Александр Чагай - Каро-Кари
– Но вас же там не было!
– Главное, что я чеченка. Все, что происходило там – и моя боль.
Шантарский гневно воскликнул:
– А что творили басаевы и радуевы?! Это не кровавый след?! Это не ваша боль?
Отвернувшись, Хамилла помолчала, потом сказала:
– Уходите, пожалуйста, уходите.
Вспоминая этот разговор, Шантарский думал о том, что, хотя его прогнали, между ним и чеченкой установилась какая-то тонкая, незримая связь. Это обнадеживало, и он мечтал увидеть ее снова, переброситься парой слов. Теперь же, выяснив, что Хамиллы не будет, Леонид был обескуражен, почувствовал себя обманутым.
Им с Ксаном понадобилось не меньше десяти минут, чтобы пройти сквозь толпу жующих, пьющих и оживленно беседующих гостей. Приходилось останавливаться, здороваться, перекидываться словечком, шутить, улыбаться, отпускать комплименты. У приема свои правила – молча обходить публику не принято.
Ксан с облегчением увидел, что Шантарский взял себя в руки, принявшись успешно развлекать публику. У него всегда были припасены занимательные истории, анекдоты, а когда речь заходила о политике, он поражал собеседников своей информированностью. Закулисные интриги в парламенте и президентском секретариате, любовные интрижки местных правителей, разные «скелеты» припрятанные в их вместительных «шкафах». Все он знал и обо всем судил – хлестко, с юмором. При этом знал что, кому и как можно рассказывать, чтобы попасть в точку и не нарваться на неприятность.
Тем, кто скептически относился к пакистанской политике и ситуации в стране, он мог слить информацию о личном состоянии президента, источниках его богатства, принадлежавших ему фирмах и компаниях, и даже нашептать кое-какие сплетни о его альковных делишках. Индийцы с усиленным вниманием «наматывали на ус» сообщение о поставках российских двигателей для пакистано-китайских истребителей. Эти данные хоть и не были секретными, Москвой не афишировались, вполне могли сойти за таковые и отлично годились для «подкармливания» нужных контактов, то есть лиц, которые могли стать полезными источниками информации…
С пакистанцами можно было поделиться своим отношением к индийцам. Пускай они близки с Россией, но раздражают своим высокомерием, амбициями и уверенностью, что имеют монопольное право на «русскую дружбу». Представляете, вещал словоохотливый Шантарский (будто хлебнул лишнего), этот Викрам Мисри заявил, что мы не можем продавать вам наши вертолеты! Почему же, спрашиваю я? А потому, отвечает он, что мы друзья! Но ведь англичане и американцы продают вертолеты и самолеты, да и вооружения обеим сторонам кашмирского конфликта! Почему же нам нельзя? А вот нельзя, упорствует Мисри, потому что мы друзья! Что за логика, а?
Мисри был первым секретарем посольства Индии, курировал внешнюю политику и ревностно отслеживал все связи России и Пакистана. В Дели переживали всякий раз, когда Москва поставляла Исламабаду вертолеты семейства «Ми» (особенно в военном исполнении), и ставили этим поставкам палки в колеса.
Зато с Мисри и другими «индусами» (не все индийцы были индусами, но русские упорно величали их именно так) можно было обсудить вопросы продажи Пакистану вооружений из европейских стран или Китая, козни пакистанского Объединенного разведывательного управления (сокращенно – ОРУ) и другие, не менее занятные темы.
Ксан ассистировал Шантарскому, не уступая ему в умении заинтересовать собеседника коротким разговором, а после прервать его так, чтобы тот не обиделся.
Наконец они приблизились к Вахе Хисратулову, окруженному плотным кольцом гостей. Он с упоением вещал об экономических и культурных достижениях своей республики, неоценимой помощи федерального центра, успешной борьбе с недобитыми остатками террористов. Говорил о том, как зарвались «либерасты», то есть всякие правозащитники и западные НПО, которые ужасаются диктатуре Горгуева. А никакой диктатуры нет, просто чеченцы по традиции уважают власть, которую они сами же и выбрали. Старейшины поддерживают чеченского главу, и президент России его поддерживает. А это важнее всяких там выборов. Конечно, они проводятся…
Ваха говорил по-английски с ужасным акцентом, но в остальном вполне прилично. Кто-то из присутствовавших поинтересовался, откуда он «так замечательно знает язык», и довольный Ваха сообщил, что изучал его в школе и университете, а затем «отточил» в зарубежных поездках.
