Лесли Уоллер - Посольство
– О, Боже! Мы опаздываем. – Он встал. Поднялась и Джилиан. Она подошла к книжному шкафу и взяла фотографию.
– А кто этот круглолицый джентльмен? – Она указала на Неда Френча.
Ройс забрал у нее фотографию.
– Один из наших военных атташе.
– А леди рядом с ним?
Коннел поставил фотографию на место.
– Не понял!
– С большим бюстом. – Джилиан слегка покраснела. – Мне кажется, она сильно похожа на меня.
– Это жена Френча. Но сходства я совсем не нахожу.
– Ну, во-первых, – фигура. – Джилиан задумалась. – Дорогой, я только сейчас поняла, что у меня совсем нет шансов. Вы просто не замечаете моих тайных прелестей.
– Вздор.
«Улыбайся!» – сказал себе Коннел.
– Чистый вздор. Пойдемте, не стоит опаздывать. В «Гавроше» бывают недовольны, если кто-то приходит не вовремя.
– Да пошли они…
– Что?
– Давайте посидим на площади и съедим сандвич из ржаного хлеба. – В ее голосе прозвучала угрожающая нотка, которая не ускользнула от Коннела.
«Ты от меня не уйдешь, – говорили ее удивительные глаза. – Не суетись, ты мой!»
– Мне кажется, в моей квартире будет еще лучше, дорогая?
Наступила напряженная тишина. Коннел внимательно рассматривал ее. Он знал Джилиан Лэм уже много лет. Она начала с работы в газете, но ее яркий, острый стиль раскрылся на телевидении, где не последнюю роль сыграла ее неброская красота и розовые щечки. «Лэм на заклание» – так называлась часовая передача, подготовленная ею в прошлом году для Би-би-си, в этом – для одного из независимых каналов, а в будущем году, как он слышал, – для нескольких зарубежных телекомпаний. Не исключено, что передачу покажут по американскому телевидению. У ее программы была простая идея: показать то, что пытаются скрыть.
– «Гаврош» никогда не простит мне, если я не приведу блестящую и прелестную мисс Лэм, – сказал наконец Ройс.
Джилиан мягко засмеялась.
– Как-нибудь в другой раз, Ройс, как-нибудь….
Господи, но только не в это воскресенье, молил Коннел.
* * *Все сделано довольно профессионально, отметил про себя Нед. Если и не элегантно, то по меньшей мере просто!
Конспиративная квартира размещалась в огромном торговом комплексе «Селфридж», занимавшем целый квартал вдоль шумной Оксфорд-стрит, и была всего в нескольких минутах ходьбы от канцелярии. Любой преследователь, думал Нед, оказался бы в сложном положении на первом этаже «Селфриджа» во время ленча. Слежку было бы легко обнаружить, а значит, и оторваться от нее.
Дальше маршрут пролегал по тыльной стороне магазина, по Эдвардс-Мьюз. В этой части и с западной стороны по направлению к Оксфорд-стрит «Селфридж» соседствовал со станцией техобслуживания фирмы «Шелл» и отелем. В те дни можно было попасть из магазина в отель, не выходя наружу. Лифты отеля были всего в одном-двух ярдах от входа, поэтому можно было подняться на них незаметно от портье. А если снять, как сделал Нед однажды в апреле, двухкомнатный номер – такой, как 404-й, – на имя вымышленной компании, которая платит помесячно, независимо от того, используется ли он, то получишь ключ от комнаты 404.
Все, включая еженедельные поиски техники подслушивания, было устроено, как в обычной конспиративной квартире, где Нед мог бы встречаться с агентами. И он действительно раза два с апреля использовал ее для этой цели. Только один человек знал об этом месте, но это был не Шамун. Хотя Нед был почти уверен, что Шамун догадывался о существовании этого убежища, его местонахождение оставалось тайной для всех, кроме женщины, которую Нед ждал с минуты на минуту.
Он поднял окно в спальне номера. В комнату ворвался сильный шум транспорта. Рев лондонской улицы набирал свои децибелы не от клаксонов машин, а от рычания двигателей легковушек, автобусов, дизелей такси. Нед настроил вмонтированное в стену радио на канал Би-би-си-3. Какой-то актер читал английские стихи густым красивым голосом под аккомпанемент оркестра английской средневековой музыки: с барабанами, флейтами и редкими струнными инструментами.
Нед открыл холодильник и достал маленькую холодную бутылку «перье».[19] Медленно, но не отрываясь, он выпил почти всю воду. Когда ему приходилось проверяться, не следят ли за ним, его всегда мучила жажда.
Нед посмотрел на дверцу холодильника и покачал головой. Он не станет проверять, закрыта ли она. Нед пошел к окну, чтобы холодильник остался у него за спиной, потом вздохнул и, повернувшись к нему, потрогал дверцу. Он все еще покачивал головой от огорчения.
