Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Я была здесь прошлым вечером, и позапрошлым, и еще раньше.

Надо мной – чистая, незагрязненная вселенная, как будто из моих снов.

Луна, подстриженный желтый ноготь на ноге.

Марс и Венера, крошечные бриллианты, ровно там, где должны быть.

Такое летнее небо, как сегодня, – единственная карта, которая была мне дана, чтобы вычислить время его смерти, кроме числа двенадцать и неумолчного стука копыт Синей лошади. Я хотела сказать Майку сразу после аварии – когда мне перестали давать морфий, – что Синяя лошадь все еще на свободе и скоро придет за ним. Синий «мустанг» не более чем вмятина на крыле.

За все прошедшие годы сны порой прерывались на несколько месяцев, но снова возобновлялись. С тех пор как я вернулась в город, они стали яростнее и неистовее, словно время, отпущенное Майку, истекало.

Как будто моя мать подгадала умереть, чтобы я вернулась и раз и навсегда спасла Майка – иррациональная мысль, которую проще выбросить из головы, когда его пальцы не сжимают твой подбородок.

У Майка современный дом, длинный, с большими панорамными окнами – прямоугольниками теплого света. Штор нет. Дизайнеры интерьеров называют такое окно «неодетым», чистым и сексуальным. Майк, которого я знала, не стал бы так жить. Чувствуешь себя, словно мишень.

Даже с расстояния в сотню футов его жизнь видна в высоком разрешении. Хрусталь мерцает в столовом буфете. Сине-белая абстракция над оранжевым диваном парит, словно парус в море или облако над головой. Синяя лошадь на ветру.

Кобура утыкается мне в бедро. Я поправляю ее. В ней мамин пистолет, который она регулярно чистила в подвале. Я нашла его на розовой пластиковой вешалке в ее плательном шкафу. Кобура с ремнями. Пистолет холодит руку и удобно ложится в ладонь. Мама научила нас с Бридж стрелять на заднем дворе дома на Голубом хребте, и каждый день эхо выстрелов разносилось вверх и вниз по дороге, петлявшей между холмами.

Свет фар из-за угла. Я пригибаюсь за раскидистой веткой. Майк загоняет свой старый «бимер» на подъездную дорожку, дверь в гараж поднимается, как скрипучий подъемный мост. Каждый день одна и та же рутина. Он пересекает дорожку между гаражом и домом, проверяет замок на боковой двери, какой-то навороченный «Шлаге». Выходит на середину двора.

Майк крутит головой, наслаждаясь тишиной, а фонари на крыльце с Марса или Венеры кажутся блестящими крошечными бриллиантами.

Пятница в пригороде. Тишина и покой. Так быть не должно.

Чувство вины за то, что не сказала ему правду, гложет меня с давних пор. Но тогда все были так счастливы. С каждым днем мне было все труднее об этом заговорить. Майк выжил. Я выжила. И все постепенно наладилось.

Семья Майка заплатила за мое лечение, включая три операции на ноге. «Анонимный» спонсор внес деньги за дом и арендную плату – иначе нас выгнали бы оттуда еще до того, как я окончила среднюю школу, и открыл трастовый фонд для оплаты нашего с сестрой обучения в колледже.

Но главным было другое: семья Майка помогала нам ощущать себя нормальными, хотя мы с Бридж были почти уверены, что у нас разные отцы и фальшивая фамилия.

Рождество мы всегда праздновали в особняке Майковых родителей на бульваре Элизабет, в каждом окне висели венки с красными бантами, на каждой елке мерцали белые огонечки – не то что старые цветные гирлянды, которые мы с Бридж развешивали в больших проемах крыльца. А внутри, за окнами, Майк подливал нам в горячий шоколад ликер «Калуа», а пили мы его из чашек в форме головы Санты. А после ели баранью ногу с апельсиновой цедрой и мятой. И смотрели «Эту замечательную жизнь» [540].

В полночь мать Майка всегда просила мою маму погадать по ладони, хотя я знала, что никто, кроме Майка, не верит в ее предсказания. Впрочем, его мать считала, что это Иисус сделал так, чтобы наши пути пересеклись, и что в воскресении Иисуса из мертвых не было ничего сверхъестественного.