В свое время среди чеченских боевиков Ваха славился как интеллектуал. Он и впрямь был образован – выпускник Литературного института, принятый в свое время в Союз писателей СССР, автор стихов и коротких рассказов.
– Ездил в Америку, Европу, – делился он, – общался с коллегами по цеху…
Ксан мог бы добавить, что Ваха посещал еще Турцию, Афганистан, Ирак, Эмираты, где тоже общался с коллегами по цеху, только цех этот был другим – в него входили главари террористических группировок.
Чеченцу нравилось находиться в центре внимания. Он смеялся и шутил. На вопрос о том, как относятся в Чечне к русским, ведь война закончилась совсем недавно, Ваха ответил так:
– У нас анекдот раньше рассказывали. Стоит на развилке трех дорог федерал, в смысле, русский солдат, а перед ним камень. На нем написано: Налево пойдешь – убьют. Направо пойдешь – убьют. Прямо пойдешь – убьют. «Что же делать?» – думает федерал. И тут внутренний голос ему подсказывает: «Думай быстрее, не то убьют прямо на месте».
Прервав раздавшиеся было смешки, Ваха серьезно пояснил:
– Так рассказывали, но уже не рассказывают. Потому что русские – наши друзья, и мы живем в одной федерации. Они – федералы, и мы – федералы. А с бандитами мы бы и без них справились, и сейчас справляемся.
В телеграмме из центра упоминалось, что Ваха – человек болезненный, и ему следует обеспечить определенную диету. Какую именно, Ксан не помнил. Правда, по словам Ромадина, который встречал Ваху и уже успел поводить его по местным магазинам, посланец Горгуева с удовольствием поглощал острые пакистанские блюда. Вот и сейчас он не отпускал официанта с подносом, на котором были разложены тигровые креветки в кляре. Ваха макал их в жгучий соус чили и уверенными движениями отправлял себе в пасть.
Миловидная Фарзана Ношаб, работавшая в местном отделении Международного валютного фонда, заставила чеченца прервать это увлекательное занятие. С невинной улыбкой она осведомилась, как относятся в Грозном к росту чеченской эмиграции. Ведь население бежит из Чечни. Ваха застыл с креветкой, зажатой в пальцах, и уперся в Фарзану ледяным взором.
С виду ничего пугающего в нем не было – пожилой, лет шестидесяти пяти, худющий и сутулый, с несоразмерно крупной головой, с которой слетели остатки волос. Но в чертах лица – кавказская отточенность, ястребиная цепкость и дремлющая ненависть. Кожа, темная, как у египетской мумии, туго обтягивала череп. После заданного вопроса физиономия Хисратулова приобрела выражение не просто злобное, но, как показалось Ксану, совершенно отвратительное. Ни дать ни взять заспиртованный монстр из кунсткамеры. Но, почувствовав реакцию окружающих (те чуть было не отшатнулись), он спохватился, изобразил улыбку и ответил достаточно мягко:
– Мы такая же свободная страна, как Соединенные Штаты. Каждый может ехать куда захочет. А захочет вернуться – пожалуйста, пусть возвращается. Вот и в Пакистане то же самое. Миллионы за границей работают, деньги домой высылают… Вы еще молоды, многого не знаете, а жизнь – она такая разная…
Затем, после непродолжительной паузы, он произнес нараспев что-то заунывное по-чеченски.
– Мои стихи, – скромно объяснил Ваха.
– Нам бы хотелось услышать перевод, – попросил первый секретарь индонезийского посольства Аугус Даранджа.
Ваха благосклонно улыбнулся и также заунывно перевел на английский:
«На Земле мы все – племя людское, но в этом племени мы все такие разные, и негоже принуждать друг друга жить по-своему, станем же на колени и попросим взаимно прощения у матери-земли, чтобы не стать пятнышками позора на ее лице…»
Все зааплодировали, в том числе и Фарзана. Похлопав, она попыталась вернуть беседу в прежнее русло.
– Значит, чеченцы уезжают не из-за политических преследований?
Ксан мысленно отругал девушку. И что она лезет с расспросами? Старая привычка. Прежде Фарзана была научным сотрудником в Исламабадском институте политических исследований и лишь недавно, не без помощи Ксана, перешла на работу в местное отделение Международного валютного фонда. Там должность была престижнее, и платили больше.
К этому времени Ваха разглядел, что пакистанка не так уж молода, ей не меньше тридцати пяти, просто стройна, подтянута и умело пользуется косметикой. Он коротко бросил «нет» и отвернулся в поисках более дружелюбно настроенных собеседников. Заприметив Ксана и Шантарского, отсалютовал им стаканом с «лонгдринком» и полюбопытствовал:
