Эдуард Тополь - Красная площадь
Вылетев из окна, она должна была угодить в стену точно такого же нового соседнего дома на уровне второго или третьего этажа и упасть куда-то во двор, юркнуть в метровый снег, который все идет и идет, вынуждая местного дворника сдаться перед силами природы и покорно ждать конца снегопада. Я спрыгнул со стула и вышел из квартиры № 9. В коридоре я наобум позвонил в соседнюю квартиру – никто не ответил. Из следующей квартиры была слышна громкая музыка, на мой звонок в двери показалась толстая девушка в свадебной фате.
– Извините, – сказал я ей. – У вас не найдется бинокля!
– Чиво? – изумилась невеста.
Но в четвертой по счету квартире лично из рук внука бывшего министра морского флота Бакаева я получил цейсовский бинокль и даже детскую подзорную трубу. Я вышел на улицу.
У подъезда стояла служебная «Волга», выделенная мне на этот вечер дежурным помощником Генерального прокурора. В машине, слушая «Маяк» сидел молодой голубоглазый водитель – Саша Лунин. Я велел ему въехать во двор дома и светом фар осветить кусок стены противоположного дома между вторым и третьим этажами.
То была непростая задача. Саша почесал в затылке, но справился с ней: въехав во двор, он закрепил задние колеса «Волги» парой камней, а передок машины поднял домкратом. Дальний свет мощных фар «Волги» осветил мне стену напротив окон квартиры Мигуна. Подойдя к ней вплотную, я стал в бинокль пристально осматривать стену.
И я нашел то, что искал, – на белой стене дома черную выбоину.
Под этой выбоинкой я мысленно очертил себе квадрат снега и приказал Саше опустить передок машины и посветить мне. И вслед за этим я, к Сашиному удивлению, стал рыться там в снегу голыми руками.
Очень скоро руки замерзли, и я уже клял себя за поспешность. Конечно, все это можно было сделать завтра и куда профессиональней: вызвать роту солдат и просеять тут весь снег. Но в каждом деле есть азарт, когда отступать кажется не по-мужски. Саша глядел на меня иронично, желтые пятна окон соседних домов дразнили меня всплесками домашнего смеха, мерцанием телевизионных экранов и громкой музыкой. Там, в приятном тепле нестандартно-барских квартир этих новых многоэтажных домов, построенных на тихой улице Качалова специально для правительственной и научной элиты, люди пили чай и вино, слушали музыку, гуляли на свадьбе или смотрели по телевизору очередную серию военного детектива «Семнадцать мгновений весны» с Тихоновым в главной роли. А я копался в этом снегу у них под окнами. Но чем больше я злился (на кого? на самого себя?), тем упрямей запускал окоченевшие, красные уже руки в снег и шарил там, будто проверял свой характер. Лишь когда сердце уже заходилось от мороза, я выдергивал руки, отогревал их дыханием, а потом заставлял себя снова шарить в этом снегу. Ноги давно промокли, намокли и штанины брюк и рукава пальто, пиджака и рубахи – не закатал их, конечно, по глупости, – но когда собрался сдаться и плюнуть на это дело, – именно в этот момент левая рука, не веря самой себе, вдруг ощутила меж растопыренными указательным и безымянным пальцами нечто гладко-металлическое и холодно-скользкое. Пуля! Я вытащил ее так, как она мне попалась, – зажав растопыренными окоченевшими пальцами. Вытащил и чуть снова не уронил, потому что пальцы правой руки, которыми я хотел перехватить пулю за ее сплющенное свинцовое рыло, уже не сгибались. Так, даже не осмотрев пулю, я сунул ее вмеcте с левой рукой в карман и быстро, теперь уже как мог быстро, почти бегом ринулся со двора в дом. Не потому что спешил осмотреть пулю, а просто потому, что промерз до костей.
– Все! – сказал я на ходу водителю. – Гаси!
У подъезда под красивым бетонным козырьком стояла юная пара в импортных дубленках и пыжиковых шапках. Они посмотрели на меня с удивлением, как на бродягу или жулика, который вынырнул из темного двора, но мне было не до них. С трудом попав в замок наружной двери подъезда, я даже не стал дожидаться лифта, а бегом взбежал по лестнице на третий этаж, в квартиру № 9. Здесь, оставляя на коврах мокрые следы, я напрямую прошел к бару. Я вытащил первую попавшуюся в руки бутылку финской водки, зубами – поскольку деревянные пальцы не слушались – свинтил ее металлическую пробку и прямо из горлышка хватанул большой емкий глоток. Один, второй, третий. И перехватил воздух открытым ртом, чувствуя, как отпускает, отпускает, отпускает мою окоченевшую душу…
Согревшись, я снял трубку, набрал домашний номер Светлова. После трех длинных гудков услышал голос Оли, жены Марата:
– Алло!…
– Привет, – сказал я. – Это Игорь. Как жизнь?
