Анатол Имерманис - Призраки отеля «Голливуд»
Медчасть размещалась отчасти в палатках, отчасти в автобусах. Один из них стоял несколько в стороне. Без единого окна, кроме кабины водителя, весь молочно-белый, без красного креста или иных обозначений, он производил неизъяснимо зловещее впечатление.
— Подполковник Брилтен! — громко позвал майор Мэлбрич и тут же откланялся.
Из какого-то автобуса вышел сравнительно молодой человек в белом халате. Прежде чем дверь захлопнулась, Мун успел разглядеть внутри целую походную лабораторию.
— Вы ко мне? — спросил подполковник.
— Мне нужен начальник медчасти.
— Это я. А вы кто будете?
Мун представился.
— Мистер Мун? Слышал о вас, даже читал. Не могу себе представить, что вас привело ко мне.
— Хотел узнать подробности о кончине Шриверов, — сказал Мун.
— Вы обратились не по адресу.
— То есть как это не по адресу? Начальник полиции утверждает, что Шриверы умерли после того, как их доставили в американскую медчасть.
— Правильно. Но не в нашу. Мы прибыли в Панотарос прошлой ночью, сменили медчасть шестьдесят седьмой моторизованной бригады. А насчет Шриверов слыхал. Говорят, они отравились колбасными консервами.
— А может быть… — Мун в задумчивости запнулся. Только сейчас он понял, почему в автобусе размещена именно лаборатория. Это означало, что версия с химически отравленными осколками не маскировка. Мозг был настолько занят разгадкой смерти Шриверов и исчезновения Гвендолин, что фон этих событий — воздушная катастрофа — временами начисто забывался. А хорошему детективу не следует забывать ни о чем.
— Вы что-то собирались сказать, — напомнил начальник медчасти.
— Мне просто пришла в голову одна гипотеза. Допустим, Шриверы действительно нечаянно отравились. Но причиной тому не консервы, а… — Мун, сделав паузу, испытующе посмотрел на подполковника.
— А?… — нетерпеливо повторил тот.
— Осколки! — выпалил Мун.
— Ни в коем случае! — Начальник медчасти рассмеялся.
— Почему?
— Это долгий рассказ. Вы ведь все равно ничего не понимаете в медицине.
— Я догадываюсь, — заметил Мун, размышляя вслух. — Генерал Дэблдей намекал, что осколки не опаснее боя быков.
— Кто это говорил? Генерал Дэблдей? Ну, разумеется, он должен знать. — Подполковник усмехнулся. — Речь не об этом. При любом отравлении могут быть несчастные случаи. Но Шриверы умерли в тот же день. А для медика этим сказано все. К нашим осколкам их смерть не имеет никакого отношения.
В автобусе затрезвонил телефон. Начальник медчасти, кивнув Муну на прощание, повернулся.
— Извините, вы случайно не знаете, куда передислоцировали ваших предшественников? — задержал его Мун.
— Понятия не имею. Когда мы прибыли, их и след простыл. Обратитесь к майору Мэлбричу, он заведует кадрами.
Майора Мун нашел у склада — полутемного барака, где солдаты возились с каким-то снаряжением. Мэлбрич стоял в полуоткрытых дверях спиной к Муну и отдавал распоряжения.
— Майор! — Мун кашлянул, чтобы привлечь внимание.
Майор Мэлбрич, захлопнув дверь, резко обернулся.
— Пожалуйста! — Всем своим тоном он давал понять, что торопится.
— Меня интересует медчасть шестьдесят седьмой моторизованной бригады.
— В каком смысле?
— Вы не скажете, куда их перебросили?
— Ах вот что! — Майор снял фуражку и, поправив и так безукоризненно прямой пробор, снова надел. — Туда же, откуда прибыли. В Картахену.
— Придется мне, по-видимому, съездить туда, — заметил Мун.
— Их там уже тоже нет. Они сейчас в пути — не то в Сеул, не то на Окинаву. Точно не помню.
— А куда именно? Постарайтесь вспомнить. — Мун пристально посмотрел на своего собеседника. Человек с таким прямым пробором обычно может похвастаться не только аккуратностью и исполнительностью, но и хорошей памятью. Однако, если учесть воздушную катастрофу и особенно пропажу секретных устройств… В таких случаях немудрено потерять голову.
— В данном случае совершенно неважно, — майор Мэлбрич прищурился. — И я, и они сами отлично знали, куда их направляют. Во Вьетнаме санитарный персонал нужен до зарезу.
— Был официальный приказ? — осведомился Мун.
