Роберт Ладлэм - Тривейн
— Я бы назвал эту враждебность вопиющим безмолвием! — заметил президент.
— Согласен, — кивнул Хилл. — Ответ должен был находиться здесь, — он снова постучал пальцами по досье, — но сначала я не смог найти его. Однако потом, разложив все по временным полочкам, вернувшись к марту пятьдесят второго года, я понял, в чем дело. В тот год вы совершили свой первый, казалось бы, лишенный всякого смысла поступок, вставили, так сказать, капсюль в гранату...
И посол Хилл принялся нудно, пункт за пунктом, излагать свои умозаключения. А Тривейн слушал его и думал о том, действительно ли старику удалось во всем разобраться. Да, у него тогда была только одна цель: делать деньги, чтобы раз и навсегда избавить себя от случайностей. Он не хотел повторить печальный опыт отца, свидетелем чему был во время слушания дела в бостонском суде. Да, конечно, наблюдая за процессом, Эндрю тогда пришел в ярость. Но главное было в другом: в пустой трате ресурсов, не важно каких — финансовых, физических или умственных. Вот что было подлинным злом!
Он видел, как мешали отцу претворить в жизнь задуманное, как искажали все, что он делал. И что в результате? Бедность, а вместе с ней прекращение всякой деятельности. Фантазии стали для отца реальностью, желание защитить себя — своего рода манией. Больное воображение рисовало искаженные образы, некогда энергичный, гордый, полный любви к людям, преуспевающий человек превратился в ничтожество. А дальше... Бессмысленное, исполненное жалости к самому себе существование, движущей силой которого стала ненависть...
Когда-то энергичный, полный любви к людям человек превратился в некоего чудика из-за того, что существование потеряло для него смысл. В марте пятьдесят второго, с последним ударом судейского молотка, отец Тривейна понял, что отныне ему запрещено заниматься бизнесом. Таким образом, суд фактически оправдал жуликов, а все наилучшие стремления и надежды Тривейна-старшего были похоронены навсегда.
Отец превратился в настоящего импотента, растерянного евнуха, который пытался что-то еще доказать. Но срывающийся голос даже отдаленно не напоминал мужской.
А сын его потерял интерес к юриспруденции, а тут как раз некий Дуглас Пейс предложил ему открыть собственное дело. Разочарование и вновь обретенная надежда совпали во времени, и это совпадение оказалось счастливым еще и потому, что младшая сестра Пейса стала впоследствии миссис Тривейн. Однако словам Эндрю мало кто верил. Почему-то предпочитали искать глубже, объясняя его уход из университета неким эмоциональным взрывом, чуть ли не бунтом... Какая чепуха!
Что там говорить, Дуглас Пейс удачно выбрал момент. Это был превосходный, сосредоточенный на себе самом инженер-электронщик, который работал в Хартфорде в «Пратт энд Уитни». Дуглас, крайне стеснительный, чувствовал себя счастливым только в своей лаборатории в Хартфорде. Правда, у этого стеснительного парня была такая особенность: он всегда считал, что он прав, а все другие заблуждаются. В данный момент под другими Дуглас подразумевал своих хозяев, которые наотрез отказались вкладывать деньги в разработку и производство сфероидных дисков. Пейс же был убежден, что именно эти диски — важнейший компонент развивающейся техники. Как выяснилось, он и в самом деле обогнал свое время, правда, лишь на тридцать один месяц.
Их первая «фабрика» разместилась в части заброшенного склада в Меридене. Первый станок, уже сменивший двоих хозяев, они купили у разорившейся фирмы, которая срочно продавала имущество. Ну, а свою деятельность начали с выполнения заказов по производству дисков для реактивных самолетов. Заказчиками выступали фирмы, связанные с Пентагоном, включая, кстати сказать, и «Пратт энд Уитни».
Поскольку их основной заказ был не очень большим, они заключили несколько контрактов с военными организациями, для чего пришлось купить еще два станка и арендовать уже весь склад. Через два года выяснилось, что реактивные самолеты на авиалиниях — это весьма выгодно: будущее за ними! В конце пятидесятых новые грандиозные планы потребовали новых самолетов, и знания, ранее применявшиеся лишь при строительстве военных машин, пригодились и для гражданских нужд. Так что идеи Дугласа, который уже далеко ушел в своих разработках сфероидных дисков, пришлись весьма кстати.
Подъем был крут, и очень скоро Дуглас и Эндрю стали владельцами десяти заводов, которые работали в три смены целых пять лет.
