Ю Несбё - Призрак
— Я тут подумал об одной вещи. Той ночью, когда ты заливал фундамент…
— Да?
— Ты сказал, что беспокоишься и не можешь заснуть. Но я вспомнил, что той же ночью мы арестовали Одина и провели операцию в Алнабру. А он исчез, этот…
— Туту.
— Да, Туту. Ты должен был участвовать с нами в той операции. Но ты сказал мне, что болеешь и не можешь в ней участвовать. А на самом деле ты решил заняться строительством террасы?
Трульс улыбнулся. Посмотрел на Микаэля. Наконец-то ему удалось поймать и удержать его взгляд.
— Ладно, Микаэль. Хочешь услышать правду?
Микаэль немного помедлил, прежде чем ответить:
— Даже очень.
— Я прогулял.
На пару секунд на террасе воцарилась тишина, они слышали только далекий шум города.
— Прогулял? — Микаэль рассмеялся. Недоверчиво, но добродушно. Трульсу нравился этот смех. Он нравился всем, и мужчинам, и женщинам. Этот смех говорил: «Ты смешной и симпатичный и наверняка умный и вполне заслуживаешь добродушного смеха». — Тыпрогулял? Ты же никогда не прогуливаешь и обожаешь участвовать в задержаниях!
— Да, — ответил Трульс. — Я просто-напросто не мог. Я был занят сексом.
Вновь воцарилась тишина.
А потом Микаэль разразился громким хохотом. Он откинул голову назад и всхлипнул. Ни одной пломбы. Потом снова наклонился вперед и похлопал Трульса по спине. Смех его был таким веселым и свободным, что через несколько секунд Трульс перестал сопротивляться. Он засмеялся вместе с Микаэлем.
— Секс и строительство, — всхлипывал Микаэль Бельман. — А ты тот еще мужик, Трульс. Тот еще!
Трульс почувствовал, как похвала заставила его раздуться до обычных размеров. И на какой-то миг все стало таким же, как в старые времена.
— Ты знаешь, — похрюкивая, сказал Трульс, — есть дела, которые надо делать в одиночестве. Только тогда их можно сделать по-настоящему хорошо.
— Это правда, — сказал Микаэль, обнял Трульса за плечи и потопал ногами по полу террасы. — Но здесь, Трульс, здесь слишком много цемента, его не мог залить один человек.
Да, подумал Трульс, ощутив, как приятно смех бьется в груди. Слишком много цемента для одного человека.
— Надо было мне забрать приставку, которую ты принес, — сказал Олег.
— Надо было, — согласился Харри, облокачиваясь на косяк кухонной двери. — Усовершенствовал бы технику игры в «Тетрис».
— А тебе надо было вынуть магазин из этого пистолета, прежде чем прятать его обратно.
— Возможно.
Харри старался не смотреть на «одессу», которая целилась то в пол, то в него. Олег слабо улыбнулся:
— Мы совершили ошибки, мы оба.
Харри кивнул.
Олег поднялся и встал рядом с плитой.
— Но я совершал не только ошибки, так ведь?
— Нет, конечно. Ты сделал много правильных поступков.
— Например?
Харри пожал плечами.
— Например, ты сказал, что бросился на пистолет этого фиктивного убийцы. Что у него была шапка с прорезями для глаз и что он не произнес ни слова, а общался жестами. Ты предоставил мне возможность сделать очевидные выводы, объяснить следы пороха на твоих руках. Ты сказал, что убийца не разговаривал, так как боялся, что ты узнаешь его голос, то есть что он как-то связан либо с наркоторговлей, либо с полицией. Я думаю, тебе пришла в голову мысль насчет шапки-балаклавы, потому что такую ты видел у полицейского, который был с вами в Алнабру. В своей истории ты поместил его в соседнее офисное помещение, потому что оно обчищено и не заперто, поэтому любой мог попасть в него и скрыться в направлении реки. Ты давал мне намеки, чтобы я мог составить свое собственное достоверное объяснение, почему ты не убивал Густо. Ты знал, что мой мозг придет к этому объяснению. Ведь наш разум всегда хочет, чтобы решение принимали чувства. Он всегда готов найти утешительные ответы, которых требует наше сердце.
Олег медленно кивал.
— Но теперь у тебя есть все другие ответы. Правдивые.
— За исключением одного, — сказал Харри. — Почему?
Олег не ответил. Харри поднял вверх правую руку и стал медленно опускать левую в задний карман брюк. Он вынул помятую пачку сигарет и зажигалку.
— Почему, Олег?
— А ты как думаешь?