Эта придурь с холодильниками со временем пройдет. С ним и раньше случалось такое, но он с этим покончит. А вот прыжок в автомобиль – что-то новое. Хорошо еще, что он не пытался остановить «роллс-ройс».
Он скинул туфли и лег на большую кровать, вспоминая о брифинге, который он только что провел в канцелярии. В сознании быстро мелькали картины, напоминавшие мультфильм. Потом он заставил себя не думать о брифинге и решил, что за шесть дней успеет исправить любую ошибку.
Джейн наверняка заметила все ошибки. Ему все больше и больше была нужна в эти дни ее поддержка в этом деле, которое казалось кошмаром. А может, сказал он себе, это и есть кошмар – отвратительный, пугающий, навязанный извне, но непостижимо связанный с изъянами собственной психики? Нед пристроил подушку наподобие деревянной японской, чтобы она приподнимала его шею.
Джейн была именно то, что ему нужно. Ее рассудок отлично справлялся с ядом, разлитым в жилах Неда.
Мелодраматично? А как назвать то, что отравило твою кровь и заставило тебя осознать бесцельность доброй половины твоей жизни, проведенной в работе на дядю Сэма? Как можно назвать взрослого мужчину, который отлично справлялся со своим делом и вдруг понял, что участвует в смертельной, но бесцельной игре? Он просто полный идиот.
Но ведь этого требовал от Неда дядя Сэм. Еще более трогательно? Имя этому греху – безволие. Он совершал дурацкие поступки, а Господь смотрел на это сквозь пальцы. Но, если дядя Сэм и есть Бог, сказал себе Нед, значит, именно он заставлял его делать глупости, чтобы выторговать еще несколько уступок в интересах свободы предпринимательства и американского образа жизни.
О, Джейн! Как мне нужно, чтобы ты была рядом!
Была рядом и взглянула на Америку, как на землю обетованную. Я зажег свою лампу рядом с золотой дверью. Джейн, скажи мне, что в этом есть смысл! В нас, утомленных битвами англосаксонских протестантах, едва теплится огонь.
Джейн – внучка иммигрантов. Но даже сейчас она сохранила простодушный и чистый взгляд на вещи. Земля для свободных, дом для мужественных – такова для тебя Америка. Я зажег свою лампу рядом с золотой дверью. Научи меня чувствовать, как ты, Джейн.
Викофа тогда ночью во Франкфурте помяли слишком сильно. Не помогли никакие профессиональные навыки. Родился он в Нинахе, штат Висконсин, – там, где фабрики «Клинекса».[20] А умирал тяжело – в густых лесах под Франкфуртом.
Нед поправил подушку и, уставившись в потолок, стал вспоминать то, что случилось с Викофом.
* * *Нэнси Ли Миллер нашла скамейку на Гросвенор-сквер, освещенной рассеянным светом облачного июньского дня. Она села и разгладила юбку, прикрывавшую ее длинные ноги в тонких темных чулках. Нэнси не положила, как обычно, ногу на ногу, так как собиралась развернуть на коленях пакет с бутербродом из тунца.
Это был обычный английский сандвич: сухой хлеб, следы масла и намек на тунца. Словно желая восполнить недостающее количество тунца, давшего изделию название бутерброда с рыбой, сверху положили три кружочка огурца толщиной в бумажный лист.
Нэнси Ли с удовольствием вспомнила сандвичи с салатом из тунца, которые готовят у нее на родине, в Калифорнии: объемное сооружение из хлеба, разрезанного по диагонали, и аппетитно выложенные на нем мясистые кусочки тунца, черешки сельдерея, горки низкокалорийного майонеза, «соломки» из моркови, завитки зеленого перца. Все это лежало на хрустящих листьях салата, окруженное кружочками томата, которые, правда, не имели запаха.
Она отломила кусочек от своего убогого сандвича, рассеянно глядя на какую-то статую в огромном капюшоне. Нэнси часто спрашивала себя, чья это статуя. Может, когда-нибудь рискнет спросить об этом кого-нибудь из американцев, работающих в посольстве.
Она увидела полковника Френча, выходящего из посольства, очень аккуратного и подтянутого в гражданской одежде. Полковник повернул на север, к Одли-стрит. Нэнси положила сандвич на остатки пластиковой обертки, порылась в маленькой сумочке и достала записную книжку.
Она нацарапала число и время на одной из последних страниц. Книжка была почти полностью исписана, а ведь начала она записывать меньше четырех недель назад – сразу после того, как об этом попросил Дрис. Его было очень плохо слышно. Он сказал, что звонит из Бейрута и скоро увидится с ней. Но с тех пор от него не было вестей и напоминала о нем только эта книжка, испещренная зашифрованными фразами, значение которых уже начало стираться из ее памяти. Когда информация понадобится Дрису, она, вероятно, уже не сможет ее расшифровать.
