Брайан Гарфилд - Неумолимый
Затем министерство связи объявило конкурс на получение контракта: речь шла о доставке в течение дня срочной почты в захолустные провинциальные города. Это означало полеты по ночам, в дождь, в снег и множество прочих опасностей. Уолкер сделал все, чтобы заполучить этот контракт, и начал летать сам в "лире" от Сакраменто до Юрека, каждые двадцать четыре часа с четырьмя посадками по пути – по большей части в плохую погоду, вслепую, ориентируясь по приборам и позывным радиомаяков. Контракт оставлял за пилотом право не лететь в непогоду, но вся штука была в том, что если не летишь, то тебе и не платят.
Это были не полеты, а сплошной зубовный скрежет. Шесть ночей в неделю – такое долго не выдержишь. Начинаешь принимать небольшие, безобидные на вид таблеточки в форме сердечка – легкий допинг, чтобы привести себя в норму. Затем начинаешь принимать их по две, по три и четыре штуки за раз, и через какое-то время у тебя в каждом полете карманы битком набиты таблетками, нервы натянуты, как тетива у лука, а мозг начинает играть с тобой злые шутки: ты соображаешь слишком медленно; сдираешь резину с шин при резком торможении; неправильно оцениваешь высоту и клюешь носом так, что едва успеешь выровнять машину и выпустить шасси; или летишь в чистом ночном небе и вдруг видишь, как из облака тебе подмигивает Карла или на тебя пикирует северовьетнамский "МиГ-21", бесшумно выплевывая струи огня из пушек, спрятанных в крыльях, и, пытаясь уйти из-под обстрела, ты едва не врезаешься в верхушку горы.
Уолкер понимал, что начинает рассыпаться по частям, и решил привести себя в порядок: взял две недели отпуска и поселился в Тахо в мотеле на берегу озера. Несколько дней ушло на то, чтобы отвыкнуть от таблеток, и эти дни превратились в настоящую пытку, но он знал, что делает. Он часами валялся возле плавательного бассейна, впитывая в себя лучи горного солнца – была середина июня, – а вечерами поигрывал в долларовую рулетку и двухдолларового блэк-джека. Уолкер чувствовал, как напряжение уходит из него, как вода из колодца. Он стал ходить на прогулки, встречаясь от нечего делать с разведенными женщинами, которых всегда хватало в казино: они с готовностью вешались на шею любому мужчине, не задавая лишних вопросов и не связывая его никакими обещаниями.
Но Уолкер по-прежнему видел Карлу в каждой женщине, с которой спал, и не было никакого способа излечиться.
Он вернулся к работе в конце июня и летел на старом "Ди-Си-Би" в Портланд с грузом для бумажной фабрики, когда врезался в высоковольтные провода.
Тому не было никакого оправдания. Правда, моросил мелкий дождь, но он летел в первоклассный аэропорт точно по курсу и при видимости достаточной, чтобы обозревать землю с высоты семи или даже восьми тысяч футов. Машина была в исправности, а второй пилот сверялся с картой и ничем не отвлекал его внимания. Но голос девушки-диспетчера, ведущей посадку, напомнил Уолкеру голос Карлы, и он мысленно представил ее лицо, вместо того, чтобы следить за приближающейся землей. Второй пилот в это время возился с закрылками и шасси, и самолет, слишком быстро сбросив высоту, зацепил правым колесом высоковольтку. Машина описала дугу, врезалась в землю левым концом крыла и завертелась волчком на полосе. Шасси сломалось, винты – тоже, фюзеляж треснул по швам, левое крыло отломалось у самого основания – словом, самолет, пробороздив брюхом траву, развалился на полудюжину кусков.
Уолкер остался висеть на ремне в перевернутом сиденье, равнодушно слушая вой сирен "скорой помощи", визг шин и свист пены из огнетушителей, а затем команда спасателей взломала кабину и вытащила его и второго пилота наружу. В санитарной машине Уолкера осмотрели врачи, но ничего не нашли, кроме синяков и нескольких царапин. Второй пилот расшиб себе голову, ударившись о штурвал, и целых двенадцать часов был на грани жизни и смерти, а Уолкер все это время сидел в больнице; но парень пришел в себя, так что хотя бы убийцей Уолкер мог себя не считать.
Но из-за обрыва проводов без электричества остались две фабрики, четыреста жилых домов и торговый центр. Весь город был взбудоражен, страховая компания пришла в ярость, и, когда правительство лишило Уолкера лицензии пилота, руководство "Ор-Колл" не замедлило вышвырнуть его на улицу. Они согласились списать угробленный самолет в счет вложенного Уолкером пая, и хотя остались при этом в накладе, готовы были понести убытки, лишь бы избавиться от своего бывшего партнера раз и навсегда.
