Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе
Жан-Поль сказал девушке-китаянке с кукольной улыбкой на круглом лице, что будет ужинать «как всегда». Это означало — вермишелевый суп, утка по-шанхайски и отварной рис.
— Что будет пить месье?
— Полбутылки розового.
— Спасибо, месье.
«Итак, время действовать», — сказал он сам себе, почувствовав вдруг давно забытый профессиональный азарт. Как будто в старой заброшенной звоннице кто-то коснулся невзначай давно замерших колоколов, и они проиграли строгий и стройный перезвон, как бы вещая, что сил у них еще предостаточно.
Старый Жан-Поль Моран, побывавший на многих ролях полицейской службы, облазивший все ее кулисы и задворки, знал в себе этот охотничий трепет, когда идешь один на один с хитрым зверем. Против зверя, на которого он в уме уже начинал расставлять капканы, у него было пока лишь одно преимущество — тот не знал, что он, Жан-Поль Моран, берет его след.
Звякнула дверь, и вошел продавец газет. Жан-Поль купил вечерний выпуск «Орор» и «Франс-суар». Скандал разрастался. Как он и ожидал, левые ухватились за убийство Гаро, требуя отставки министра внутренних дел и немедленного расследования загадочных обстоятельств, а их набралось изрядно. Но и власти не безмолвствовали, обещая раскрыть преступление. При этом многозначительно намекалось, что по понятным причинам ход расследования нельзя пока предать гласности.
«Во всяком случае, — рассуждал старый сыщик, — весь первоначальный сценарий с трупом Гаро рассыпался, не удался — нет главного элемента, нет убийцы. Хуже того — он был и исчез. Это породило кривотолки — почему исчез, с помощью кого? Что теперь должны делать те, кто причастны к преступлению? Создавать видимость бурной деятельности, чтобы как-то приглушить левых, прессу, общественность. Будут усиленно разыскивать Симона Клиньянкура для того, чтобы отвести вопрос: «А он ли убийца?» Такой вопрос пока, похоже, не возникал. Но мы громко зададим этот капитальный вопрос тогда, когда сочтем…»
Вернувшись к себе, Жан-Поль достал пишущую машинку и отстучал письмо на имя ректора Сорбонны.
«Господин ректор!
В связи с неожиданно возникшими сугубо личными обстоятельствами прошу предоставить академический отпуск и по получении данного письма не считать меня студентом вверенного вам учебного заведения — сроком на год.
Примите мои уверения в искреннем к вам уважении.
Клод Сен-Бри».
На следующее утро Жан-Поль отправился в гараж, где держал машину. Поговорив со сторожем, выяснил, что тот не в курсе событий в лесу Рамбуйе. Это его успокоило, и он направился в полицейский участок своего округа, попросив провести его к комиссару.
— Я обязан доложить, по какому вопросу, месье.
— У меня угнали машину.
Дежурный сделал скорбное лицо, как бы говоря: «По столь пустяковому поводу беспокоят таких занятых людей».
— Понимаю вас, сержант. Но это связано с убийством Гаро. Я узнал из газет, что преступник воспользовался украденной у меня машиной.
Сержант стал серьезным.
— Пройдите, месье. У нас указание срочно сообщать любую информацию по делу Гаро.
Войдя в кабинет комиссара, Жан-Поль представился и протянул удостоверение следователя по особым поручениям — должность, с которой он вышел на пенсию.
— Украденная у меня машина, месье комиссар, обнаружена полицией в лесу Рамбуйе.
— Совершенно верно, месье Моран. Мы дважды вам звонили.
— Я отсутствовал, месье комиссар, и вернулся в Париж только вчера. Так что с машиной?
— Вы ее можете забрать вот по этому адресу. Но у меня к вам вопросы. Вы позволите?
— Слушаю вас, месье комиссар.
— Скажите, где вы оставили машину?
— Рядом с домом.
И это была правда. Уезжая в свое поместье, Жан-Поль оставил «рено-16» возле парадного, а Клод загнал ее потом в гараж. Жан-Поль умел давать ответы, не погрешив истиной.
— Кто-то другой, кроме вас, имеет ключи от машины?
— Вторые ключи я всегда держу в ящике для перчаток. Это после того, как однажды в Испании потерял ключ от зажигания, а запасной остался дома. Пришлось ждать, пока вышлют бандеролью.
Комиссар достал из папки телексный листок.
— Да, месье, ключи в вашей машине были не поддельные, а именно ваши — с номером.
— Значит, злоумышленник обнаружил их в перчаточном отсеке.
— Странная вся эта история, не правда ли, месье Моран? Сбежать из полицейского участка! Из моего бы не сбежал.
— У вас есть ко мне еще вопросы?
— Нет, месье. Всего вам доброго.