— Одно время я думал, что дело в Ирене. Ревность. Или ты узнал, что он ее кому-то продал. Но если он был единственным, кто знал, где она, ты не мог убить его до того, как он назовет тебе это место. Так что дело должно было быть в чем-то другом. В чем-то настолько же сильном, как любовь к женщине. Потому что на самом деле ты никакой не убийца, так ведь?
— Сам ответь.
— Ты — человек с классическим мотивом, который заставлял хороших людей, включая меня, совершать ужасные поступки. Следствие ходит по кругу. Куда ни ступи, что вперед, что назад. Я вернулся туда, откуда мы начали. К влюбленности. К сильнейшей влюбленности.
— Что ты об этом знаешь?
— Знаю, потому что был влюблен в ту же самую женщину. Или ее сестру. Она безумно прекрасна вечером и страшна как смерть следующим утром. — Харри прикурил черную сигарету с золотым фильтром и российским двуглавым орлом. — Но когда наступает вечер, ты об этом забываешь и снова чувствуешь себя таким же влюбленным. И с этой любовью ничто не в силах конкурировать, даже Ирена. Я ошибаюсь?
Харри затянулся и посмотрел на Олега.
— Зачем я тебе? — спросил Олег. — Ты и так все знаешь.
— Я хочу услышать это от тебя.
— Зачем это?
— Чтобы ты услышал, как ты сам это произносишь. И чтобы ты услышал, насколько глупо и бессмысленно это звучит.
— Что именно? Что глупо застрелить человека из-за того, что он пытается похитить твою наркоту? Твою дозу, на которую ты с таким трудом наскреб бабок?
— Сам-то ты не слышишь, как это банально и грустно звучит?
— Кто бы говорил!
— Вот я и говорю. Я потерял лучшую женщину в моей жизни, потому что не мог сопротивляться. А ты убил своего лучшего друга, Олег. Произнеси его имя.
— Зачем?
— Произнеси его имя.
— Вообще-то пистолет у меня.
— Произнеси его имя.
Олег усмехнулся.
— Густо. И что…
— Еще раз.
Олег склонил голову набок и уставился на Харри.
— Густо.
— Еще раз! — заорал Харри.
— Густо! — прокричал Олег в ответ.
— Еще р…
— Густо!
Олег сделал вдох.
— Густо! Густо…
Голос его начал дрожать.
— Густо!
Голос срывался.
— Густо. Гус… — он всхлипнул, — …то.
Из глаз его брызнули слезы, он крепко зажмурился и прошептал:
— Густо. Густо Ханссен…
Харри сделал шаг вперед, но Олег поднял пистолет.
— Ты молод, Олег. Ты еще можешь измениться.
— А как насчет тебя, Харри? Разве ты не можешь измениться?
— Я бы хотел, чтобы у меня была такая возможность, Олег. Я бы хотел сделать так, чтобы лучше заботиться о вас. Но уже слишком поздно. Я останусь тем, кто я есть.
— Кем? Алкашом? Предателем?
— Полицейским.
Олег засмеялся.
— И всего-то? Полицейским? Не человеком там и все такое?
— По большей части полицейским.
— По большей части полицейским, — повторил Олег, кивая. — Разве это не банально и грустно?
— Банально и грустно, — ответил Харри, взял недокуренную сигарету, недовольно посмотрел на нее, как будто она работала не так, как должна. — Потому что это означает, что у меня нет выбора, Олег.
— Выбора?
— Я должен сделать так, чтобы ты понес заслуженное наказание.
— Ты больше не работаешь в полиции, Харри. Ты стоишь передо мной без оружия. И пока еще никто не знает того, что знаешь ты, и того, что ты находишься здесь. Подумай о маме. Подумай обо мне! Хотя бы раз в жизни подумай о нас, о нас троих. — В глазах у него стояли слезы, а в голосе звучал пронзительный металл отчаяния. — Почему ты не хочешь просто уйти отсюда прямо сейчас, и мы обо всем забудем и скажем, что ничего не было?
— Я бы хотел, чтобы у меня была возможность так поступить, — ответил Харри. — Но ты поймал меня. Я знаю, что случилось, и я должен остановить тебя.
— Почему же ты позволил мне добраться до пистолета?
Харри пожал плечами.
— Я не могу арестовать тебя. Ты должен сдаться сам. Это твой путь.
— Сдаться сам? С чего бы это? Меня только что освободили!
— Если я тебя арестую, я потеряю и твою мать, и тебя. А без вас я — ничто. Я не могу жить без вас. Ты понимаешь это, Олег? Я крыса, которой перекрыли единственный вход в нору, так что она может попасть туда только одним способом. По тебе.
