Юрий Слепухин - Южный Крест
Келли позвонил, из боковой двери тотчас же появилась кукольно хорошенькая девушка в очень тесной юбке и голубой, как и у охранников, форменной рубашке с белым галстуком и серебряным изображением распростершего крылья кондора — символом «Альянсы». Сам Келли был в обычном темном костюме, обязанность носить форму на руководство явно не распространялась.
— Пожалуйста, соратница, кофе, — сказал он. — И покрепче!
— Какая приятная неожиданность, — Полунин, улыбаясь, подмигнул в сторону двери, за которой скрылась соблазнительная синерубашечница. — Я думал, в ваш орден нет доступа женщинам… Представлял себе вас чем-то вроде тамплиеров, ха-ха-ха!
— Ошибка! — Келли тоже улыбнулся и предостерегающе поднял палец. — Это Морено говорил вам об ордене? Умный человек, но некоторые вещи от него ускользают. Орден, дон Мигель, это всегда нечто эзотерическое, замкнутое в узком кругу; мы же представляем собой движение. Движение, которое рано или поздно — я в это верю — объединит всех аргентинцев, независимо от их общественного положения, — всех, кому не безразлична судьба нации. Зачем же исключать женщин из этого числа? Сегодняшняя аргентинка, смею вас уверить, не хуже нас с вами понимает необходимость защищать вечные ценности христианской культуры, которым грозит все большая опасность как со стороны откровенно атеистического марксизма, так и со стороны растленной и лицемерной плутократии доллара. Кстати, учтите вот еще что: именно женщина — как воплощение консервативно-охранительного материнского начала — особенно болезненно ощущает малейшее неблагополучие в этой сфере… Ведь кто в первую очередь страдает от современного падения нравов, от алкоголизма и наркомании, от распада семейных связей? Опять же они, женщины. Нет-нет, дон Мигель, не следует недооценивать их политического потенциала, вспомните хотя бы историю… В принципе, любая из наших подруг может стать Жанной д'Арк — если судьба призовет…
Не прошло и пяти минут, как потенциальная Жанна д'Арк появилась снова, теперь уже с подносом в руках. Разлив кофе, соратница дона Гийермо Келли кокетливо улыбнулась Полунину и вышла, цокая острыми каблучками и раскачивая бедрами, как Мэрилин Монро в «Ниагаре».
— Итак, что нового за рубежом? — осведомился Келли небрежным тоном.
— Мне поручено передать вам, что в тамошней аргентинской колонии появилось несколько новых лиц, — сказал Полунин. — В основном студенты, из университетов Кордовы, Буэнос-Айреса и Ла-Платы.
— Такая информация должна скорее интересовать органы федеральной полиции, — заметил Келли. — Не понимаю, почему Морено направил вас ко мне.
— Это не просто эмигранты, — возразил Полунин и отпил из своей чашечки. — Соратница умеет варить кофе, поздравляю.
— Спасибо. Дело еще и в сорте — настоящий «Оуро Верде», мне его присылают прямо из Сан-Паулу. Что вы хотите сказать, «не просто эмигранты»?
— Видите ли… Морено считает, что это первый случай появления коммунистов в среде студенческой оппозиции. До сих пор там преобладали католики справа и анархо-синдикалисты слева… если не считать троцкистов.
Келли молча допил кофе и налил себе еще.
— Будьте как дома, дон Мигель, наливайте себе сами. Почему Морено считает, что теперь коммунисты действительно появились?
— Это установлено.
— Кем?
— Ну… — Полунин пожал плечами. — Скажем, мною!
Келли опять помолчал.
— А если расшифровать? — спросил он, улыбаясь.
Полунин тоже улыбнулся.
— Не надо пока… расшифровывать, — сказал он убеждающе.
Они сидели, смотрели друг на друга через стол и широко улыбались — словно два старых приятеля, которые встретились после долгой разлуки и еще не нашли слов, чтобы выразить радость этой встречи. Потом Келли начал смеяться, все громче и громче; словно заразившись смехом, захохотал наконец и Полунин.
— Довольно! — заорал вдруг Келли и грохнул кулаком по столу; случайно или нарочно, рука его сдвинула при этом беспорядочно нагроможденные бумаги, и из-под них высунулось черное рыльце кольта. — Вы что, загадки сюда пришли загадывать?
Полунин перестал смеяться не сразу.
— Спокойно, спокойно, — сказал он, утирая глаза платком. — Не хотите мне верить — не надо. Я не настаиваю! Только послушайтесь совета: не держите на столе эту дрянь, если у вас не в порядке нервы. Пистолет не новый, вон, на конце ствола даже воронение стерто, — значит, до вас он мог побывать во многих руках; вы уверены, что у него не подпилено шептало? Некоторые идиоты подпиливают, особый гангстерский шик — чтобы спуск срабатывал от легчайшего прикосновения. Я вот помню случай с одним неврастеником — тоже так стукнул кулаком по столу, а пистолет от сотрясения выстрелил. Зачем рисковать?
Келли выгреб из-под бумаг кольт и сунул его в ящик.
— Он был на предохранителе. Извините, я погорячился, но так разговор не пойдет — я должен знать, с кем имею дело.
