Том Клэнси - Охота за «Красным Октябрём»
– Прямо в одну из ловушек, которые мы расставили, – огрызнулся Горшков.
– Ни одна из них не принесла желаемого результата, – произнёс Нармонов.
– Я не утверждаю, что все это соответствует действительности, равно как и не говорю в данный момент, что донесение Кассия не является дезинформацией, – закончил Герасимов, стараясь говорить бесстрастно и спокойно, – но у нас достаточно косвенных доказательств для того, чтобы провести тщательное расследование всех аспектов этого дела Комитетом государственной безопасности.
– Проблемой безопасности на моих верфях занимается морская разведка и ГРУ, – сказал Горшков.
– Теперь всё будет по-другому. – Нармонов огласил решение, принятое два часа назад. – КГБ проведёт расследование этого позорного случая по двум направлениям. Одна группа проверит информацию, полученную от нашего агента в Вашингтоне. Вторая будет исходить из того, что письмо, написанное Рамиусом – якобы написанное Рамиусом, – подлинное. Если это был заговор предателей, он мог осуществиться лишь в том случае, если Рамиус сумел при существующих инструкциях и правилах сам выбирать офицеров для своего корабля. Комитет государственной безопасности доложит нам о желательности продолжать – или нет – подобную политику, о существующем уровне влияния командиров на карьеру своих офицеров и о влиянии командования на партийный контроль на флоте. Думаю, наши реформы нам следует начать с того, что надо чаще переводить офицеров с одного корабля на другой. Если офицер остаётся на одном корабле в течение длительного времени, совершенно ясно, что трудно разобраться с его лояльностью, с тем, кто на деле руководит его судьбой.
– То, что вы предлагаете, подорвёт боеготовность моего флота! – стукнул кулаком по столу адмирал Горшков. И эти слова были его ошибкой.
– Речь идёт о флоте советского народа, товарищ адмирал, – поправил его Александров. – Партийном флоте.
Горшков знал, как возникла эта идея. Нармонов все ещё нуждался в поддержке Александрова. Это укрепляло позицию генерального секретаря и ослабляло позиции многих, сидящих вокруг стола. Но чьи именно?
Падорина возмутило предложение председателя КГБ. Какое дело этим паршивым шпионам до военно-морского флота? Или до партии? Все они коррумпированные оппортунисты. Андропов продемонстрировал, чего хочет КГБ, и теперь этот щенок Герасимов нападает на вооружённые силы, которые защитили страну от империалистов, спасли от клики Андропова и всегда преданно стояли на страже интересов партии. Но разве такого не случалось и раньше? Подобно тому как Хрущёв сместил Жукова, человека, сделавшего Хрущёва генеральным секретарём, когда покончили с Берией, вот и теперь эти мерзавцы противопоставят КГБ военным, тем самым военным, что обеспечили их собственную безопасность…
– Что касается вас, товарищ Падорин… – продолжал Александров.
– Слушаю вас, товарищ академик, – встрепенулся адмирал. У Падорина не было выхода. Главное политическое управление дало окончательное согласие на назначение Рамиуса, что и решило исход дела. Если Рамиус действительно оказался предателем, то Падорин совершил грубейшую ошибку, но если Рамиус всего лишь пешка в чьих-то руках, то Падорин вместе с Горшковым виноваты в том, что предприняли поспешные и непродуманные действия.
Нармонов подхватил мысль Александрова:
– Товарищ адмирал, мы считаем, что меры, принятые вами в тайне от всех и направленные на то, чтобы обеспечить безопасность подводного ракетоносца «Красный Октябрь», были успешными – если только, разумеется, капитан Рамиус ни в чём не виновен и лично потопил корабль вместе с офицерами и теми американцами на борту, которые, несомненно, пытались похитить наш новейший ракетоносец. В любом случае, пока КГБ не проведёт осмотр приборов, изъятых с места катастрофы, будем исходить из того, что подлодка не попала в руки противника.
Падорин несколько раз растерянно моргнул. Его сердце учащённо билось, и в левой половине груди он чувствовал острую боль. Неужели его оправдали? Но почему? Причину он понял лишь через несколько секунд. Он ведь политработник, в конце концов. Если партия хочет установить над флотом партийный контроль – вернее, усилить его, потому что флот всегда находился под контролем партии, – то Политбюро не может позволить себе устранить высшего представителя партии в командовании флотом. Теперь он превратится в вассала этих людей, и в особенности Александрова. Падорин решил, что с этим можно примириться.
