Николай Гуданец - Охота на охотника
Потом еду обедать в «Асторию», что на пятом этаже Центрального универмага, кухня там по-старомодному образцовая. Как и почти всегда, ресторан закрыт на обслуживание туристов, но швейцар, которого я регулярно подкармливаю трешками, любезно пропускает меня в зал. Заказываю лососину, мясную солянку и лангет под грибным соусом. На десерт, разумеется, мороженое с орешками. Грешен, люблю вкусно поесть. Отъедаюсь, так сказать, за детство и юность.
Что-то не идет у меня из головы прочитанное, Замятин и Хаксли. Подкачала-таки фантазия у этих ребят. Неужто они всерьез думали, что самое нестерпимое – трахаться по талонам или делать детей фабричным способом. Их бы, голубчиков, отправить за жизненным опытом на зону или в стройбат; вот бы они там расширили сознание и написали бы дельные книжки. Слишком бледными и умильными кажутся их страхи за будущее, когда оно уже давно пришло, но еще не совсем миновало.
Загружаюсь на базаре всем, чего душа просит. Наилучшая ветчина, постная и без жилок, стоит уже двадцать два рубля. А ведь не так давно пятнадцать рублей за ту же ветчину казались бессовестным грабежом. Меняются времена, что говорить. Для Алины покупаю у спекулянта, напротив автовокзала, пачку «Кэмела» за двадцатку, а то вчера она курила паршивую «Астру» без фильтра. Еду домой.
Ровно в пять, поскольку я не прочь щегольнуть пунктуальностью, звоню в дверь, и мне отпирает Алина. Вручаю ей три крупные розы цвета предзакатных облаков, это мой излюбленный сорт «Суперстар».
– Саша, ты меня балуешь, – шепчет она, подставляя губы.
Зинаида Григорьевна угрюмо шествует мимо нас на кухню и принимается грохотать кастрюлями.
– Да, у меня Кравцов сидит, – предупреждает Алина. – Он книжку принес, я его попросила…
Действительно, в моем любимом кресле развалился худосочный Кравцов, покуривая «Астру» из незатейливовго пластмассового мундштука. Его жиденькая длинная шевелюра обильно обсыпала перхотью плечи, узкие и костлявые, обтянутые темно-синим свитером.
– Добрый вечер, – учтиво говорю я.
– Здрасьте, – цедит он, даже не потрудившись привстать.
Алина приносит керамическую вазу с водой и ставит в нее мои розы.
Наверно, я никогда не пойму, чем такой мозгляк сумел в свое время покорить Алину.
– Так на чем мы остановились? – спрашивает он. – Ах да, на гражданских комитетах.
– И на том, что я не понимаю твоей иронии, – подхватывает она и обращается уже ко мне. – Представляешь, Кравцову почему-то не нравится, что я зарегистрировалась кандидаткой в граждане Латвии.
– По мне, так хоть в граждане Гондураса, – говорю я. – Какая разница?
– Весьма изящная шутка, браво, – отмечает Кравцов, и мне чертовски вдруг хочется врезать ему по зубам. – А не кажется ли тебе, моя дорогая, что это отчасти унизительно? Какие-то феодальные штучки, юс сангви, понимаете ли; ах, в ваших жилах не течет красно-бело-красная кровь гражданина? Какой афронт, ну так и быть, запишем вас кандидатом в чистокровные…
– Что за интерфронтовские речи, Кравцов? – обижается она. – Это же просто как референдум, кто за независимость Латвии, тот регистрируется. Я так понимаю.
– Странно, – говорит он, теребя бороденку. – Вот у меня тут могилы пращуров, исторические корни, если угодно. Я имею полное право на гражданство, не хуже любого латыша, однако регистрироваться не иду. По моему скромному разумению, это сущая оперетка. А ты вот оккупантово семя, пардон, и мигрантское отродье, но идешь на поклон, унижаешься, регистрируешься кандидаткой.
– Ты передергиваешь, – возражает Алина. – Это чисто юридическая процедура: согласно довоенной Конституции…
– Так возьми и почитай хорошенько эту самую Конституцию. Откуда выкопали статус кандидата, из какой статьи? Там ведь нет ни слова о кандидатах в граждане, ни полсловечка…
– Если хочешь знать, интеллигентный человек всегда солидарен с теми, чьи права попраны, – начинает кипятиться Алина. – Я считаю себя интеллигентным человеком, да-да, не надо корчить рожи. И еще я считаю, что Латвию незаконно оккупировали и ее должны освободить. Понятно? И чтобы не стыдно было смотреть в глаза латышам, я пошла и зарегистрировалась кандидаткой. Вопросы есть?
Она берет со стола пачку «Астры», но я вынимаю из кармана «Кэмел» и молча протягиваю ей.
– Ой, спасибо, – радуется она, распечатывает пачку, и я подношу огоньку.
