Юрий Ребров - Все золото Колымы
— Да как вам сказать? Нынче все с бородами да с усами щеголяют. Не разберешь, кто есть кто. А вообще у меня где-то фотокарточка завалялась. Попробуйте сами определить...
— У вас есть его фотография?
— Не совсем его. Мой юный сосед фотографировал меня, но в кадре оказался и Климов. Где же она?
Григорий Михайлович листает толстенные фолианты, роется в картонных коробочках и находит любительскую карточку. «Размер шесть на девять», — быстро прикидываю я. Изображение неважное: Григорий Михайлович, откровенно позируя, ласкает огромную кавказскую овчарку, а совсем в углу фотографии мы видим человека, которого ищем столько времени. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал о существовании крошечного кусочка глянцевой бумаги? Выясняется, что адрес Климова Григорию Михайловичу неизвестен: «Как-то, знаете, даже речи об этом не заходило». Затем хозяин квартиры напрягает память и вспоминает, что пару раз видел, как Климов выходил из девятиэтажного дома, что напротив сквера.
Мы прощаемся, и Григорий Михайлович вновь приводит в «боевую готовность» всю хитрую систему запоров, цепочек и замков.
Спускаясь в лифте, я мысленно подгоняю медлительную железную клетку. Киселев изучает фотографию. Посмотрит на нее, потом отведет глаза, пошарит взглядом по кабине лифта и снова рассматривает снимок. Фотограф выдержку определял на глазок, не пользуясь экспонометром, и снимок получился недодержанным, изображение смазанное, не в резкости. И все же для нас это самая драгоценная находка. В лаборатории фотографию увеличат, уберут второстепенные детали (по иронии судьбы «второстепенными» окажутся главные для фотографа). Получившийся в итоге всех операций «портрет» Климова отретушируют, сделают нужное количество копий и вручат их «заинтересованным лицам», а те будут носить их на груди, словно фотографии любимых девушек. И, вглядываясь в лица прохожих, начнут искать в них знакомые черты мужчины с бородой...
— А знаешь, старик, чем больше я любуюсь этим Климовым, тем больше мне кажется: где-то я его встречал... И даже много раз...
— Слишком он бесцветная личность. Таких на любой улице за одну минуту можно целую сотню увидеть. Никаких тебе особых примет.
Возле дома, откуда, по словам Григория Михайловича, появлялся Климов, Вовка говорит:
— Давай, старина, лети в управление, а я тут наведу справочки. — И исчезает в подъезде с крошечной табличкой «К дворнику обращаться в квартиру № 9».
7. Окончание этой истории
— Я тут, — сказал Николай Васильевич, протирая очки, — пока вы разыскивали адрес преступника, послал людей за обувной палаточкой последить. Да и насчет ремонта распорядился. Все в порядке: бытовая точка действует. Можете отправляться наводить блеск на ботинки. Кстати, там работает особа, небезызвестная вам. Как уж она там справляется? — в глазах полковника разгуливают веселые чертики. — Маленькое представление устроим. Я ведь тоже пораскинул, как и вы, мозгами и подумал: непременно этот сукин сын захочет проверить дело своих рук!
Я рассказываю о фотографии, и полковник сразу оживляется:
— Ну, теперь, хлопцы, ему недолго разгуливать на свободе! Вот что, Комаров, лети-ка ты к нашим ребятам, подежурь с ними! Как ни говори — ты пока единственный, кто Климова теперь в лицо знает. Они все действуют по словесному портрету.
Полковник замечает на моем лице сомнение и добавляет:
— Дружка твоего я тоже откомандирую на помощь. Ты в этом не сомневайся! Только заявится — сразу и откомандирую...
Палатка и в самом деле выглядит вполне прилично. Вот только покосилась на левый бок. А на месте Бакузовой в палаточке сидит наша Валюша Петрова и с яростью драит полуботинки типу с усиками. Представляю, каково ей! К палатке выстроилась целая очередь пижонов. Обувь у всех в полном порядке, но внешность Валюши притягивает их, будто магнит железную стружку.
— Паршивое дело, — размышляю я, — в такой давке Климова можно проморгать. Это как дважды два...
Очередь движется медленно. Это и понятно: ведь лейтенант Петрова лишь на пути к овладению своей новой профессией.
Краем глаза я обнаруживаю Киселева, который пристроился к очереди. Я расплачиваюсь с Валюшей, получив в ответ на свой двугривенный довольно вымученную улыбку. Но я делаю вид, что ничего не замечаю, и неторопливо шествую к другу.
— Простите, гражданин, у вас не будет огонька?
— Почему же, зажигалка под рукой — на душе всегда покой!
Мы отходим с Киселевым в сторону, и мой друг сообщает последние новости:
— Дела много, пользы мало! Дворник на фотографии Климова узнал, но клянется, что такой в доме не проживает. Дворнику можно доверять: сумел по памяти перечислить всех жильцов. На всякий случай прогулялись по квартирам. Одна женщина вспомнила, что видела этого гражданина, когда он входил в дом с черного хода и выходил с парадного... Думаю, что Климов перестраховывался от неожиданностей. Вдруг Григорий Михайлович начал бы за ним следить. Пуганая ворона...
— Ясно пока одно, что жил он где-то поблизости!
— Не очень оригинальная мысль. Мне она тоже пришла в голову. Я доложил полковнику...
— ...И он отправил «ребятишек» проверить ближайшие дома.
— Все так и было. А на твоем боевом посту тишина и полное отсутствие преступников?
— Полное!
Киселев направляется к палаточке, а я присоединяюсь к болельщикам, толпящимся около витрины с «Советским спортом», и принимаюсь изучать информацию о волнующих событиях в мире волейбола, футбола и международных шашек. Возле меня уже дважды обновлялся состав приверженцев «Днепра» и трижды — поклонников «Спартака», а я все еще терпеливо подсчитываю количество букв в сообщениях, помещенных на первой полосе. Я уже дошел до статьи с категорическим призывом «Футбол — в каждый двор», когда ко мне присоединился Киселев.
Вот так мы и учим наизусть газету. По нескольку часов ежедневно. Конечно, у оперативных работников уже есть увеличенные фотографии Климова, но это «наше дело», и мы обязаны его «довести». Он должен прийти, пока другой возможности встретиться с ним у нас просто нет.
Теперь мы знаем, что он действительно жил неподалеку, в квартире некоего Николаева. Познакомился с хозяином квартиры в пивной. Ко времени ее закрытия они уже были закадычными друзьями, и Климов, проводив нового друга домой, остался у него ночевать. На следующий день они повторили поход в пивную, благо был выходной, а вскоре Климов, назвавшийся Пашей Колокольниковым, попросился месяцок покантоваться на квартире. «Кантовался» он у Николаева целых три месяца. Жильцом был ненавязчивым. Приходил только ночевать и всегда с «банкой». Дружба была — не разлей вода, и, конечно, ни о какой прописке и речи не возникало. Но внезапно «Паша Колокольников» исчез в неизвестном направлении, оставив собутыльника в состоянии черной меланхолии. На всякий случай мы установили наблюдение за этой квартирой, но все-таки больше надеялись, что Климов не удержится и заглянет в палатку № 12, чтобы окончательно убедиться в успехе своей «операции».
И он пришел. Мы ждали этой минуты, и все же она застала нас врасплох. Был утренний час. Москвичи уже приступили к работе, и улицы были не так многолюдны, как обычно. В палатке сердито орудовала щеткой Валюша Петрова. В данном конкретном случае причиной ее недовольства был я. Дело в том, что мне надоело читать газету и я решил перекинуться парой слов с Валей. А чтобы не вызывать подозрений, бедняжка в пятый раз за последние два дня протирала щеткой до дыр мои видавшие виды полуботинки.
Из палатки сквозь развешанные гроздями шнурки я хорошо видел Киселева, стоявшего возле троллейбусной остановки. Оказавшись первым, он будто случайно выходил из очереди и через секунду снова оказывался в самом хвосте. Вовке был отлично виден Сырцов, обозревавший часами витрины гастронома. Понемногу мы становились большими специалистами: я — в области спортивной печати, Киселев — в периодичности троллейбусного движения, а Сырцов подробно изучил небогатый ассортимент продовольственных товаров в гастрономе. Я улыбнулся своим мыслям, на что последовала мгновенная реакция Валюши:
— Между прочим, можно и не улыбаться. Загружать лишней работой своих товарищей не очень честно. В чистом виде злоупотребление служебным положением. Что вы думаете по этому поводу?
Я уже собирался ответить в стиле нашей обычной пикировки, но в это время совсем рядом раздался голос. Обращались к Петровой:
— Простите великодушно, милая барышня, но вы, видимо, здесь работаете совсем недавно?
— Четыре дня.
— А не будете ли вы столь любезны подсказать, где ныне ваша предшественница? Знаете ли, я к ней привык. А для пожилого человека привычка — вторая натура, не правда ли?