— Им об этом скажут, когда транспортный самолет возьмет курс на вьетнамский аэродром. В принципе это правильно. Зачем преждевременно подрывать моральный дух? Но наши мудрецы не учитывают, что у людей имеются уши. Сержант Смит, у которого в штабе есть знакомый сержант Джонс, часто осведомлен лучше любого генерала.
На обратной дороге Муну пришлось снова пройти мимо душевых кабинок. Мылась уже другая смена. Та кабина, в которой он видел высокого худощавого человека со странно знакомым лицом, была пуста.
КАБАЧОК ДОНА ЭРНАНДО
Задумавшись, Мун вышел из ворот мимо часового и рывком остановился. Море слепило глаза. Солнце уже было в зените, и вода превратилась в отражатель. Море надвинулось на него, огромное, наполненное солнцем. Впечатление было настолько сильным, что с полминуты Мун не видел ничего, кроме воды и солнца.
Постепенно он стал различать детали. Знакомая фигура поднялась, стряхнула песчинки с шорт и с угодливой улыбкой шагнула к Муну.
— Опять вы? — Муну не удалось скрыть раздражения.
— Извините, что задержался. — Билль Ритчи притворился, будто ничего не заметил. — Я только собирался осведомиться, не пришла ли на мое имя корреспонденция, но эти испанцы так болтливы! — Старый актер театрально вздохнул.
— Каким образом вы вообще узнали, где я?
— О, это проще простого. Расспрашивал прохожих. За несколько часов вы успели стать знаменитостью. Вы не учитываете, мистер Мун, что означает прибытие знаменитого детектива для такого местечка, как Панотарос.
— А для вас? — иронически спросил Мун.
— Для меня? О, по отношению к вам у меня нет никаких корыстолюбивых замыслов. Я только подумал, что могу быть полезен хотя бы как переводчик. Конечно, согласись вы написать детективный сценарий, вы могли бы потребовать, чтобы на главную роль пригласили меня. — Билль Ритчи замолчал и, остановившись, помахал кому-то рукой.
Мун обернулся и увидел одного из свидетелей — дона Камило. Рыбак стоял на борту изрядно потрепанного баркаса, который выходил в море. У Муна сложилось впечатление, будто суденышко состоит в основном из многочисленных зашпаклеванных дыр. Помахав в ответ, дон Камило быстро спустился в каюту — очевидно, причиной тому был внезапно заглохший мотор.
Несколько минут Мун и его спутник молча шагали вдоль почти безлюдного берега.
— Вы видели доктора Энкарно? — наконец осведомился актер, глядя на собеседника своими наивными мутно-голубыми глазами. — Говорите, уехал? Не может этого быть! — Глаза Билля Ритчи стали совсем круглыми.
— Почему не может?
— Насколько я помню, доктор Энкарно ни разу не выезжал из Панотароса. Даже в Малагу за медикаментами посылал кого-нибудь другого.
— Ну и что ж? На этот раз решил поехать сам.
— А если с кем-нибудь что случится? Он ведь единственный врач в поселке! В последнее время в основном лечил туристов. Местные крестьяне не очень любят врачей. Считают, что панихида обходится дешевле. С меня же он никогда не брал денег.
— Доктор Энкарно хорошо знал языки?
— Только английский. Несколько лет прожил в Америке. Я пытался его как-то расспросить, но он все отмалчивался. А в тот раз, когда заговорил, был так пьян, что я толком ничего не понял. Какие-то наркотики. Его не то арестовали, не то собирались…
— Он много пил?
— Наоборот, очень мало. Но иногда на него находило. Как будто изнутри грызет. Вы, слава богу, не знаете, что это за чувство… — Билль Ритчи замолк, потом принялся причитать: — Уехал? Странно! А если у меня вдруг будет сердечный приступ?…
— Кто-нибудь приходил к Шриверам, после того как их перевели в медчасть? — довольно грубо прервал Мун.
Билль Ритчи не ответил. Остановился, словно переваривая какую-то мысль. Мутные глаза прояснились, морщины разгладились.
— Ну да, медчасть! Я ведь совсем забыл о ней. — Он говорил громко и радостно. — Там хорошие врачи! И они наверняка не откажутся помочь своему соотечественнику… Вы уже обедали?
Вопрос был настолько лишен связи с предыдущим, что Мун опешил.
— Даже не завтракал. Может быть, пообедаем вместе? — предложил он.
— Нет, спасибо. Я не голоден. Но с удовольствием провожу вас. Это совсем недалеко. Погребок дона Эрнандо. Очень милый кабачок, оригинальные блюда, вам понравится.
Кабачок дона Эрнандо действительно представлял собой похожий на подземный ход, вытянутый в длину прохладный погреб. По одну сторону стояли винные бочки, по другую — стойка. Между ними оставалось достаточно места для высоких табуретов, на которых сидели посетители.