Полунин, глянув на него изумленно, допил кофе.
— Дело? Мы с вами никаких дел не имеем и, надо полагать, иметь не будем. Я пришел передать вам информацию, которую мы с Морено сочли нужным довести до вашего сведения. Что я, прошусь к вам на службу? Или жду денежного вознаграждения? Очень жаль, сеньор Келли, но так, пожалуй, разговор действительно не пойдет.
— Хорошо, я же сказал — я погорячился, — повторил Келли и снова наполнил его чашку.
Но теперь горячиться начал Полунин:
— Какого черта, в самом деле! Там, внизу, меня лапает какой-то кретин, ищет оружие, дает идиотские указания: «не задерживаться, не смотреть по сторонам», — на чем воспитываются ваши кадры, хотел бы я знать, на комиксах? А здесь вы начинаете на меня орать, стучать по столу… Да будь я трижды проклят! Единственное, что меня примиряет с увиденным здесь, это ваша секретарша. Можно ее телефон?
Келли опять заулыбался, видя, что инцидент исчерпан.
— Сожалею, дон Мигель. Она, как бы это сказать, заангажирована.
— Надолго?
— В общем, да. Итак, дон Мигель, продолжим, если вы не возражаете. Так что там с этими коммунистами? Чём они заняты?
— Налаживают контакты. Собственно, доктора это и беспокоит. Вы ведь понимаете, что, если здешние красные решат — и сумеют — всерьез сконтактироваться с католиками, сеньору президенту останется только упаковывать чемоданы…
— Не нужно смотреть так мрачно.
— Смотреть нужно трезво. Католики — это вооруженные силы, прежде всего флот и авиация. Ну а коммунисты — это, как вам известно, народ.
— Не всякие. Коммунисты из аудиторий не имеют с народом ничего общего, — возразил Келли. — Вы когда-нибудь видели студента из рабочей семьи? Или из семьи арендатора?
— Тут вы правы, — кивнул Полунин. — Я ведь не случайно сказал: если они решат сконтактироваться всерьез; пока это не серьезно. Но это уже симптом, и довольно тревожный.
— Допустим. Что предлагает Морено?
— Держать глаза хорошо открытыми. Разумеется, никаких акций… чтобы не спугнуть птичек раньше времени. Это первое. Второе — доктор считает, что в свете того, о чем мы сейчас говорили, хорошо бы немного придержать ваших ребят.
— Что он имеет в виду?
— Ну, все эти мелкие акции, — пренебрежительно сказал Полунин, снова закуривая. — Газеты в Монтевидео пишут об этом чуть ли не каждый день… раздувая, естественно, антиаргентинскую истерику еще больше. То избиение какого-то синдикального делегата [14], то налет на помещение ячейки, словом в этом роде. Доктор не уверен, что это целесообразно. Булавочные уколы, которые приводят только к озлоблению…
— Понимаю его мысль, — прервал Келли. — Но не забывайте, нам приходится думать и о практической тренировке наших кадров. Если они будут сидеть сложа руки, толку от них не дождешься. В конце концов СА в Германии тоже начинали с уличных драк.
— Возможно, вы правы, — сказал Полунин. — Просто доктор Морено считает, что вряд ли есть смысл обострять отношения с рабочими, когда обстановка в стране и без того достаточно напряжена.
— Понимаю, понимаю, — повторил Келли. — Что ж, я доведу его мнение до сведения руководства. Итак, эти красные там, в Монтевидео, — кто это, конкретно? У вас есть имена?
Полунин поднял два пальца.
— Наиболее активные, — сказал он, — Освальдо Лагартиха и Рамон Беренгер. Тот и другой — студенты.
— Юристы, Надо полагать? — поинтересовался Келли, записывая имена в настольном блокноте.
— Да, оба. То ли с третьего курса, то ли с четвертого.
Келли усмехнулся.
— Вам не приходилось, дон Мигель, видеть в рабочих пригородах на стенах старые лозунги: «Будь патриотом — убей студента»? Я недавно видел, в Нуэва Чикаго. Старый, краска совсем выцвела, это писали в конце сороковых. Конечно, экстремизм, но нельзя отрицать, что тут есть здоровое зерно. Боюсь, они нам еще доставят немало хлопот, все эти леворадикальные сеньоритос… которых не устраивает капитализм, но очень устраивают чековые книжки папочек-капиталистов. Знаете, дон Мигель, когда о мировой революции говорит рабочий, мне это понятно; более того, даже когда он не говорит, а действует, когда он становится моим активным врагом — я могу понять логику его поступков, могу испытывать к нему известное уважение. Если понадобится, я буду в него стрелять, так же как и он в меня, тут все просто и честно. Но вот эта мразь… которая приезжает на митинг в собственном «кадиллаке» — причем предусмотрительно оставляет его подальше за углом! — а потом взбирается на трибуну и начинает орать о несправедливости буржуазного общества, это вообще не человек. Это взбесившаяся вошь, которую надо давить И самое смешное, что этим рано или поздно займутся сами рабочие, вот увидите… Ладно, мы проверим местные связи ваших студиозов.
