Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
«Плевать я хотел на то, что ты можешь для меня сделать», — подумал я и сказал:
— Лора призналась мне однажды, что как только видит нового мужчину, у нее появляется единственная мысль — можно ли с ним переспать.
— А что ты думаешь, когда видишь новую женщину? — строго спросил Игорь Евгеньевич.
— Правда, меня иногда смущают мои мысли, — признался я.
— Что касается работы, — сказал мне Валерий, — если ты еще не определился, могу тебе помочь. Будешь доволен.
— А на каких условиях? Что от меня потребуется?
— Абсолютно ничего! Я просто сделаю это для тебя — и всё!
— Обратите внимание на нашего Антона! — вдруг воскликнула маман, поднимаясь из-за стола. — Это он просится!
Все посмотрели на кота, который стоял на задних лапах, а передними царапал дверь в туалет.
— Итак, — объявила маман, — начинаем наше представление! Наше варьете! Театр одного кота! Антон Антонович Антониони! Самый воспитанный кот нашего времени! Просим публику занять свои места и соблюдать тишину, чтобы не мешать маэстро сосредоточиться!
Все столпились перед дверью в туалет. Кот неторопливо прошелся перед унитазом, как бы примериваясь, и, упруго подобравшись, вскочил на сиденье. Несколько секунд балансировал на краю, загнув хвост трубой, а потом, раскорячившись, ловко устроился над самой воронкой. Зафиксировавшись в таком положении, он поднял морду и обвел зрителей серьезным и даже строгим взглядом.
От этого взгляда Валерий первым захохотал, согнувшись пополам, как будто ему выстрелили в живот. Следом за ним зашлись хохотом остальные.
— Антон!..
— Антончик!..
— Антошкин!..
— Антониус!..
— Антонишвили!.. — на все лады подбадривали кота, который тужился, наморщив лоб и неодобрительно поглядывая на нас.
Наконец кот закончил свои дела, спрыгнул на пол и невозмутимо занялся умыванием, а мы, вытирая выступившие от хохота слезы, отправились продолжать ужин.
Один лишь Ком ни разу не улыбнулся, и вообще на его лице не отразилось никаких эмоций.
— Конечно, идиотизм ужасный! — шепнул я ему, как будто оправдываясь. Он ничего не ответил. Я взглянул ему в глаза, но вместо глаз увидел две черные дыры.
После ужина наши с Валерием взоры одновременно упали на шахматную коробку.
— Играешь? — спросил Валерий. — Может, напряжем наши лысые?
— Давай, — согласился я, — расставим.
Я любил шахматы; на работе я к ним здорово пристрастился и играл далеко не хуже других, «обувая» самого Фюрера, а он считался у нас сильным игроком.
— У меня первый разряд, — честно предупредил Валерий.
— Поборемся.
— Играем как — «железный» закон: взялся — ходи?
— Само собой.
Мы сделали несколько первых ходов.
— Слабовато, — сказал Валерий разочарованно и забрал у меня первую пешку.
Я быстро понял, что шансов у меня никаких.
— Слабовато, — непременно повторял он, отбирая у меня одну фигуру за другой и выстраивая их в аккуратный ряд около доски.
Я потерял ферзя, но почему-то ни за что не хотел сдаваться, продолжал игру, пускаясь в какие-то отчаянные авантюры и подолгу задумываясь над ходами. А Валерий как будто не торопился давать мне мат. Мой король позорно метался по открытому пространству, а Валерий спокойно ставил второго ферзя.
— Да, слабовато, — вторил Валерию наблюдавший за игрой Игорь Евгеньевич.
Лора и Жанка о чем-то шептались, устроившись на диване.
— Анто-он! Куда ты подевался? — доносился до меня гнусный голос маман.
Я и сам не понимал, почему никак не покончу с этой бессмыслицей, которую и игрой-то нельзя было назвать.
— А король-то голый! — констатировал Игорь Евгеньевич.
— Анто-он! Анто-он! Где ты, деточка? Кис-кис-кис!
Я отступил королем на единственную возможную клетку.
— Ну вот, — натянуто улыбаясь, пошутил я, — бешеный король!
Из коридора раздался вопль маман:
— АНТО-О-ОН!!!
Когда мы выбежали в коридор, то увидели, что дверь в туалет распахнута, а маман стоит на коленях перед унитазом, в котором покоится мертвый кот со вздувшимися на мордочке яркими кровавыми пузырями.
Завизжала Жанка. Игорь Евгеньевич и Лора бросились поднимать маман.
— Дела!.. — пробормотал Валерий.
Некоторое время мы оцепенело смотрели друг на друга.
— Как же ОН должен был нас всех возненавидеть! — вдруг прошептала Жанка.
Только теперь мы заметили, что среди нас нет Кома. Никто не видел, как он исчез из квартиры.
— Он — маньяк! — сказала Лора.
— Да почему вы решили, что это он сделал? — воскликнул я, сам ощущая нелепость своего вопроса.
— Ты кого к нам привел?! — набросилась на меня маман. — Я сразу поняла, что это за товарищ!
— Вы тоже хороши, — возразил я. — Я вас предупреждал, что у него убили лучшего друга по имени Антон, а вы…
— Может, он контуженный? — предположил Валерий.
— Одно ясно, — сказала Лора, — он опасен для окружающих. Его необходимо как можно скорее изолировать и лечить.
— Фашист! — вмешалась маман. — Таких не лечить, а расстреливать надо!
— Но ты сама его довела! — сказала Жанка.
— Вызвать милицию! — воскликнул Игорь Евгеньевич.
— Если честно, маман, — сказала Лора, — Жанка права. Ты ведь прекрасно понимала, как легко спровоцировать у него взрыв накопившихся аффективных переживаний…
— Не умничай! — огрызнулась маман. — Если бы я знала, я бы вызвал дежурную бригаду.
— Где он живет? Мы его упечем! — горячился Игорь Евгеньевич. — Я звоню в милицию.
— Он, конечно, псих, — рассудительно сказал Валерий, — но они ему все равно ничего не сделают, а вот вы точно хлопот не оберетесь.
— Да уж, — кивнула Лора, — не очень-то красиво мы будем выглядеть в этом деле.
— Делайте что хотите!
Маман махнула на нас рукой и, разгневанная, удалилась в свою комнату. Следом ушел Игорь Евгеньевич.
Валерий поднял над унитазом мертвого кота и сказал Жанке:
— Ну-ка, принеси во что его завернуть.… И мою сумку.
Он ловко упаковал кота, мгновенно обернув газетами, запихнул в сумку, а потом долго мыл руки.
— Крутой у тебя приятель, — сказал он мне. — Но его, в общем, тоже можно понять.
За эти слова я его просто зауважал, забыв и думать о моем шахматном унижении.
— Теперь нужно решить, кто займется выносом тела, — продолжал Валерий. — Бросим жребий?
— Не надо. Я вынесу, — сказал я.
— И я с тобой, — сказала Жанка и побежала накинуть шубку.
Мы вышли во двор к мусорным бакам. Я выбрал бак, заполненный до половины, и вытряс из сумки упакованного кота. С глухим стуком шмякнувшись о стенку бака, сверток исчез в груде мусора. Я поставил сумку на снег и достал спички. Я бросал в бак зажженные спички, пока в мусоре не загорелась бумага. Потом, отойдя на несколько шагов, перекрестил бак.
Мы вернулись в подъезд и зашли в лифт. Я нажал кнопку, и кабина поползла на последний, шестой этаж. Шуба на Жанке была расстегнута, и с футболки на меня смотрели белые буквы трафарета «LOVE», любовь.
— Ну, — сказала Жанка, — поцелуй меня сам!
И как-то мгновенно, не раздумывая, я шагнул к ней и поцеловал в губы. Я приник ртом к прохладному, гладкому яблоку, а кабина тащила нас высоко вверх.
— Хватит! — взмолилось яблоко. — Мне страшно!
Кабина стояла на шестом этаже. Я открыл дверь лифта и, сунув Жанке в руки пустую сумку, сказал, что к ним сейчас не пойду. Пусть передаст Лоре, что я поехал домой.
Я вышел из подъезда. Из мусорного бака валил медленный серый дым, зловонный, как всегда, когда горит помойка.
Приехав домой, я обнаружил в почтовом ящике записку от моего друга Сэшеа.
«Я ВСЕ-ТАКИ УШЕЛ ОТ ЖЕНЫ, И НА ЭТОТ РАЗ ОКОНЧАТЕЛЬНО, — писал он. — НЕ НУЖНО РЖАТЬ! Я НЕ ТАКОЕ НИЧТОЖЕСТВО, КАК ТЫ ДУМАЕШЬ. НЕ ЖЕЛАЮ ПРЯТАТЬСЯ НИ ПОД КАКОЙ МАСКОЙ, НЕ ТО, ЧТО НЕКОТОРЫЕ.
Я ТЕБЯ ИСКАЛ. ЗВОНИЛ В СОКОЛЬНИКИ. ЖАНКА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ УЕХАЛ С ДРУГОМ. С КОМОМ? (КСТАТИ, ОН ЗВОНИЛ НА РАБОТУ, КОГДА ТЫ СЛИНЯЛ. Я ДАЛ ЕМУ ТЕЛЕФОН ТВОЙ И СОКОЛЬНИКОВ.)
ЖАНКА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ ЕЕ ВОСПИТЫВАЛ (???) КАК ДРУГА ПРОШУ, БОЛЬШЕ НЕ СМЕЙ! У МЕНЯ НАСЧЕТ НЕЕ БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ, ТЫ ЗНАЕШЬ.
Р.S. БЫЛ В 22.10 C БУТЫЛКОЙ ВОДКИ. ЧАСТЬ ВЫПИЛ.
Я».Потом позвонила Лора и предупредила, что останется ночевать в Сокольниках. Я поблагодарил за предупреждение. У меня тут же возникла мысль перезвонить проверить, действительно ли она там. Но вместо этого я пошел в ванную и пустил воду.
Я сидел на краю ванны, рассматривая себя в зеркале, когда телефон зазвонил снова. Я улыбнулся, подумав, что теперь, возможно, Лора проверяет меня, и решил не брать трубку. Я залез в ванну. Звонки прекратились. В замкнутом пространстве кафеля и зеркал плеск воды походил на хруст фольги.
