Богомил Райнов - Бразильская мелодия
— О нем даже и не слышал.
Он замолкает, но тут же и подхватывает:
— Впрочем…
И замолкает снова.
— Говорите, прошу!
— Вспомнил кое—что, но понимаете, не могу ничего утверждать и… выдвигать такие обвинения…
— Говорите, не бойтесь. Обвинения — это, может быть, слишком громко сказано.
— Однажды Магда сказала мне, что хозяйка и ее муж тянули из Асенова доллары. Договорились вроде, чтобы он платил им валютой или что—то в этом роде, но утверждать определенно не могу.
— Понятно.
Я встаю и добавляю:
— У меня машина. Если собираетесь в город…
— Благодарю, — улыбается Филип. — Я остаюсь дома.
— Спасибо за сведения. Не беспокойтесь, провожать меня не надо.
И, помахав приятельски рукой, я окунулся в синеватые сумерки вечера.
Продолжительные прогулки, «нечаянные» встречи, разговоры об искусстве — все это хорошо. Плохо только, что мы буксуем на месте. Впрочем, в таком положении и мои личные дела. Ваш покорный слуга Петр Антонов давно уже должен быть главой семейства. Скромный обряд бракосочетания был назначен на Новый год: впереди рисовались новая жизнь, новое счастье… Увы! Вместо загса пришлось отправиться на очередное экстренное задание.
Весьма загадочная поначалу история. Тоже комната на последнем этаже, запертая изнутри, с плотно закрытыми окнами. Словом, классический вариант «закупоренной комнаты». А на постели — освобожденный от земных забот мертвец. Экспертиза установила отравление. Убийство или самоубийство? Все можно предположить. Натура у покойника, если можно так выразиться, была охотничья, со склонностью к браконьерству, с набегами в запретную «брачную зону» ближнего.
Убийство или самоубийство? Через пять дней было установлено: ни то, ни другое. Выпил человек, стало плохо с сердцем, принял успокоительное. Так бывает, когда не знаешь, чего хочешь: сперва пьешь для веселья, а потом глотаешь лекарство…
Эта история, похоже, возникла лишь для того, чтобы помешать нашему скромному торжеству. Потом навалились другие неотложные дела. Конечно, мы не в Америке, где каждые пять минут кого—то убивают. Но беда в том, что на всю Болгарию таких, как я, следователей по убийствам всего четыре…
Хорошо, что моя будущая супруга — существо достаточно терпеливое, с философским складом ума. Она пока удовлетворена тем, что раз в неделю приезжает из Перника в Софию, справляется о моих делах, произносит свое неизменное: «Петре! Петре!..» — и приводит в порядок мою комнату.
Плохо, как я уже сказал, что мы буксуем на месте. А все же нет худа без добра. Осечки в моих «расследованиях» дают время для размышлений.
Итак, небольшой отдых ногам, работа с бумагами, проверка некоторых показаний, дружеские беседы с коллегами по поводу таких «забавных вещей», как отпечатки пальцев и трассологические исследования. К сожалению, ничего существенного не обнаруживается. А это уже есть НЕЧТО СУЩЕСТВЕННОЕ: значит, убийца действовал в перчатках.
Наличие еще одной «мелочи», о которой я думал с самого начала, подтвердили исследования моего друга, судебного врача. Он заглянул в мой кабинет, еще с порога предупреждая:
— Сигарет не предлагай! Не курю.
При этих словах я не мог сдержаться, чтобы не потянуться к пачке на столе и не выбрать с тихим злорадством сигарету.
— Удачная партия. Мягкие, как одна, — заме чаю я, закуривая.
Врач смотрит на меня так, словно хочет продырявить мой череп, но я лишь добродушно пускаю дым.
— Знаю, что тебя торопят, вот я и пришел сказать: анализ показал незначительные следы люминала. — И он уходит.
Я снова возвращаюсь к справкам и протоколам. И пока звоню или ломаю голову, сопоставляя всяческие данные, никак не могу избавиться от ощущения какой—то двойственности. С одной стороны — тщательно подготовленное и осуществленное убийство, с другой — намеченный мною круг расследования, внутри которого должен находиться убийца. Однако между этими сторонами пока нет никакой связи. Можно без конца изучать биографии людей, заключенных в моем круге, их личные отношения, конфликты, привычки, докопаться даже до пломб в зубах у каждого, но так ничего и не выяснить.