А вот положение Горшкова станет весьма уязвимым. Пусть пройдёт несколько месяцев, но Падорин не сомневался, что у советского флота появится новый главнокомандующий, человек, личная власть которого будет недостаточной, чтобы принимать важные решения и формулировать политику развития флота без одобрения Политбюро. Горшков приобрёл слишком большой авторитет, стал слишком крупной фигурой, и партийные вожди не захотели, чтобы такой могущественный человек стоял во главе военно-морского флота.
Меня не тронут, подумал Падорин, поражённый таким везением.
– Товарищ Герасимов будет работать совместно с отделом политической безопасности вашего управления, проверять методы вашей работы и давать советы, направленные на её улучшение.
Итак, он становится агентом КГБ с адмиральскими звёздами? Ну что ж, ему сохранили жизнь, должность, дачу, а через два года он уйдёт в отставку. Цена не столь уж высока. Падорин остался вполне доволен.
День шестнадцатый Суббота, 18 декабря
Восточное побережье США
«Пиджен» ошвартовался у своего причала в Чарлстоне в четыре часа утра. Советские моряки, размещённые в кают-компании рядового состава, доставили всем массу хлопот. Как ни пытались русские офицеры ограничить контакты между своими подчинёнными и их американскими спасителями, это оказалось невозможным. Попросту говоря, офицеры были бессильны перед физиологией. На «Пиджене» русских матросов хорошо кормили, а ближайший гальюн находился в нескольких ярдах на корме. И по пути туда и обратно моряки «Красного Октября» не могли не встречаться с американскими матросами. Некоторые из них были переодетыми офицерами и говорили по-русски, некоторые – специалистами по русскому языку, хотя и рядовыми, и прилетели сюда как раз в то время, когда на борт судна доставили последнюю группу русских. Тот факт, что русские, оказавшись на борту враждебного корабля, встретили столько дружески настроенных моряков, говорящих на их родном языке, обезоружил многих матросов, особенно новобранцев. Их разговоры записывались на скрытые магнитофоны для дальнейшего изучения в Вашингтоне. Петров и три младших офицера обратили внимание на ситуацию со значительным опозданием, а заметив, стали сопровождать матросов в гальюн посменно, подобно заботливым родителям. Тем не менее офицер разведки, переодетый боцманом, сумел сообщить некоторым, что каждому, кто пожелает остаться в Соединённых Штатах, будет предоставлено политическое убежище. Петров и остальные офицеры не смогли этого предотвратить. И десяти минут не прошло, как новость облетела всю команду.
Когда пришло время обеда, а он был совместным, русские офицеры снова оказались бессильны воспрепятствовать контактам, и в результате сами остались голодными, так как беспрестанно расхаживали между столами. К весёлому изумлению офицеров «Пиджена», русские офицеры отказывались и от приглашений в офицерскую кают-компанию.
«Пиджен» ошвартовался с осторожностью. Спешить было некуда. Когда поставили трап, оркестр на причале начал играть американские и советские мелодии, отдавая дань совместному духу операции по спасению русских моряков. Советские моряки предполагали, что их прибытие пройдёт тихо и незаметно, принимая во внимание ранний час. Но ошиблись. Как только первый советский офицер ступил на трап, его ослепили десятки софитов и оглушили крики репортёров, которые до света поднялись с постелей, чтобы встретить спасательное судно. У них появилась возможность оживить утренние репортажи событием в рождественском духе, и никто не преминул воспользоваться ею. Русским ещё не доводилось встречаться с западными журналистами, и происходящее их просто ошарашило. Несмотря на все усилия морских пехотинцев, репортёры оттеснили офицеров и перекрыли им путь. Офицеры, как один, прикинулись, что не знают ни слова по-английски, но тут оказалось, что один предприимчивый телерепортёр привёл с собой профессора русского языка из университета Южной Каролины. Петров, оказавшись перед полудюжиной телевизионных камер, пытался выдавить какие-то политически приемлемые фразы, надеясь, что все это – дурной сон. Понадобился целый час, чтобы рассадить всех русских моряков по трём автобусам и отправить в аэропорт. По пути рядом с автобусами мчались машины с фото- и телерепортёрами, не давая русским покоя фотовспышками и вопросами, которые выкрикивались, хотя никто их не понимал. Картина в аэропорту мало отличалась от сцены в гавани. ВВС выделили транспортный самолёт VC-135, но прежде чем подняться на борт, русским снова пришлось пробиваться через репортёрское море. Посадка на самолёт потребовала лишние полчаса.
