те, что разрешается говорить. Но на правительственных концертах Касым выступал не так часто. А на обычных концертах Касым, как доносили не раз Мир-Джаваду, позволял себе двусмысленности, которые сам же и называл: «кукиш в кармане показывать».
Времена менялись, а Касым так быстро меняться не умел. Ему часто стал сниться странный сон: что у него вырастают крылья и он бросается с утеса, чтобы лететь, лететь далеко, сквозь черноту ночи к горизонту, играющему сполохами зари, но крылья начинают по перышку разлетаться, и какими беспомощными оказываются руки в воздухе, как они бессильны, им не на что опереться, не за что ухватиться, а пропасть бесконечна, и, падая, Касым постепенно растворялся в воздухе, вернее, сливался…
Мир-Джавад решил попытаться уничтожить Касыма, «подловить» его на чем-нибудь. Для этого ему Нужна была квалифицированная помощь. Поэтому он и вызвал к себе известного в городе и по всей стране писателя Эйшена. Писатель, Мир-Джавад это хорошо знал, подрабатывал на эстраде и в цирке, писал скетчи, репризы, скрывшись под псевдонимом Пендыр. Вызов в инквизицию уже вызывал трепет почтения в законопослушных сердцах граждан, для очень многих этот вызов оказывался последним, и домой они больше не возвращались. Поэтому писатель, бледный, как стена, смотрел заискивающе на Мир-Джавада и был готов на все. Мир-Джавад долго занимался списками «заговорщиков», не обращая ни малейшего внимания на Эйшена. Затем он милостиво заметил его.
— Дорогой Эйшен! Вы давно уже тут? Эти секретари ничего не смыслят в посетителях. У них для всех одна мерка. А я заработался, сил нет.
— Ничего, ничего, — залепетал Эйшен, — я подожду, времени у меня много, не на работу.
— Кого мы вызываем к нам, тот о работе уже не думает. Его интересует только своя шкура. Вы понимаете меня, друг?
— Понятно, как не понять, я абсолютно с вами согласен.
— Вы знаете, что ваш родственник арестован?
— Знаю, конечно, но я заявляю, что он мне не родственник и даже не однофамилец. Среди Эйшенов не было еще выродков.
— Крупный заговорщик, э! Клянусь отца, не знаю, как мне быть: он утверждает, что вы, дорогой, наш уважаемый писатель, знали о его заговоре. Нет, не участвовали, я этого не утверждаю, это дело следователя утверждать, но знали.
Эйшен сполз со стула на колени.
— Клянусь отца, не знал, сука буду, один раз и видел этого родственника. Землю есть буду, он обманывает вас, дорогой начальник.
— Может быть, может быть, такие на все способны. Но, к сожалению, не исключено, что прелести острова Бибирь вы все же узнаете.
Эйшен заколотил лбом об пол.
— Умоляю, дорогой Мир-Джавад, спасите, я для вас все что хотите сделаю, хотите, книгу за вас напишу «Гаджу-сан и дети», а вы ее подарите Великому Вождю.
— Подумаем, подумаем… Слушай, ты Касыма знаешь?
— Встречал, но он мои рассказы не читает со сцены, предпочитает писать сам.
— Напиши такой, чтобы прочитал, такой, чтобы можно было его арестовать. «Подставишь» его, я тебя из списков исключу, слово даю. Согласен мне помочь?
— Все сделаю, шеф!.. Есть один рассказ об усах Гаджу-сана.
— Слушай, это не тот, за который автор уже отдыхает на острове?
— Я его предложу Касыму, как свой. Этого рассказа никто не знает.
— Иди, трудись на благо родины своей.
О прелестях острова Бибирь ходили такие страшные слухи, а воображение у писателя было настолько богатым, что Эйшену пришлось пить дома сердечные капли, хотя сердце его было абсолютно здоровым… Вытащив из тайника копию рукописи, за которую автора арестовали не без помощи Эйшена, он перепечатал ее на своей машинке, у Касыма были другие рукописи, и он мог случайно сравнить шрифт. Но позвонить Касыму и лично передать ему рассказ он не решился, боялся выдать себя чем-нибудь. Поэтому он позвонил другу Касыма, эстрадному режиссеру Булову, и попросил того заехать вечером к нему захватить рукопись для Касыма. Булов охотно согласился, у Эйшена всегда был хороший коньяк, стоило только ему намекнуть, что бензин нынче дорог, как Эйшен достал из буфета бутылку «курвуазье» и налил стакан. Булов, медленно, смакуя, выцедил коньяк и, взяв для Касыма рукопись, уехал. По дороге он заехал в клуб подпольных миллионеров, в буфете встретил пару знакомых, выпил за их счет стакан водки, запив стаканом сухого вина, затем его уговорили приятели подвести их в ресторан на встречу с ветеранами боев в горах Серры, с ветеранами Булов выпил несколько бокалов шампанского, так как ветераны уже не употребляли крепких горячительных напитков. Нагрузившись сверх меры, Булов вспомнил, что он обещал завезти рукопись Касыму.
Руль машины перестал повиноваться Булову, поэтому режиссер решил оставить машину у ресторана и пройтись пешком, благо Касым жил в центре, неподалеку. Но через квартал Булов увидел женщину своей мечты и пошел за ней. Женщина была из профессионалок, надеясь на знакомство, она шла медленно, а Булову казалось, что она несется экспрессом. Шатаясь из стороны в сторону, он упрямо шел за ней, но догнал ее только в районе старого города, когда женщина, убедившись, что хотят с нею познакомиться, просто остановилась. Булов долго кружил вокруг нее, затем долго и нудно совращал женщину, из тех женщин, что на панели зарабатывают свой кусок хлеба с маслом, и был очень горд собою, когда уговорил взять его в дом к себе. Предложил он ей двадцать пять монет, так она ему понравилась. Если бы плату требовала женщина, то ночь приключений обошлась бы Булову всего за пять монет, а двадцать остались бы на знакомого врача-венеролога. Но удовольствие от того, что он может уговорить еще женщину, тоже чего-то стоит, пусть это будет лишние двадцать монет.
Трущобы, они везде — трущобы. В трезвом виде Булов сюда не рискнул бы показаться, но пьяному «море по колено». После длительного блуждания по кривым запутанным переулкам, проходам, через переходящие один в другой дворы, обратно Булов не нашел бы дороги, даже если бы ему пригрозили расстрелом, женщина наконец привела его в свою маленькую, крошечную квартирку, где честно отработала полученную неожиданно завышенную сумму.
Булову приспичило сходить в туалет. Оказалось, что все «удобства» во дворе.
— Во двор выйдешь и пятьдесят метров направо, — охотно объяснила ему женщина.