– Привет, – ответила она натянутым, выжидательным тоном.
– А где твой? Можно его?
– Хм, – саркастически хмыкнул ее голос. – Он уже час, как у тебя. По его словам. Вы б хоть сговорились сначала! – И тут же короткие гудки отбоя. Бросила, значит, трубку.
Так. Подвел я Светлова. В который раз уже. Я набрал номер своего домашнего телефона, ожидая, что скорей всего там вовсе не ответят, что Ниночки уже нет в моей холостяцкой квартире, а вместо нее меня ждет записочка типа «А пошел бы ты!…»
Но трубку там сняли сразу, и веселый Ниночкин голосок, сопровождаемый какой-то громкой джазовой музыкой, которую она явно силилась перекричать, сказал:
– Алло! – и, видимо, в сторону: – Тамара, сделай потише! – и опять мне: – Слушаю.
– А что там за Тамара такая? – спросил я.
– Это ты, Игорь? – музыка на том конце провода, то есть у меня в квартире, стала потише. – Ты где? У нас гости!
– Какие гости?
– Ну как – «какие», Марат Светлов.
– А что за Тамара?
– А Тамара – это моя подруга из циркового училища. Марат попросил пригласить для него. Давай, приезжай быстрей! А то вся закуска кончится…
– Дай мне Марата.
Короткая музыкальная пауза, голос Светлова:
– Привет, старик! Ты где?
– Я на месте происшествия, на улице Качалова. Значит так: бери девочек в охапку и подваливай сюда, срочно!
– Зачем? – изумился он.
Я не мог сказать ему этого по телефону: и телефон этой квартиры, и, я думаю, мой домашний, были уже «на кнопке» в КГБ. Поэтому я не мог сказать Светлову, в чем дело, и принялся ломать комедию:
– Ну, я тебе говорю! Тут есть и виски, и бренди – как раз под вашу закуску, – и прервал его возражения: – Не обсуждаем!
По этой давней, еще с периода совместной работы в Краснопресненском районе, реплике «Не обсуждаем!» он понял, что речь идет не о продолжении вечеринки. А я продолжал развязно:
– Значит так: бери всю закуску, уложи ее в мой чемоданчик, который у меня у окна, за письменным столом, и валяйте сюда, ты слышишь?
У окна, за письменным столом, стоял у меня дома мой следственный чемодан.
– Слышу. И девочек брать? – спросил Марат недоверчиво.
– Ну, а как же без девочек, чудила? Конечно! Улица Качалова, 36-А, у входа нажмете кнопку, квартира девять. Пока! Только не забудь закуску!
Пусть там, где нас сейчас слушают и пишут на пленку, считают, что следователь по особо важным делам Шамраев, злоупотребляя своим служебным положением, решил угостить своих друзей государственным, из бара покойного Мигуна, французским коньяком и другими напитками. Завтра это занесут в мое личное дело, которое стоит в картотеке КГБ рядом с личными делами на всех сотрудников нашей Прокуратуры, вплоть до Генерального и буфетчицы тети Лены. Но мне наплевать, мне сейчас позарез нужны два понятых и Светлов с его нюхом прирожденной сыскной ищейки. Потому как это странное самоубийство – человек перед смертью даже сигарету не выкурил, но зачем-то стрелял в форточку.
Тот же вечер, 21 час с минутамиИз всех областей деятельности юриста самое интересное, на мой взгляд, – предварительное следствие. Над адвокатом, судьей или прокурором стоят клиенты, начальство или правительство. Они, как извозчика, понукают юриста, диктуют ему и маршрут, и конечную цель его работы, и очень часто наша советская юриспруденция под давлением этих сил превращается просто в законодательный произвол.
Но «при производстве предварительного следствия ВСЕ решения о направлении следствия и производстве следственных действий следователь примет САМОСТОЯТЕЛЬНО, за исключением случаев, когда законом предусмотрено получение санкции от прокурора», – сказано в статье 127 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Таким образом, любой следователь – сам себе хозяин. Перед ним конкретные факты и конкретные поступки людей. Ну, чем не работа писателя-романиста, с той только разницей, что ты не имеешь права ничего выдумывать или подтасовывать, как делают это товарищи писатели, а вынужден охотиться только за правдой, потому что от этого зависят судьбы не каких-то там вымышленных Отелло или Раскольниковых, а самых что ни на есть из плоти и крови Ивановых, Петровых, Рабиновичей и Брежневых. Да и твоя собственная судьба, что немаловажно…
