Николай Леонов - Трудно украсть бога
Тут как раз ему решила позвонить жена. Судя по всему, она чувствовала свою вину за испорченный отпуск мужа и хотела своим повышенным вниманием сгладить неприятное ощущение.
Она с несколько преувеличенной веселостью рассказала какой-то забавный случай, произошедший на репетиции в театре, и осторожно поинтересовалась его успехами. Гуров решил, что имеет полное право побыть обиженным, тем более это сулило повышенное внимание жены. Поэтому на ее шутки он реагировал сдержанно и сообщил, что дело обещает быть долгим и скучным. В конце концов, должна же жена расплатиться за эту внеочередную работу!
Скрипучий пропыленный диван жалобно застонал под весом нового жильца квартиры, и тот недовольно поерзал на нем, устраиваясь. Диван еще и стоял как-то криво. Один его угол довольно заметно удалялся от стены и это раздражало.
Гуров взялся за угол дивана и попытался придвинуть его обратно к стене. Однако это оказалось не так-то просто. Что-то под диваном мешало, цепляясь за перекладины его старого нутра и издавая неприятный скрежет. Полковник заглянул под диван, но, как и следовало ожидать, ничего не увидел. Там было темно.
Быстрый поиск фонарика ни к чему не привел. Единственное, что удалось обнаружить в хозяйстве Макара Ивановича, – был немаленький арсенал свечей и подсвечников. Засветив одну из свечек, Гуров снова сунулся под диван.
Кроме толстого слоя пыли и кружевной паутины, там обнаружился старый чемодан с обитыми металлом углами, которые и производили этот скрежет.
Чтобы облегчить передвижение дивана, полковник вытащил чемодан на свет божий и уставился на аккуратный замочек. Это его заинтересовало.
Вскрыть игрушечный замок старого чемодана было делом несложным, и он справился с ним за считаные минуты. Содержимое, так тщательно охраняемое его бывшим владельцем, Гурова разочаровало. Внутри оказались стопки старых выцветших фотографий, выполненных на картоне. С них на полковника смотрели давно умершие люди в странных костюмах и со странными прическами. Больше всего его удивила тотальная серьезность фотографируемых. Они смотрели в объектив с напряженным вниманием и тревогой, будто совершали какое-то важное действие. Сейчас так никто уже не фотографируется…
Гуров и сам не заметил, как погрузился в созерцание этих лиц, перебирая стопки старых фотоснимков. И вскоре наткнулся на нечто необычное. На самом дне лежали две перевязанные ленточкой толстые тетради. На их обложках ничего не было написано.
Полковник извлек их из глубины чемодана и раскрыл первую тетрадь. Она была полна записей, сделанных вычурным старомодным почерком. Чернила выцвели до светло-коричневого, а листы пожелтели до густо-желтого. Тем не менее написанное можно было без особого труда разобрать. А вот вторую тетрадь открыть не получилось. Судя по всему, она попала в воду или какую-то другую жидкость и так и высохла. Ссохшиеся листки грозили рассыпаться в руках, если он пытался отделить один от другого.
Гуров отложил эту вторую тетрадку и заглянул в первую. Он ни на что особенно не рассчитывал, но, к его изумлению, чтение оказалось весьма занимательное.
Глава 4
Следствие
Казань, 1904 год, текст первой тетради
Все случившееся сегодня побуждает меня начать записывать свои впечатления и мысли. Не знаю, что из этого выйдет и сколь долго продлится мое новое увлечение, но я твердо решил начать эту тетрадь.
Говоря по чести, я уверен, что добрая половина бед нашей губернии из-за того, что у нас нет уголовного отделения полиции, как в столичных городах. Здесь просто нет таких специалистов, как там. Хотя, конечно, люди с природным талантом и склонностями встречаются. Не Путилины, но тоже не лыком шиты.
Но не буду отвлекаться от того, что побудило меня взяться за перо. Четыре дня назад у нас, в уездном городе Казани, произошло неслыханное преступление. Сказал бы мне кто-нибудь еще несколько дней назад, что такое возможно, я бы и не поверил по наивности своей.
А совершилось у нас такое, что 29 июня в самый глухой час ночи лихие люди похитили из летнего храма при Богородицком женском монастыре две иконы. Одну чудотворную Казанской Божией Матери и икону Спасителя. Обе святыни были в драгоценных ризах, оцененных соответственно: до 70 тысяч рублей и до 30 тысяч рублей. Кроме того, из двух свечных ящиков, через взлом их, было похищено около 600 рублей.
Шум поднялся на всю империю! Начальство, как водится, ругалось на чем свет стоит и требовало срочно найти супостатов. Однако от ругани толку было немного, и начальник мой, полицмейстер Петр Панфилов, принялся за дело и никого не слушал, что было мудро.
Хотя в этом деле от обычного подхода проку было мало. При розыске все, что мы смогли найти, так это два кусочка шелковой ленты да около десятка жемчужин. Оказалось все это на соседнем с монастырем частном дворе некоего Попрядухина, который дома у себя спал как пень и ничего, разумеется, не слышал.
Жемчужины эти и ленты были предъявлены священнику и монахиням, и те их признали как части облачения икон. Так что мы теперь знали, каким путем воры уходили из монастыря. Но в отличие от Мальчика-с-пальчика дальше наши воры жемчужин не разбрасывали, так что найти их не выходило.
Тогда наш полицмейстер зашел с другого боку – стал допрашивать свидетелей, а точнее свидетеля – ночного монастырского сторожа Федора Захарова.
Дед этот оказался дряхлым да тщедушным, и по виду его можно было заподозрить, что выпить он не дурак на своих ночных дежурствах. Так что полного доверия у меня к его словам нет. Однако частично его показания подтвердила послушница Богородицкого монастыря – Татьяна Кривошеева. Она в означенную ночь вышла по нужде во двор часа в три и услышала слабые крики со стороны колокольни. Девица сама идти туда побоялась, так как расслышала: «Караул, жулики!» – но побежала к настоятельнице, и уж тогда монахини гурьбой поспешили в подвал под папертью собора, где и обнаружили источник криков.
Кричал как раз Федор Захаров. Как только монахини его освободили, он тут же сказал им: «Глядите скорее двери у церквы! Несчастье у нас большое – воры меня сюда посадили!»
Тут уж бросились монашки к собору, а там и правда – западные ворота взломаны, а иконы похищены.
Захаров потом нам с полицмейстером рассказывал, будто, делая обход монастыря около часа ночи, он услышал какие-то царапанья возле двери на западной паперти собора. Не успел он толком подумать, что бы это могло быть, как двери те распахнулись, а за ними оказались четверо мужиков. У одного был револьвер, а еще у одного – нож. Они деда немного постращали и запихнули в подвал, чтобы не шумел. А сами сделали свое черное дело и были таковы.
Вот и все, что мы знали до вчерашнего дня, как ни старались разузнать побольше.
Городское начальство из-за этого знатно бесилось и даже грозилось нас всех во главе с Панфиловым уволить с должностей. Да только тут кричи не кричи – мало что меняется. Работали все наши не на страх, а на совесть: все вокруг монастыря обшарили, всех поспрашивали, но без толку. Полицмейстер уж решил было, что на том и конец. Судя по мрачному виду его – ходил и обдумывал, когда удобнее рапорт об отставке подать: сейчас али еще потрепыхаться.
А простые сотрудники, все, чтобы не приставали журналисты разных изданий, нахлынувшие в город, предпочитали заниматься чем-нибудь, главное, чтобы подальше от нашего казенного учреждения.
Остался там чуть ли не я один, как помощник и правая рука Панфилова. У меня не было повода скрыться. И это, как ни странно, сыграло мне на руку.
Вот представь себе такую картину, дорогой читатель: сижу я за столом, листаю газету, в которой по десятому разу перечитываю досужие сплетни о том, кто и зачем похитил национальную святыню. И от этого мирного занятия меня отрывает некий господин, постукивая своей длинной тростью по краю моего рабочего стола.
Господин этот имеет вид самый что ни на есть солидный: дорогого сукна костюм, пенсне, идеально подстриженную бородку ну и, наконец, дорогущую витую трость.
– Будьте любезны, молодой человек, – говорит он мне самым светским тоном. – Мне необходимо сделать важное заявление. С кем и где я могу поговорить конфиденциально?
Я украдкой бросаю взгляд на дверь кабинета, за которой скрылся Панфилов, и мгновенно решаю, что беспокоить его сейчас будет неучтиво. У нас уже много народу побывало с момента начала этого громкого дела, и многие утверждали, что им есть что сказать. На деле же оказывалось, что все их сведения были либо не достоверны, либо и вовсе ничем не помогали следствию. То, что нынешний господин выглядел солиднее прежних, меня не слишком обнадежило. А представив, как будет недоволен Панфилов, отвлеки я его по пустякам, то и вовсе утратил сомнения.
