Алексей Ростовцев - Ушел в сторону моря
— Нам чужого не надо.
— Что вы хотите за девушку? — спросил Сергей.
— Блокнот ее брата и пленку, полученную вами в Токио.
— Согласны. Вот кассета. Блокнот заберете, когда девушка будет здесь. Передайте привет, а также мои искренние соболезнования коллегам из Си-Ай-Эй. Я понимаю, что выметать дерьмо за кретинами из РУМО и АНБ дело не из приятных.
Томагава поклонился и ушел. Тучков остался сидеть за столом. Климович шатался из угла в угол, нервно похрустывая костяшками пальцев и заглядывая в иллюминатор, за которым было черным-черно.
— Да не маячь ты перед глазами! — крикнул ему Сергей. — Ничего с твоей Джин не случится. Сядь!
Климович сел и после некоторого раздумья робко внес предложение:
— Если Джин вернется, зачем отдавать ему блокнот? Начистим морду и спустим с трапа!
— Женя, пойми, что разведчик это, прежде всего, джентльмен и джентльменские соглашения выполняет свято. Томагава уже, видимо, прослушал запись и скоро появится на «Альбатросе» с девушкой… А здорово ты его разукрасил! Между прочим, Сирано де Бержерак дрался на дуэлях более тысячи раз. И все из-за своего длинного носа, который служил предметом постоянных насмешек. Драться из-за такой девушки, как Джин, по-видимому, одно удовольствие… Что будешь делать, когда вернешься домой? Снова в обменку?
— Надоело все. У меня есть земля за Волгой. Построю там деревянный дом и буду в нем жить.
— Большой участок?
— Пятнадцать соток.
— Почем покупал?
— По двести пятьдесят баксов за сотку.
— Дорого.
— Разве это дорого? Тьфу!
— А вот английский король Яков I продал всю Канаду некоему графу Стерлингу всего за один пенни. Граф разорился, пытаясь освоить свои огромные владения.
— Полудурок.
— Кто?
— Король. Ему не отрубили за это голову?
— Нет. Голову срубили его мамаше Марии Стюарт и сыну Карлу I. А Яков как-то проскочил. Англичане вообще предъявляли завышенные требования к своим правителям и сурово наказывали их за прегрешения. Эдуарду II, например, вставили в прямую кишку раскаленный металлический прут.
— Вот! Поэтому у них и порядок в стране… Когда же вернутся японец и Джин?!
Они пришли через полтора часа, глубокой ночью. Джин была скорее смущена, чем напугана. В руках она держала охапку газет.
— Ты в порядке, Джин? — спросил Климович.
— В полном порядке, Юджин, меня даже накормили.
— Везет вам. Нас никто не догадался накормить, — буркнул Тучков.
Джин виновато молчала.
— Томагава-сан, — сказал Сергей, передавая японцу красный блокнот. — Мы там, кажется, кого-то ранили. Замните это дело. Надеюсь, такое решение вопроса полностью совпадает с интересами обеих сторон. Желаю вам успехов в вашем нелегком труде.
Японец полистал блокнот, поклонился еще изящнее, чем в первый раз, и исчез навсегда.
— Я заслуживаю самого сурового наказания, — нарушила молчание Джин. — Но поверьте, моя совесть не даст мне покоя никогда, сколько бы я ни прожила на белом свете.
— Конечно, надо слушаться старших, — проворчал Тучков. — Давайте познакомимся! В Японии меня звали Серега-сан.
Джин протянула ему руку.
— Это мой друг, — сказал Климович.
— Я поняла.
— На чем они вас взяли? — спросил Сергей.
— Я сидела в каюте, ждала Юджина. После полудня позвонил Томагава. Сообщил, что у него для меня приятный сюрприз. Он ведь знал, что я ищу работу. Так вот: его дядя, говорил он, владелец одной из крупнейших на Хоккайдо газет. Ему нужен корреспондент в Корее. Он хотел бы со мной познакомиться. Надо поехать на часок в Саппоро. К вечеру я снова буду на корабле… Ну, мы с ним и поехали. Привез он меня в богатый особняк и куда-то исчез. Появились двое американцев. Они объяснили, что я буду у них заложницей, пока русские не вернут им какие-то бумаги. Янки очень были любезны, шутили, угощали меня изысканными яствами. Все это походило на фарс.
— Наверное, они отпустили бы тебя, если бы Томагава нашел в твоей каюте то, что искал, — сказал Климович.
— Пожалуй, что и отпустил бы, — согласился Сергей.
— А я в этом не уверена. Посмотрите-ка!
Она разложила на столике купленные в городе вечерние газеты.