Уолкер оказался на улице даже без жестяной миски, чтобы собирать в нее милостыню. У него не было ни денег, ни лицензии; в любом случае, после такой аварии он не смог бы получить работу ни в одной компании, имеющей отношение к авиации. Его не брали даже кассиром в аэропорт.
У летчиков есть некая своя гордость. Они не хотели видеть Уолкера, ибо он самим своим присутствием невольно напоминал: такое может случиться с каждым из них. Авария стоила "Ор-Колл" половины ее контрактов, и пилоты не потерпели бы даже намека на то, что человек, подобный Уолкеру, может считаться членом их братства и пользоваться их снисходительностью: летчики подозрительны и не терпят халатности и беспечности в воздухе. Если бы это был несчастный случай, Уолкер мог бы рассчитывать на сочувствие и поддержку товарищей, ибо кто из пилотов не попадал в беду, – но если ты влип по собственному разгильдяйству и глупости, ты опозорил все братство. Уолкер мучился, но не винил этих людей, поскольку сам был одним из них.
И теперь в двадцать девять лет он потерял все.
Уолкер два месяца работал на бензоколонке в Таксоне и пропивал зарплату, когда его нашел майор.
– Ты, наверное, не помнишь меня. Я Харгит, Лео Харгит.
– Я тебя помню, майор.
Майор подкатил к бензоколонке в "линкольн-континенталь" четырехлетней давности. Солидная машина, под стать самому майору. Серые со стальным отливом волосы гладко зачесаны на пробор. Длиннокостное, шести футов высоты тело, стройное и тугое, – в отличной форме. Сейчас он был в штатском – в легком светло-сером костюме, явно сшитом на заказ. Когда Уолкер видел его последний раз в Гуи, майор носил форму "зеленых беретов".
У Харгита была ослепительная улыбка: зубы ровные и белые, как надгробия на военном кладбище. Он обладал тем особым обаянием, которое свойственно некоторым людям, привыкшим командовать другими.
Он выбрался из машины и обменялся рукопожатием с Уолкером. Майор не относился к числу тех, от чьего пожатия трещит ладонь, но хватка его была крепкой, хотя, здороваясь, он жал всегда вполсилы.
– Мне сказали, что тебе приходится туго, капитан?
– Зато нет проблем с выплатой подоходного налога.
– Тут найдется местечко, где можно поговорить?
Значит, Харгит искал его.
– До трех часов бензоколонка в моем распоряжении.
Майор глянул на часы и махнул рукой:
– Ну тогда времени хватит.
– Хочешь накачать бензину в свою тачку?
– С этим можно и обождать. – Харгит положил тяжелую руку на плечо Уолкера и повел его внутрь здания. Там стоял стул, стол с телефоном, аппарат для кредитных карточек и стенд с дорожными картами. Все остальное пространство занимали инструменты, старые аккумуляторы и канистры с маслом; пахло бензином и смазкой. Майор скинул с верстака часть барахла, присел на краешек, держа одну ногу на полу, и жестом пригласил Уолкера сесть на стул. Со своего места Харгит мог смотреть на собеседника сверху вниз, как с трибуны или капитанского мостика.
Несмотря на открытые двери, в каморке было тесно и душно. Солнце, отражаясь в стеклах автомобилей и витрине магазина напротив, резало глаза. Неумолимо шумела дорога.
– У меня, возможно, найдется для тебя работа.
– Какая? Снова в армии?
– Нет. Но связанная с полетами.
Смех Уолкера скорее походил на рычание.
– У меня нет лицензии.
– Я тебе ее достану.
– Это не так легко. У меня ее отобрали, и я не получу ее обратно ни под каким видом, пока не начнется пятая мировая война.
– Я добуду тебе лицензию. Эка важность, клочок бумаги!
– Все не так просто, – возразил Уолкер, ощущая, как натягивается кожа на скулах, и не желая выдать подступившую горечь. Его комбинезон был черным и лоснился от смазки, и он спохватился, что вытирает о штаны руки. Ногти были чернильного цвета.
– Возможно, лицензия будет не на твое имя, – сообщил майор, следя за ним пристальным взглядом.
Уолкер поморщился:
– Так все же, о чем речь? На чем летать и куда?
– Двухмоторные самолеты. Летать днем, в основном по радиомаякам. Ты сделаешь это с закрытыми глазами.
– Закрывать глаза запрещено правилами, – съязвил Уолкер, пытаясь скрыть волнение. – Если, конечно, речь идет о нашей стране.
– И о ней тоже.
– Слушай сюда, майор, я не люблю играть втемную. Последний раз, когда я видел тебя, за тобой числилась пара команд спецназа, орудовавших в холмах Лаоса и Камбоджи. Ладно, я читаю газеты и в курсе, что "зеленые береты" ныне не в чести.