Мы определенно стали выглядеть респектабельнее в глазах соседей, смотревших на нас косо с тех самых пор, как в нашу дверь внесли первый уродский предмет мебели. Соседей, осуждавших розовую прядь в волосах моей матери, ее тринадцать серебряных колец, написанную от руки вывеску на нашем окне, рекламирующую сеансы гадания, нас с Бридж, рыжеволосого эльфа и белокурую Рапунцель, таких подозрительно умных, что перепрыгнули через класс. Более всего их мучил вопрос, чего ради мы перетащили с Голубого хребта на их улицу посреди плоской техасской равнины все наши странности?

Тот день, когда мы оставили Голубой хребет, не был отмечен ни рождением королевских отпрысков, ни похоронами в море Усамы Бен Ладена. Только мама, сестра и я, моргающие перед камерами местного телевидения, пока копы обыскивали подвал и простукивали стены домика, прилепившегося к поросшему соснами крутому склону. Эти воспоминания я зарыла поглубже, как посоветовал мне плохой психотерапевт, но Лиззи с ее тайной заставляла память зудеть.

На моих часах почти полночь.

Двенадцать ноль один. Двенадцать ноль два.

Майк уже внутри.

Через стекло я вижу, как он заключает в объятия моего маленького племянника Уилла.

Наблюдаю, как моя сестра целует мужа в щеку.

Дневник Вивви, десять лет

Бридж оказалась права. Я почитала про Мэрилин Монро и братьев Кеннеди. Мэрилин была принцессой, а братья – королем и принцем. Королевой в короне из розовых бриллиантов была Джеки в своей розовой шляпке-таблетке.

Большой птицей, что приземлилась в песок, был вертолет. Киноактер Питер Лоуфорд помог Роберту Кеннеди сбежать с пляжа за его домом в ночь, когда умерла Мэрилин Монро. Соседи показали, что, когда вертолет взлетал, в их бассейны сыпался песок.

Впрочем, это не официальная версия. Коронер установил, что Мэрилин Монро покончила с собой, приняв пятьдесят таблеток. Рядом с ней нашли пустой пузырек.

Мне кажется, в этом деле много подозрительного. Роберт Кеннеди утверждает, что никогда не был возле ее дома, хотя свидетель его видел. В комнате не было даже стакана с водой, чтобы запить таблетки.

Не думаю, что она сделала бы такое с собой, будучи голой. Я бы так делать не стала.

Прислуга целый час не вызывала скорую помощь, а еще украла простыни и сразу же их постирала.

Бридж говорит, Мэрилин мрачно смотрела на жизнь, а еще у нее была сумасшедшая мать и тяжелое детство.

Не знаю. Мне кажется, ее убили. Надеюсь, приходить ко мне она не собирается.

Вечером у мамы еще одна посетительница. Я слышу, как она плачет всю дорогу к нам.

Сто пятьдесят три удара.

Глава 6

К тому времени, как я завожу джип на подъездную дорожку к одноэтажному коттеджу, где выросла после нашего переезда в Техас, луну уже заволокло тучами. Майк жив. Радость передышки. Отчаяние оттого, что я преследую лошадь на карусели, лошадь, которая в любую минуту может соскочить с круга.

Дом моей матери мрачно темнеет – кусок известняка, ставший другим после ее смерти. Дом хочет, чтобы я ушла. Знает, что я не принесу мира.

На похоронах Бридж ясно дала понять, что разбираться с тем хаосом, который мать оставила после себя, придется мне. Твоя очередь, блудная дочь. Пока я любовалась звездами и принимала почести, Бридж выслушивала гневные материнские тирады. Это ее вызвала среди ночи соседка, когда мама стояла и кричала посреди улицы в одной белой мужской футболке, доходившей ей до колен. Это Бридж потащила маму к нейрохирургу, который диагностировал опухоль мозга. Мы с мамой, с нашей-то интуицией, не сумели ее разглядеть, а Бридж, с присущим ей здравым смыслом, сумела.

Я часто думаю, как тяжело ей было чувствовать себя единственным нормальным человеком в доме, не стучать в стену, не раскладывать за деньги карты Таро на обеденном столе, верить, что лошади бывают гнедые и вороные, а вовсе не синие.

Она была одновременно занозой в заднице и моей неустрашимой защитницей, помогала мне сохранять психическую устойчивость, не отрываться от земли, чтобы я не взлетела, как воздушный шарик, и не лопнула, проткнувшись о первый же сук.