Тина Шамрай - Заговор обезьян
Теперь что же, он так не похож на себя, что Пустошин сомневается, действительно ли перед ним тот самый, не будем вслух произносить фамилию? Неужели усы, кепка и нелепые очки так его изменили? Но и Алексея Ивановича понять можно: как это беглецу удалось добраться до Хабаровска? Если он, конечно, тот, за кого себя выдаёт. Ведь беглого, уже, кажется, признали погибшим. Ну, похож, и что? Если так разобраться, то существует всего двадцать четыре типа человеческих физиономий, и потому люди так похожи друг на друга…
— А вы можете как-то… эээ… подтвердить, ну, вы понимаете? — растеряно спросил Пустошин. Подтвердить, так подтвердить! Даром, что ли, он носил на себе эту веригу. И беглец снял жилетку и вывернул наизнанку, и вытащил паспорт — нате!
Но опознавать, так опознавать, и заодно снял и каскетку, и очки, вот только усы так сразу не снимаются. Человек по другую сторону стола долго изучал удостоверение личности, время от времени, как пограничник на пропускном пункте, коротко вскидывая глаза на нежданного посетителя. И, просмотрев все страницы, прикрыл паспорт ладонью.
— А как он у вас оказался, у заключённого? — последнее слово Пустошин проговорил еле слышно.
— Случайно, — заверил беглец, покосившись на телефон.
— Ну да, ну да, у вас ведь всё не как у других… Вы извините, что сразу не признал. Но вы и меня поймите, ко мне приходят простые люди, совсем простые… И вдруг на пороге, будьте любезны, такой человек собственной персоной!
«Да какой такой! — досадовал беглец. — Такой же как все!»
— Давайте так! — начал Пустошин. — Вы где остановились? Тьфу! Извините! Вот, будьте любезны, заговариваться стал! — хмыкнул он и потёр переносицу: да, озадачил его беглый миллиардер, озадачил.
— Как вы понимаете, я на нелегальном положении…
— Да, да, понимаю, как не понять, — протянул Пустошин, будто взвешивая последствия этого понимания для себя лично.
— Извините, но пришлось вас побеспокоить… Но если это каким-то образом может вам навредить… — Беглец уже пожалел, что потратил столько времени на то, чтобы встретиться с этим… этим правозащитником. Но как из этой неловкой ситуации выбираться? Особенно после того, как обозначился, да ещё и паспорт предъявил.
— Да нет, вы меня неправильно поняли, — усмехнулся Пустошин. — Мою репутацию уже ничем не испортишь. И так все шарахаются, особенно в судах, в прокуратуре, в отделах… Я имею в виду милицейское начальство. Но как вы оказались в Хабаровске?
— Так получилось. Пробирался на восток и… — всё так же тихо выговарил беглец и снова задержал взгляд на красном телефоне. Он никогда уже, наверное, не преодолеет недоверие к этим устройствам, какую бы форму они ни принимали. Заметив, что нежданный гость то и дело косится в сторону аппарата, Пустошин успокоил: не подключён, так стоит. И в доказательство поднял телефонный шнур. Вот тогда и выяснилось, почему номер пустошинского телефона, внесённый в некие базы, не работал. И сколько бы пришлось добиваться этой встречи, если бы он не догадался дежурить у дверей…
— Я здесь недавно обретаюсь. Это же бывшая колясочная. Видите, вместо окна дверь сделали… Зимой, правда, холодно, а так ничего. А на старом месте, было дело, слушали нас. Нет, нет, вы не беспокойтесь, помещение мы тут с ребятами проверяли, ничего такого не нашли, жучков там всяких и прочее…
И Пустошин, видимо, приняв какое-то решение, поднялся со стула.
— Что ж мы сидим? Пошли отсюда!
Нет, зачем же? Никуда не надо идти! Пусть он только проконсультирует — и всё!
— Алексей Иванович, мы и здесь можем поговорить. И я вас не задержу…
— Да теперь что, теперь задерживайте, задерживайте! — хмыкнул Пустошин. И, вытащив мобильник, нажал кнопку, и скоро чей-то громкий голос прокричал: Лёшка, ты?.. Я, я, Евгений Васильевич! Тут ещё одно срочное дело образовалось. Архисрочное. Давайте переиграем, перенесём встречу, скажем, на послезавтра на то же время. Вы уже составили текст? Правите? Вот и хорошо, у вас будет время приготовить его набело. Договорились? Ну, бывай!
Отключив телефон, Пустошин, раздумывая, потёр переносицу:
— Давайте так, вы сейчас выйдите, поверните направо, дальше идите вдоль дома, я вас нагоню…
Беглец внимательно посмотрел ему в глаза. Теперь, когда он обозначил себя, такой порядок дальнейших действий был по меньшей мере не этичен, что ли. Нет, нет, у него и в мыслях нет, что Пустошин кинется докладывать о нём куда надо. Но всё же, всё же… Понял его сомнения и Алексей Иванович, и счёл нужным пояснить: меня окрестные жители знают, может, кто подойдёт, ну, вы понимаете?