Климович и Тучков ахнули в один голос. С первых полос на них смотрело прелестное улыбающееся личико Джин. Материал везде был один и тот же. Чувствовалось, что его сварганили заблаговременно. Зато заголовки были разные. Самые спокойные читались бы по-русски так: «Российские флибустьеры похитили прекрасную кореянку», «Перестрелка в порту», «Жива ли юная красавица?».
— Кажется, здесь налицо тот самый скандал, о каком ты мечтала, Джин, — обрадовался Климович. — Теперь тебя возьмут в любую газету.
— Не исключено, — согласилась девушка.
— Это уже японская самодеятельность, — размышлял вслух Сергей, просматривая прессу. — Нагнетание антирусской истерии у себя дома и в Корее. Надо сказать капитану, чтобы немедленно дал опровержение.
— Позвольте, я заклею вам щеку лейкопластырем, Серега-сан, — предложила Джин. — Как жаль, что пришлось все отдать!
— Но ведь мы теперь точно знаем, кто сбил «Боинг» и кто приказал сделать это.
— Кто же?
— Генерал Фицджеральд Холл из Пентагона. Его уже давно нет в живых.
— Нет в живых! Ах, с каким наслаждением я брала бы у него интервью!
— После такого дня вам надо как следует выспаться, Джин. Спокойной ночи!
Климовичу с Тучковым спать не хотелось. Хотелось есть. Климович чувствовал легкое недомогание. Его знобило, болела голова. Вероятно, с голодухи, подумал он. Они поднялись на верхнюю палубу. Ночь близилась к своему исходу. Густой туман уже лег на воду и сушу холодным серым покрывалом. Было зябко.
— Что молчишь? — спросил Сергей.
— Жрать хочется, и кошки на душе скребут.
— Кошки-то почему?
— Как почему? Ведь мы людей заложили! Да они теперь из Мацуры и Дженкинса сделают пару отбивных!
— Ты вот о чем! Ладно, я прогоню кошек с твоей души. Блокнот побывал в Москве, там ребята из нашей оперативно-технической службы его отксерокопировали и заменили в нем последнюю страницу. Когда американцы поймут, что их провели, мы будем уже далеко. Да и пленку Мацуры я отправил диппочтой в Москву. Томагава получил копию. Если у твоей Джин тоже кошки, то можешь рассказать ей о последнем листочке. Но больше ни о чем. Главное — не проболтайся насчет Кларка, а то ведь Джин непременно захочет проинтервьюировать его. Это совсем ни к чему. Мне бы хотелось, чтобы она жила долго-долго и украшала собой наш невзрачный мир…
Утром Климович понял, что серьезно заболел. У него поднялась температура, хриплый кашель рвался из груди. Он лежал на диване с градусником под мышкой, а судовая врачиха пичкала его таблетками, от которых не было проку. Без всякого аппетита Климович съел кое-какую снедь, принесенную Сергеем из ресторана. В тот самый момент, когда «Альбатрос» снимался с якоря, к нему вошла Джин. Она жалостливо посмотрела на него и сказала:
— Я вылечу тебя, Юджин.
— Ты ведьма?
— Немножко.
Джин принесла из своей каюты старую корейскую книгу, мешочек с какими-то семенами и фломастер. Заглядывая в книгу, она поставила точки на его ступнях и ладонях, положила на каждую точку несколько зернышек и приклеила их полосками лейкопластыря.
— Корейская народная медицина су-джок, — объяснила девушка. — Надо время от времени надавливать на каждую точку, и вся хворь пройдет… Хорошо, что ты не корейский император. Наших императоров нельзя было трогать руками. Сделавший это должен был мгновенно умереть. Однажды у одного из императоров вскочил на губе чирий. Нужна была операция. Но врач не смел и подумать об этом. Он позвал шутов, глядя на них, владыка начал смеяться, и чирий лопнул.
Джин хлопотала около него, ласковая, домашняя. От качки она потеряла равновесие и чуть было не упала. Климович удержал ее за руку и прижал к губам душистую ладошку.
— Не надо! У нас это не принято!
Девушка резко отдернула руку и посмотрела на него со строгой укоризной.
— Выходи за меня замуж, Джин! — брякнул Климович ни с того ни с сего.
Она засмеялась.
— А если не пойду?
— Тогда я вернусь в Японию и прыгну в кратер Фудзи.
Джин покачала головой и снова засмеялась.
— Ладно, живи! Только не впутывай меня больше в шпионские истории.
— Принимается.
Она села на пуфик у зеркала и произнесла несколько фраз по-японски. Климович понял, что это стихи.
— Об осени? — спросил он.
— О любви.
— Переведи!
Джин перевела:
— Встретились снова…
Но ведет к тебе лишь один
Путь сновидений.
Пробужденье — разлука.
О, если б не просыпаться!
— Прочти корейские стихи! — попросил Климович.