А если человек, которого я ищу, находится вне поля моего зрения? Ведь предупреждал же об этом шеф. Но сведения, которые я добываю по крупицам, говорят обратное: преступник или, на худой конец, его пособник должны находиться в круге. А если найду соучастника, непременно доберусь и до главного действующего лица. У Асенова — об этом уже можно говорить с уверенностью — не было никаких связей, кроме установленных. С другой стороны, преступление было совершено человеком, который был знаком с квартирой Асенова и, стало быть, находился с ним в контакте.
К пяти часам сдаю документы, а вскоре уже пытаюсь «вымерить» шагами расстояние от Львиного моста до улицы Царя Аспаруха. Передо мной лежат неисследованные земли, и одна из них носит название «Магда». Надеюсь, вы поймете меня правильно, тем более, что в известном смысле Магду никак нельзя назвать «неисследованной землей».
Магда живет под самой крышей высокого кооперативного дома и занимает помещение, которое находчивые хозяева превратили в жилье, соединив две кладовки и израсходовав несколько левов на крохотное оконце. Ничего общего с роскошной мансардой Личева. Зато сама хозяйка предстает передо мной в полном великолепии своей пышной плоти, слегка прикрытой заграничными этикетками. Кофточка из темно—синего меланжа, расклешенная юбка, лаковые черные туфли на высоченном каблуке.
— Рад, что застал вас дома, — говорю я, садясь на довольно шаткий стул. Магда располагается на кушетке. Она придерживается формулы любезного, но сдержанного поведения.
— Эти дни я все время дома, — отвечает она. Разглядываю обстановку и замечаю:
— Здесь стоит еще одна кушетка. Есть жиличка?
— Была, — уточняет Магда. — Раньше мы жили вместе с Дорой.
— Почему же не уберете лишнюю кушетку? Ведь у вас и без того тесно.
— Думала, да раздумала: зачем зря трудиться! Дора не останется с Марином вечно.
— Вы так считаете?
— А как же иначе? Если уж однажды в милиции записали твою биографию…
— Разве важно, записали или нет? Может быть, важнее — какая она? Вашу биографию, например, кто делал: вы сами или тот, кто ее записывал?
— Пусть так. Но что я такого натворила? Жила своей жизнью. Была почти обручена с Асеновым. Но вмешался какой—то тип…
— И кто, по—вашему, этот «тип»?
— Откуда я знаю? Возможно, Гелева. Она меня терпеть не может.
— Почему?
— Вообразила, будто я увела у нее Асенова. Старая утка даже не понимает: если Асенов и заглянул к ней разок—другой, это было не больше чем мужской каприз.
— Она рассчитывала выйти за него замуж?
— Именно!
— Так. Оставим этот вопрос. Расскажите лучше о последних встречах с Асеновым, о ваших разговорах в «Балкане» и, разумеется, о заключительном скандале. Спокойно, точно, ничего не упуская.
— Пожалуйста, все расскажу… Только найду сигареты. Предложила бы вам кофе, но нету…
— Не беспокойтесь.
Магда снова садится на кушетку и закуривает. Потом приступает к рассказу, перегруженному лишними деталями и отступлениями, в которых для меня нет ничего нового.
— А как вы познакомились с Асеновым?
— Точно не помню.
— Вот тебе раз! Начало большой любви, встреча с будущим женихом, а вы: «Не помню…» Постарайтесь припомнить.
Магда напряженно морщит невысокий лоб, прикидывая, что можно сказать и о чем лучше умолчать.
— Мы были, кажется, в «Ропотамо», с Филипом и другими. За соседним столиком сидел Асенов. Он смотрел на меня так, будто сроду не видел женщину. Я тоже поглядывала в его сторону. Не потому, что он меня заинтересовал, — просто на его руке блестел золотой браслет, как у дамы.
— Любопытно!
— Да ничего любопытного. Потом я увидела, что браслет от часов. Только он носил часы не как все, а на внутренней стороне руки. Вот я цепочку и приняла за браслет.
— Что стало с этим браслетом? Он подарил его вам?
— Вас его подарки интересуют? Все выпытываете…
— Просто этого браслета у Асенова не оказалось. А много у него было денег?
— Откуда я знаю?
— Как откуда? Вечера проводили вместе, ходили по ресторанам, он вынимал бумажник, чтобы расплачиваться…
— Он вынимал мелкие купюры из маленького кармашка.
— А деньги, которые давал вам?
Магда собирается возразить, но, встретив мой взгляд, опускает голову.
— Послушайте, Коева: вы не только ходили с Асеновым по ресторанам, но бывали в его квартире, получали от него деньги. Вы должны знать, какими средствами он располагал.
— Представление имею, но денег его не считала.
— Не об этом речь, не увертывайтесь!
— Ну, носил, сколько ему было нужно. Во всяком случае, бумажник его был набит деньгами.