И вот тогда-то Эндрю открыл в себе совершенно новое качество: он, оказывается, умеет продать товар, недаром ему часто говорили об этом. Нет, он вовсе не спекулировал на рынках, где их товары пользовались большим спросом. Его таланты были совсем иного рода: он оказался прирожденным администратором, обладая потрясающей способностью в считанные часы привлечь к работе талантливых специалистов, из-за отсутствия которых другие фирмы так часто несли убытки. Одаренные люди верили в Тривейна, а он, мгновенно оценивая их, выискивая их слабости, умело играл на этом. С его редким талантом создавать в коллективе творческую атмосферу, он умел создать мощные стимулы для хорошей работы, находил, если надо, общий язык с профсоюзами. Контракты Тривейн подписывал лишь после того, как выяснял, что они повлекут за собой рост денежного и торгового оборота в Нью-Хейвене, особенно оговаривая те пункты, в которых шла речь о плате по конечному результату. Его называли «прогрессивным», но он хорошо знал, что этот термин не отражает истины. Он никогда не скрывал, что защищает собственные интересы, проповедуя теорию просвещенного эгоизма.
Что ж, его теория оправдалась, со временем Тривейн доказал это.
Но самой удивительной, необъяснимой способностью, обнаруженной Тривейном в самом себе, оказалось умение помнить пункты и нюансы всех договоров, что позволяло ему обходиться без каких-либо записей. Иногда он заводил разговор о том, что, возможно, обладает абсолютной памятью, но Филис легко опровергала подобные утверждения, приводя в качестве неопровержимого доказательства тот факт, что день своего рождения он не помнил. Жена напомнила ему и о том, что он никогда не шел на переговоры без предварительного, изматывающего, детального анализа дела. Она мягко замечала, что причина тому кроется в подсознании: в страхе повторить судьбу отца.
Со временем росло количество авиалиний и денежные обороты, да и вся производственная сеть, распространившаяся по Атлантическому побережью. Компаньоны понимали, что достигли всего, о чем мечталось. Но в ночь на четвертое октября пятьдесят седьмого года мир был потрясен известием о том, что Москва запустила первый космический спутник. Стало вдруг ясным: старой эре приходит конец, начинается новая...
Страну охватила лихорадка. Коренным образом изменилась вся система индустриальных и политических приоритетов: ведь Соединенные Штаты Америки неожиданно были оттеснены на второе место! Гордость самого изобретательного в мире народа оказалась задетой, а сам он поставлен в тупик. Требовалось восстановить статус-кво, причем любой ценой.
В тот вечер, когда было получено известие о запуске спутника, Дуглас Пейс приехал к Эндрю домой, в Нью-Хейвен, и Филис до четырех утра варила для них кофе. Результатом этого ночного бдения явилось решение о том, что уверенно стоящая на ногах «Пейс — Тривейн компани» должна стать главным подрядчиком для управления по исследованию космического пространства НАСА и поставлять сфероидные диски, способные обеспечить запуск ракет. Речь шла о мощном двигателе с тягой в шестьсот тысяч фунтов. А потом они вообще решили переключиться на работу с космосом. Конечно, они могли бы продолжать выгодное сотрудничество и с авиалиниями, но вместо этого принялись оснащать свои фабрики новой техникой для космической промышленности. Оба понимали, что в конце шестидесятых появятся новые летательные аппараты. И хотя риск был велик, Пейс и Тривейн с их великолепными природными данными пошли на него...
— В конце концов, — снова заговорил Хилл, — я обнаружил в этом в высшей степени замечательном документе, мистер Тривейн, то, что нас с президентом как раз интересовало. Вернемся к пятьдесят второму году...
«Бог ты мой! Они докопались до этого, Филис! Докопались до той самой „игры“, как ты ее называла, которую ненавидела, считая, что она марает меня. А началось все с того грязного маленького ублюдка, с того щеголя флейтиста. Да, все началось с Алена...»
— Ваша компания, — продолжал Большой Билли Хилл, — сделала смелый шаг. Без каких бы то ни было гарантий вы переориентировали семьдесят процентов ваших фабрик и почти все ваши лаборатории на неизведанный рынок. Понятно, что вы понимали, какая складывается обстановка...
— Относительно рынка мы никогда не сомневались, — сказал Тривейн. — Мы лишь оценивали спрос...
— Понятно. Как ясно и то, что это вам удалось. И пока другие еще только раскачивались, вы уже готовились выпускать продукцию!