Из телефона-автомата Жан-Поль позвонил в лабораторию, где работала Патриция Шуви, представился девушке и, сказав, что выполняет поручение Клода, сообщил о его срочном отъезде к родителям. Патриция ему не поверила.
— А что в тех местах, месье Моран, телефонов нет? — И не дожидаясь, что он ответит, уже с тревогой в голосе: — Кстати, как он добрался домой в воскресенье?
— Нормально. А у вас есть сомнения, мадемуазель?
— Да, месье.
— Тогда нам лучше встретиться.
— Да, месье. После работы.
— Нет, мадемуазель, сейчас.
— Хорошо. Возле храма святой Мадлен. А как я вас узнаю?
— Я буду седой, высокий и на этот раз не очень старый.
Она засмеялась.
— До скорой встречи, месье Моран.
Через полчаса Патриция рассказывала о том, что рано утром в понедельник в их деревне появились дотошные сыщики, опросившие каждого жителя. Они хотели знать, к кому приезжала накануне синяя «рено-16».
— И что же вы ответили, Патриция? — ласково спросил Жан-Поль.
Они прогуливались вокруг храма под цветущими каштанами.
— Я сразу поняла, что дело касается Клода, и решила пока помолчать. Вы сами понимаете, у нас у всех предубеждение к полиции.
Жан-Поль кивнул головой.
— К сожалению. Хотя полиция для того, собственно, и существует, чтобы защищать нас, оберегать и блюсти закон.
— Увы, месье Моран, законы тоже далеко не всегда в нашу пользу.
— Простите, Патриция, вы мне кажетесь левых убеждений, не так ли?
— Да, месье, и не скрываю.
«Стало быть, она не читала бульварную «Франс-суар» и правую «Орор», — подумал Жан-Поль. — Именно эти издания в подробностях расписывали происшествие в лесу Рамбуйе. Другие газеты лишь сообщали, где случилось убийство, упирая на другие детали и обстоятельства».
— Ради бога, мадемуазель! Ваши убеждения — это сугубо личное дело. Меня интересует, чем кончился опрос жителей вашей деревни? Кто-нибудь видел, как Клод подвез вас к дому?
— Никто! По телевидению показывали футбольный матч команды Сент-Этьена с каким-то бельгийским клубом, и на улицах не было ни души. Но объясните же, что случилось, где Клод?
— В свое время, мадемуазель, в свое время. Сейчас я ничего вам не объясню, потому что, откровенно говоря, сам толком не разобрался.
— Вы что-то скрываете, месье.
— Может быть. Мне очень кстати ваша информация. И еще просьба. В интересах Клода по-прежнему никому не говорите, что он провожал вас в воскресенье на моей машине. Кто-нибудь еще знает об этом?
— Да, его друг Робер Дюк.
— Он вам еще не звонил?
— Нет. Но он будет разыскивать Клода и обязательно позвонит.
— Попросите его связаться со мной. И запомните одно: Клод срочно покинул Париж по личным делам. Это правда, мадемуазель.
— А когда он вернется, месье Моран?
Они остановились у цветочного лотка, и Жан-Поль купил алые гвоздики.
— Это вам, Патриция.
— Спасибо, месье. Я как раз больше всего люблю гвоздики. Так когда же разделается наш Клод со своими «личными делами»? У него же скоро экзамены.
— Видимо, с экзаменами придется подождать. Это все, что я могу вам сказать. До свидания, мадемуазель.
— До свидания, месье Моран. Но все как-то туманно и загадочно…
— Еще раз до свидания, мадемуазель.
И Жан-Поль быстро направился к площади Согласия, к зданию Национального музея мореходства. Пройдя на второй этаж, открыл дверь директорского кабинета. Пьер Репе разговаривал по телефону и сначала не узнал его, сделал недовольную гримасу, но, когда разглядел, закивал, показывая на кресло.
Жан-Поль сел, машинально оглядывая заставленный макетами фрегатов кабинет.
«Итак, некоторые теневые углы освещаются, — думал он. — Гаражный сторож и Патриция не попали в поле зрения полиции. Это важно».
Он взял с журнального столика номер «Точки над «i», перелистал. Наконец, Пьер Рене закончил разговор, крепко пожал руку старому другу, сел напротив.
— Ты по этому делу? — спросил он, показывая глазами на журнал.
— Да, Пьер, ты угадал. Ты ведь был близок к Гюставу и должен кое-что знать или догадываться.
— Да, ты нрав, Жан-Поль, мы были очень дружны. С тех самых незапамятных времен Сопротивления. Ах какое было время! Мы делились тогда с незнакомыми людьми хлебом, мылом, табаком. Да что там — рисковали и жертвовали собой. И какие мы стали теперь, а?