Пришлось принять такое объяснение, а когда его, завернувшего за угол дома номер семнадцать, тут же нагнал Алексей Иванович, то и успокоиться.
— Поехали! В тихом месте что-нибудь да придумаем. Я сегодня, как назло, без машины, но мы и на трамвае доберемся. Только вы кепку наденьте, наденьте! Я до сих пор не могу поверить, что вы, такая знаменитость, и где? Надо же, живой! Живой! Замечательно, что вы добрались сюда, просто замечательно! — почти кричал Пустошин, и та самая знаменитость вздрагивала и невольно оглядывалась: не идет ли кто за ними.
Хорошо, в трамвае Алексей Иванович поутих, и всё старался подбодрить взглядом. Только уставший трамвай ехал так медленно, что в какой-то момент Пустошин не выдержал и потянул его к выходу.
— Тащится как инвалид! А мы отсюда наискосок прямо к дому и выйдем. Пошли, пошли! Нет, вы молодец, такой путь один преодолели! Это замечательно! Замечательно! — повторялся Пустошин и дёргал за руку будто проверяя, не картонный ли.
— Ну, что вы, сам бы я не смог это сделать, — отбивался беглец. Только вот беспокоила излишняя эмоциональность Пустошина. Это было так не похоже Толину манеру общения! Майору было всё равно, что тот миллиардер, что этот, подумаешь, большое дело! Да они тут один за другим бегают по дорогам, успевай только подбирать. Правда, успокаивало одно обстоятельство: он чётко улавливал — радость Пустошина была искренней. Только чему, собственно, этот человек радуется.
— Сейчас, сейчас, ещё немного — и мы будем дома! И не беспокойтесь, место надёжное…
— Нет, Алексей Иванович, домой к вам мне нельзя…
— У вас что, есть другие варианты? — удивился Пустошин. Но ответа не услышал. — О чём тогда речь? Вы не сомневайтесь, место надёжное, там вам никто не будет мешать.
И беглец усмехнулся: главное, он бы никому не помешал. Вот только семейные дома уже поперёк горла. Да и не нужно это! Надо было остаться в бывшей колясочной, там и на стульях можно спать. Хорошо, он потом попросит ключ, вот только бы эту каморку потом у Пустошина не отобрали. Чёрт, как всё сложно…
Замороченный своими мыслями, он не вслушивался в возбуждённый шепот Пустошина, пока тот не схватил его за локоть, будто потребовал ответа. Но нет, всего лишь остерёг, когда надо было переходить улицу. Он так и держал его за руку, пока проехали машины — а они шли бесконечным потоком — держал, когда переходили улицу, и только на той стороне разжал крепкие пальцы. И всё это время Пустошин говорил, говорил:
— В прессе бог знает что творится! Столько разных версий! Об интернете нечего и говорить! Ваши родные…
— Что с ними? — впился он взглядом в Пустошина: что-то случилось?
— Да все живы, живы! Но они же о вас ничего не знают… А вы правильно сделали, что пришли ко мне. Правильно! — всё повторял и повторял Пустошин, но в таком взвихрённом состоянии был и сам беглец. Он не помнил, как они шли, петляя по дворам, дворикам, пересекли ещё одну широкую улицу и оказались в тихом зелёном районе. И тут Алексей Иванович совсем другим, бытовым голосом попросил:
— Вы постойте тут. А я в магазин, хлеба надо купить. Я быстро…
— И с вами, — двинулся за ним беглец, будто боялся остаться один на улице.
Магазинчик был маленьким, но забит товаром до отказа. Пока Пустошин хлопотал насчёт хлеба и всё спрашивал, свежий ли, он двинулся к другой продавщице, переставлявшей на полке какие-то банки, и попросил: пожалуйста, кофе, чай и сахар, да, да, в пачке… и сыр… с вот это…
Но тут подбежал Пустошин и, не стесняясь, стал отговаривать:
— Не надо, не берите вы эту колбасу! Наверняка несвежая, лежит тут с незапамятных времен. Кто ж её будет брать — такую дорогую!
— Ой, что вы такое говорите? Не знаете, а говорите, — обиделась продавщица. — Весь товар качественный! Как в своём «Коммунисте» всякую гадость покупали, так тогда молчали! — Пустошин, хохотнув, стал громко пояснять:
— Это у нас в центре, на Муравьёва-Амурского, в советское время магазин был продовольственный. А напротив магазина как раз высшая партийная школа была, там сейчас академия управления… Так этот магазин был таким вонючим, что и прозвали его коммунистом…
— Алексей Иванович, давайте поверим девушке на слово, — принял он пакет от продавщицы. На что-то надо же употребить Толины деньги, а то при аресте изымут и когда ещё разрешат пользоваться. А Пустошин для порядка поворчал ещё немного:
