Николай Леонов - Волчий билет
Чем дальше хозяйка говорила, тем больше сыщик убеждался, что она лжет. “Вопрос в том, лжет она в большом или малом? Врет она или говорит правду, к странной смерти молодых людей иметь отношения не может. Дела семейные, достаточно грязные, однако для меня посторонние”.
— А вы действительно очень привлекательный мужчина, в вас чувствуется потаенная незаурядная сила. — Вера подошла к встроенному в стенку бару. — Выпьете что-нибудь?
— Холодное и безалкогольное, — улыбнулся Гуров, решая, к чему был сказан комплимент. Просто так подобная женщина ничего не говорит. — Муж любил сына?
— Безусловно. — Вера налила в высокий бокал тоник, положила дольку лимона, себе смешала какой-то коктейль.
— Антон и Алена собирались жениться? — Гуров принял от хозяйки бокал, кивнул благодарно.
— Все молодые собираются. — Она сморщила носик. — Девушка была горняшка, ребята ни с какой стороны не подходили друг другу.
— Горняшка? Интересная характеристика. — Гуров с удовольствием выпил. — А вы, извините, голубых кровей?
— Нет, но я прошла школу, мне скоро тридцать, я дорого стою, — самоуверенно ответила хозяйка. — Платон был категорически против этого брака. А уходить из замка в поденные работники, такое, знаете, не каждому дано. Вы бы сдюжили, у Антона была кишка тонка.
— И он спрыгнул с крыши? — как можно равнодушнее спросил Гуров.
— Глупости! Он не мог сменить лампочку, боялся высоты, — сказала хозяйка.
— Так какого черта он полез на крышу? Сидел, целовался, слушал идиотскую музыку? Они сидели метрах в двух от края, но высота... Вы считаете, сбросить двух человек с крыши так уж просто? — спросил Гуров.
— Я ничего не считаю! И о кошмарах не думаю! — Вера повысила голос, глаза светились злостью. — Платоша желает не иметь к смерти сына никакого отношения.
— А на самом деле отец имеет отношение? — спросил Гуров.
— Вам слово сказать нельзя, вы его тут же выворачиваете наизнанку. — Вера преобразилась, подтянулась, полная грудь поднялась, женщина дышала тяжело.
Гуров молчал, наблюдал с улыбкой; он своего добился: мадам сбросила масочку интеллигентности, перед сыщиком стояла разгневанная самка.
— Вы хорошеете, когда сердитесь, — заметил Гуров. — Так бросились ребята с крыши или их сбросили? Отец не желал брака, но это слабовато для такого страшного поступка. В доме были наркотики?
— Не забывайтесь, господин полковник! Платон пьян, производит впечатление слюнявой бабы. Вот он протрезвеет, и ваши погоны...
— Тихо-тихо, никогда не говорите слов, которые позже захочется проглотить, — перебил женщину Гуров. — Вопрос простой и обыденный, сейчас многие балуются. Дайте вашу левую руку.
Хозяйка отскочила, инстинктивно убрала руку за спину. Сыщик рассмеялся, спросил:
— Ради любопытства попробовали?
— Предпочитаю мужчин! — с вызовом ответила Вера.
— Антон предпочитал героин? — Гуров спросил так уверенно, словно знал точно.
— Редко, крайне редко. — Вера смешалась. — Я категорически ему запрещала. Да у него и тяги настоящей не было.
“Откуда ты, сучка, знаешь, если он увлекся девчонкой и больше в эту комнату не приходил?” — хотел спросить сыщик, но сказал другое:
— Мы знаем, экспертиза дала категорическое заключение, что Антон наркотиков не употреблял. — Сыщик решил отступить, нельзя форсировать больной вопрос и вызывать на себя гнев сильных мира сего. Он окинул хозяйку мужским оценивающим взглядом, заметил в глазах Веры торжество и покаялся: — Сам слабоват, чертова работа держит, словно узда. Да и жену, признаться, люблю, грешен.
Он точно знал, упоминание о любимой жене сильно охлаждает и обижает женщин. Красивая женщина не понимает, как в ее присутствии мужчина способен говорить о ком-то другом.
— Это прекрасно, что Антон к наркотикам не пристрастился, вы молодец, искренне рад за вас, — сказал Гуров. При необходимости он умел врать с такой искренностью, что сам начинал верить в свою ложь, и эта уверенность передавалась собеседнику.
— Мы с вами друзья. Лев Иванович, у меня от вас нет секретов.
— Друзья — это сильно сказано, однако польщен, — сыщик согласно кивнул. — Вера Кузьминична, не в службу, а в дружбу, покажите мне комнату Антона. Я прав на досмотр никаких не имею, однако любопытство.
— Пойдемте, хотя ваше равнодушие к нашему жилью оскорбительно. — Вера вышла из своего будуара, указала на фарфоровые бра. — Эти штуки Платон приобрел на каком-то аукционе за сумасшедшие деньги. Они выглядят современно, а сделаны китайцами в самом начале века.
— Вера Кузьминична, я узкий специалист, абсолютный профан в искусстве. Не понимаю ни живописи, ни музыки. Я разбираюсь на уровне нравится — не нравится, а Гоген это или Пикассо, мне без разницы. И если на картине у человека руки некрасивые, разного размера и цвета, меня это не восхищает, а удивляет. Мент, одним словом.
Вера остановилась в одной из комнат, указала на овальный стол, инкрустированный слоновой костью, стулья на гнутых ножках, шелковая обивка которых была расписана тончайшими узорами.
— Разве не красиво?
— Красиво, — согласился Гуров. — Даже очень красиво. Только на такой стул не сядешь, на стол ничего не поставишь, можно поцарапать.
— Мужлан.
— Грешен, герцогиня, но что выросло, то выросло, — ответил Гуров.
Комната Антона удивила сыщика. Она была словно из другой квартиры, и казалось, в ней жил не юноша, а хорошо обеспеченный офицер. Профессионально заправленная кровать, правда широковатая для обычной, у окна письменный стол, жесткое полукресло, одна стена закрыта книжными полками, другая раздвижным шкафом. На столе скромный стаканчик с разовыми шариковыми ручками да небольшой портрет смеющейся девушки. Удивительный портрет, на губах улыбка, в глазах тоска.
— Она, — сказала Вера. — Двадцать лет, а не от мира сего. Монахиня.
— Вы преувеличиваете, — ответил сыщик, хотя был с хозяйкой согласен. — Можно? — Он указал на ящик стола.
— Да ради бога. Антон ничем не интересовался. Учился, в детстве мяч гонял, бросил.
В столе действительно лежали лишь тетради, учебники, томик Ницше “Так говорил Заратустра”.
— Антон не был фашистом, — поспешно сказала Вера.
— Ницше тоже, — пробормотал Гуров, уже без разрешения открыл дверцу шкафа, мельком взглянул на висевшие на плечиках костюмы, стопки нераспечатанных рубашек, ряд темных, отлично начищенных туфель.
Из комнаты имелась дверь в ванную, сыщик заглянул, зная, что поверхностный осмотр ничего не даст. Он почему-то был убежден, что в комнате имеется тайник, возможно, сейф. Комната была простой и открытой, Антон наверняка таким не был. Ордер на обыск не дадут, да и поздно его проводить, ненужное сразу убрали.
— Хорошо жил мальчик, да плохо умер, — сказал Гуров, выходя из комнаты, и неожиданно подумал, что не проверили кровь на СПИД. Может, Станислав добудет образец крови? Кого-то на Петровке быстренько купили. Но ведь анализы проводят несколько лаборантов. Элементарно, заменили кровь, и все дела.
— Обыск проводить вам не позволят, — уверенно произнесла Вера.
— А есть что искать? — усмехнулся Гуров.
— В любом доме что-нибудь да прячут, — ответила хозяйка.
— Возможно. Но данный вопрос в компетенции прокуратуры, я лишь розыскник, меня он не интересует, — ответил Гуров.
— Вчера заходила и прокуратура, в отличие от вас скромный, стесняющийся мужичонка в костюме фабрики “Большевичка” и несвежей рубашке. Так его дальше кабинета Платона и не пустили, — с вызовом сказала Вера.
“Гойда, скромный и стесняющийся, ты хорошо разбираешься в людях, умница, — подумал Гуров. — Если он почувствует криминал, то ты о костюме забудешь напрочь”.
Он раскланялся, ручку целовать не стал, между прочим обронил, что непременно еще заглянет, и уехал.
* * *Станислав сидел за своим столом, набычившись, перед ним лежал исписанный лист, видимо, рапорт.
— Тебя в морг не пустили? — спросил Гуров, снимая пиджак и закуривая.
— Впустили, но тела осмотреть не дали. Полагаю, что их там уже нет. Я драться с фээсбэшниками не стал, лица запомнил.
— Антон кололся героином, — сообщил Гуров.
— А ты откуда знаешь? — Станислав даже подпрыгнул.
— А ты? Докладывай. — Гуров уселся на свое место, подпер ладонью подбородок, раздумывая, что говорить Станиславу, а что пока придержать.
— На входе в морг меня тормознули, отправили к начальнику, который мне ласково сообщил: мол, в помещение занесен некий вирус, вход посторонним запрещен, персонал проходит специальную дезинфекционную обработку. И вообще, на кой черт козе баян, он лично в ближайшие сутки туда ни за какие коврижки ни ногой! Пошутил, мол, трупы не разбегутся, пересчитаны, пронумерованы, лежат в своих камерах спокойно. Я у него ради смеха спросил, чего тогда парни с пистолетами их стерегут. Очкарик с седой бородкой мне серьезно ответил, стерегут не мертвецов, а вирусы и таких, как я, любопытных гоняют. Ребята из КГБ, такие буквы дядечка не забыл, с ними лучше не связываться, а то в морг хоть и не пускают, а свободные камеры еще имеются. И ты знаешь. Лев Иванович, услышал я в его голосе некую угрозу или тоску по светлому прошлому, не поймешь. Нехороший дядечка, недобрый, — сказал Станислав.
