Евгений Коршунов - Операция «Хамелеон»
Посол улыбнулся:
— О них в Гвиании говорят, что их идеалы — белая жена, черный «мерседес» и разноцветная вилла.
— Но есть и такие, кому хорошо жилось и при колонизаторах, — произнес Глаголев.
Посол кивнул.
— Правильно. Именно из таких элементов западные державы создают здесь свою агентуру.
— А правительство? Как на все это смотрит правительство? В нашей печати о Гвиании пишется так мало, что...
Петр не окончил фразу.
— У нас ровные отношения, — осторожно начал посол. — Развиваются кое-какие контакты, есть небольшая торговля. Гвианийцам выгодно иметь с нами дело, но развитие советско-гвианийских отношений невыгодно Западу. Словом, западные страны делают все, чтобы затормозить развитие наших отношений, а при возможности — заморозить их совсем.
— Ну, а нейтралисты? Левые? Я видел листовку с предупреждением о забастовке. Это что? Серьезно? — с интересом спросил Петр.
— Еще как!
Лицо посла стало строгим.
— Профсоюзам Гвиании, кажется, удалось в конце концов договориться о совместных действиях. А этого здесь боятся как огня и западные державы, и те, кто на них ориентируется. Сейчас они будут лезть из кожи вон, чтобы не допустить создания единого фронта профсоюзов. Я уверен — они пойдут на все, на любые провокации, вплоть до обвинения нас, советских людей, в организации всеобщей забастовки.
— Старый прием! Кто в такое сейчас поверит! — иронически заметил Петр.
— Вы так думаете? — посол склонил голову набок и усмехнулся. — Старые приемы-то самые надежные.
Он посмотрел на Глаголева, словно ища поддержки.
— Особенно здесь, где люди не столь искушены во всем этом, как в Европе, — заметил консул.
Петр почувствовал, что опять краснеет.
«А ведь они опять это подводят ко вчерашней истории, — подумал он. — Действительно, как все глупо получилось! И я-то хорош! Нет, впредь надо быть умнее!»
Посол словно прочел его мысли и сразу переменил тему разговора.
— Ну, хватит пока о наших заботах. Поговорим о ваших. Профессор Иванников просит меня помочь вам с поездкой на Север. Конечно, ситуация в стране не совсем подходящая для этого, но попробуем. Кстати, ваш здешний метр, профессор Нортон, исключительно интересный человек. И с весом!
Посол многозначительно поднял указательный палец.
— Думаю, что с его помощью мы устроим вам эту поездку. Кстати, что это за история с письмом Дункана, о котором мне пишет Иванников?
После разговора у посла Глаголев затащил Петра в свой кабинет — крохотную комнатку, заваленную газетами, журналами, какими-то проспектами.
— Ну как вам понравился наш? — спросил Глаголев. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Умница.
Петр кивнул, вспоминая, с каким увлечением слушал посол его рассказ о письме султана Каруны, о лорде Дункане. Чувствовалось, что он прекрасно знаком не только с внутренней и внешней политикой современной Гвиании.
Глаголев убрал в сейф какие-то бумаги.
— Кстати, вы ведь и не знаете, кого вы вчера вытащили из драки, — сказал он, поворачивая ключ в массивной стальной дверце. — Стива Коладе, племянника самого президента!
Петр вздохнул:
— Ох, как же я жалею, что влез в эту историю!
— Да?
Глаголев рассмеялся:
— Подождите, эта история еще вспомнится и вам лично, и всем нам! Вот поверьте мне.
Петр встал.
— Мне пора. Вот если бы вы меня еще подбросили сейчас в университет, было бы совсем хорошо.
— Уай нот? — сказал Глаголев по-английски, перевел: — Почему бы нет? — и они вышли из комнаты.
Глава 8
Часы на университетской башне пробили полдень.
— Итак, сегодня мы обедаем в клубе с профессором Нортоном. Ровно в час, — австралиец оторвался от разложенных перед ним листков фотобумаги, усеянных арабскими письменами. — Профессор не любит опозданий!
Петр молча кивнул, продолжая читать «Дневник участника похода на Север». Это был толстый фолиант, изданный в 1907 году в Лондоне.
Вот уже три недели как Петр в Гвиании. Нортон сразу же запряг его в работу. Как только Петр появился в университете после визита в посольство, профессор отправил его в университетскую библиотеку подобрать все, что там было о падении султаната Каруны. И главное, все, что касалось требования лорда Дункана о выдаче убийцы капитана Мак-Грегора.
У профессора была своя система.
— Наука — это дисциплина, — сказал он, приведя Петра в небольшую комнатку на галерее одного из учебных корпусов, разбросанных по тщательно подстриженным и ухоженным зеленым лужайкам университетского городка.
В комнате стояло два стола, за одним из которых уже корпел над книгами Роберт Рекорд.
Профессор обращался со своими аспирантами как с непоседливыми школьниками.
Он требовал, чтобы они строго выполняли установленные им правила: начинали занятия в восемь часов утра, а кончали в четыре. Петр подчинился этому с удовольствием и с вечера заказывал книги в библиотеке, а утром вместе с австралийцем тащил их в свою учебную комнату.
Роберт оказался хорошим компаньоном — собранным, молчаливым. Он работал над темой, связанной с работорговлей и ее влиянием на экономику районов, ставших затем Республикой Гвианией. Сейчас он разбирал фотокопии документов на языке хауса, которым владел довольно хорошо.
Отложив бумаги, он встал из-за стола, потянулся так, что хрустнули суставы, и прошелся по комнате.
Петр закрыл книгу и зажмурил уставшие глаза.
Роберт, прохаживавшийся по комнате, вдруг резко остановился.
— А что вы скажете, если профессор пошлет вас на север Гвиании — порыться в архивах Каруны?
Он пристально посмотрел на Петра.
— Это же здорово! — вырвалось у того. — В этом ведь, собственно, весь смысл моего пребывания здесь! Если я обнаружу документы, проливающие свет на то, как в действительности была начата колонизация Севера...
Австралиец саркастически прищурился:
— Вы... что же... действительно думаете, что где-то там, на Севере, потомки султана Каруны хранят для вас копию письма своего неудачливого предка к бравому лорду Дункану?
Он рассмеялся.
— Но история всегда ухитряется сохранить какие-нибудь свидетельства! — упрямо заметил Петр.
— Что ж, вы, пожалуй, правы.
Австралиец возбужденно хлопнул в ладоши.
— Честно говоря, я тоже заинтересован в этой поездке. Я здесь дьявольски устал и хочу проветриться. Отдохнуть от университета. Итак, союз! Я подаю профессору мысль о поездке на Север, а вы просите, чтобы он разрешил мне поехать с вами. Тем более что у меня есть машина, а у вас нет. Ну?
Петр охотно кивнул.
— Конечно, вдвоем лучше, — согласился он. — А почему вы сами не хотите спросить разрешения у профессора?
Роберт фыркнул:
— Ха! Старик со странностями. Никогда не знаешь, что он вдруг выкинет. А к вам он с первого же дня проникся уважением. Уж я это чувствую! Кстати... нам пора выезжать. Если мы опоздаем хоть на десяток минут, профессор нас съест живьем.
По дороге до самого клуба Роберт молчал. Впервые за три дня Петр видел его озабоченным.
Приехали они минут на пятнадцать раньше и поставили машину на площадке, на которой прямо по асфальту было написано белой краской:
«Только для старших сотрудников».
Такая же надпись висела и над неширокой аллеей, образованной зелеными стенами ровно, словно по ниточке, выстриженных цесарин — похожих на кипарисы деревьев. Аллея вела к длинному одноэтажному зданию из стекла и бетона, окруженному зеленью просторной лужайки.
Это был клуб, куда имели доступ лишь профессора, преподаватели и представители административной верхушки университета. Студентам вход сюда был строго-настрого заказан.
Гвианиец, служитель в серой университетской форме, сидевший за конторкой у входа, вопросительно поднял глаза на вошедших.
— Мы приглашены профессором Нортоном, — привычно сказал Роберт.
— Да, да, мистер Нортон ждет вас. Проходите, пожалуйста, — поспешно ответил служитель.
Боб весело подмигнул Петру. Они пересекли довольно большой зал, судя по всему, служивший библиотекой.
Петр с интересом огляделся. В зале было два-три человека: они читали газеты, развалившись в креслах и вытянув ноги. Вдоль единственной нестеклянной стены на высоте человеческого роста были развешаны черно-серо-белые эстампы в тонких металлических рамках без стекол.
— Элинор Карлисл, — сказал австралиец. — Хотите посмотреть?
И опять, как тогда, в первый день своего приезда, Петр уловил в его голосе странные нотки.
Они подошли к стене и медленно пошли вдоль нее, разглядывая эстампы.
Художница вызвала на свет фантастических чудовищ, поселила их среди изломов линий, геометрических фигур и пятен. Все это было похоже на горячечный бред, но чем больше Петр смотрел на эстампы, тем беспокойнее было у него на душе. Сейчас они удивительно совпадали с его настроением. И в то же время они словно протестовали против тихой порядочности и благопристойности зала, на стене которого висели.