– Ты меня совсем запутала, бедненького, – ерничает Кравцов. – Так это что же, строго юридическая процедура или интеллигентско-моралистическая? А?
– Ладно, Кравцов, отстань, – машет рукой Алина. – Что ты всё дураком-то прикидываешься? На вот, закури «Кэмел» и успокойся.
– Спасибо, предпочитаю «Астру», – говорит он и с гаденькой улыбочкой взирает на меня. – А вы, как видно, очень богатый человек? Да?
– Смотря что вы считаете богатством.
– Ну, богатство – это когда человек богат, понимаете? Такой вот, знаете ли, бога-атый, широ-окая натура, из этих, из новых властителей нашей грешной жизни. Которые от сотенных прикуривают.
– Я не прикуриваю. Поскольку не курю.
– Понятно, здоровье бережете. Похвально. А нельзя ли узнать род ваших занятий? Если это, конечно, ни с чем предосудительным не связано.
– Пожалуйста, я скажу. В основном я занимаюсь тем, что бью морды, – со светской улыбкой сообщаю я.
– Как интересно. Простите за нескромность, а много ли вам за это платят?
– А я это делаю совершенно бесплатно. По зову души. И чем нахальнее морда, тем больше кайфа.
– Саша! – укоризненно восклицает Алина.
– До чего же у вас тонкие намеки, – щерится Кравцов. – Нельзя ли попроще?
По крайней мере он не трус, надо отдать должное.
– Ну-ка, хватит, вы, оба, – взрывается Алина. – Прекратите сейчас же. Противно слушать.
Я повинуюсь и умолкаю. Собственно, у меня и в мыслях не было затевать драку. Хотелось немножко осадить этого очкастого хлюста, но не вышло.
– Как прикажешь, – соглашается он. – Тогда вернемся, с твоего позволения, к вопросу о гражданстве.
– Не хочу, – огрызается она. – Надоело.
– Но я же выслушал твои аргументы, правда? Так вот, я уважаю, например, афганских граждан. Потому что в Афганистане граждане действительно есть. Они не плачутся, что их напугали и тайком изнасиловали, они просто берутся за автоматы и за «Стингеры» и дают оккупантам жару. И они своего добились. А тут, видите ли, сдали республику без единого выстрела, дружно проголосовали за Блок трудового народа, а теперь через пятьдесят лет начинают регистрировать граждан. Минуточку, позвольте узнать, дорогие граждане и кандидаты, что ж вы раньше-то делали, где вы были, почему сидели, как мыши под веником?
– Ай, Кравцов, перестань. Какое ты имеешь право так говорить? Ты что, при Брежневе в лесах с автоматом прятался?
– Я не подличал по крайней мере.
– Да все подличали, – вмешиваюсь я. – Потому что молчали.
– Не все, но почти, – уточняет Кравцов. – А я хочу сказать, теперь-то нельзя быть совком, понимаете, поганым совком, который всех делит на своих и буржуев, на граждан и неграждан… Больше так нельзя. Неужели не видно, что это очередной большевизм?
Мысленно я дивлюсь нынешней поголовной наивности. Можно писать что угодно, можно до хрипоты спорить в коммуналках о политике, можно баловаться с фронтами и комитетами, выборами и прочей ерундистикой, но ведь есть «Карат». И вряд ли только он один. Едва закончатся игры в безделушки, вроде флагов, названий улиц, газетенок и конституционных поправок, едва народные забавы перейдут решающую грань и речь зайдет о настоящей власти, сработает секретный стальной капкан. Командор выйдет из своей темной комнаты, и его покажут в экстренном выпуске новостей, и нарекут новым Отцом народов и Спасителем Отечества. А не Командор, так другой, свято место пусто не бывает. Кованым сапогом турнет он весь балаган, всех свежевылупившихся народных вождей и героев, а уцелевшие брызнут в кусты, как ошпаренные котята. Бедные дурачки, они же до сих пор не поняли, в какой стране живут.
– А я уверена, что Латвия наконец станет второй Швейцарией, – говорит Алина. – И все наладится. Или будет долгая полоса раздоров, конфликтов, маразма, но рано или поздно мы придем опять-таки к Швейцарии. Это вопрос времени.
– Дай-то Бог, – хмыкает Кравцов.
– Надеюсь, мы не опаздываем к Регине? – осведомляюсь я, глядя на часы.
– Да-да, сейчас поедем, – спохватывается Алина.
Кравцов встает с кресла.
– Вынужден откланяться, – заявляет он, прикладываясь к руке Алины. – Всего наилучшего. Очень рад знакомству с таким состоятельным человеком, – добавляет он, кивая в мою сторону.
– До свидания, – спокойно говорю я.
Кравцов уходит.
7
Алина садится за стол, придвигает телефон и набирает номер.
– Региночка, здравствуй, это я. Да. Мы сейчас приедем к тебе. Да, с Сашей. Можем выйти хоть сейчас. Да. Почему?
