Роман Добрый - Сыщик Путилин (сборник)
Мы бросились к белой фигуре, которая действительно оказалась Путилиным. Агент накрыл его своим пальто. Мы не шли, а бежали и вскоре очутились в нашей гостинице.
Таков был рассказ Путилина о его приключениях. Стрелка часов показывала около шести утра. Путилин был спокоен, хотя немного бледен. Мы с агентом Х. слушали все это, затаив дыхание.
– Вот что, голубчик, сию минуту летите на телеграф и сдайте эти депеши! – распорядился Путилин, обращаясь к агенту.
Он быстро набросал несколько слов на двух листках бумаги, вырванных из записной книжки. Когда мы остались одни, Путилин подошел ко мне и сказал:
– Запомни на всю свою жизнь, что я никогда не испытывал такого леденящего кровь ужаса, какой испытал несколько часов тому назад. Я, закаленный в сыскных боях, был близок к обмороку.
– Скажи, есть ли смысл в таком безумном риске?
– Как посмотреть на этот вопрос… – загадочно ответил он.
– Но ты ведь разыскиваешь сына миллионера?
– Да.
– Какое это имеет отношение к нему?
– Никакого. И, представь, в то же время – огромное. Ты знаешь мою кривую? Если она вывезет меня завтра, я буду триумфатором. Я упрям. Я, если хочешь знать, скорее упущу дело, чем разрушу эту кривую. Но мне кажется, что я не ошибаюсь в данном случае.
– Стало быть, завтра предстоит похождение…
– Решительнее сегодняшнего… – усмехнулся Путилин. – Честное слово, или завтра в одиннадцать часов вечера твой друг совершит подвиг, или московские сыщики будут смеяться над знаменитым Путилиным, богом русского сыска. Дай мне рюмку коньяка. Я чувствую себя прескверно… Сейчас засну.
Действительно, минут через десять послышалось мерное похрапывание Путилина, не спавшего почти трое суток.
«Кипарисовый сад». Пророк тайного белого царяНа другой день Путилин исчез еще утром. Уходя, он бросил нам:
– Я вернусь ровно в семь часов вечера.
Признаюсь, я провел отвратительный день. Мысль о том, что сегодня ночью должен разыграться финал таинственной истории, не давала мне покоя. «А если вместо успеха – полное фиаско?» – проносилось в моей голове.
Мы с милейшим Х. передумали и переговорили немало. Ровно в семь часов вернулся Путилин.
– Телеграммы нет?
– Есть, – ответил я, подавая ему полученную около трех часов дня депешу.
Путилин быстро проглядел ее и протянул мне. Вот что значилось в ней: «Мчусь с экстренным заказным. Машинист старается вовсю. Прибуду к восьми часам. Вахрушинский».
– Сию же минуту, голубчик, летите на вокзал и встретьте его! – отдал Путилин приказание агенту. – Везите его сюда.
Когда мы остались одни, я спросил его:
– Мы его будем ожидать?
– Да. Но только до девяти часов. Если поезд задержится, Х. доставит Вахрушинского вот туда. – И Путилин наскоро набросал несколько слов агенту.
– Ну что, доктор, сегодня ты хочешь сопровождать меня в моем походе?
– Ну разумеется! – ответил я, ликуя.
– Отлично, отлично! – потер руки великий сыщик.
– Ты сегодня без переодеваний? Без своей страшной мантии?
– Да. Сегодня это не потребуется… – усмехнулся он.
В половине девятого дверь нашего номера распахнулась, и в нее ураганом влетел старик миллионер. Он так и бросился к Путилину.
– Господи! Ваше превосходительство, неужели нашли?
– Пока еще нет. Но, кажется, напал на след… – уклончиво ответил мой гениальный друг. – Я вызвал вас так спешно потому, что, может быть, вы мне понадобитесь… Слушайте, Х., вы помните тот трактир, где мы были?
– Конечно.
– Так вот, вы отправитесь туда вместе с господином Вахрушинским. Там находится переодетая полиция. Пароль – «белый голубь». Как только явитесь туда, сейчас же возьмите с собой пять человек и оцепите с соблюдением самых строгих предосторожностей ту часть сада, которую я вам показывал. Ждите моего сигнального свистка и тогда бросайтесь немедленно. Пора, господа, двигаться! Мы поедем с доктором.
Нас ожидали сани, быстро помчавшие нас по столь же безлюдным, пустынным улицам. Мы очутились на окраине одной из подмосковных слобод, но не той, где были вчера. Путилин слез и велел кучеру (впоследствии я узнал, что это был переодетый полицейский) ждать нас тут.
Перед нами расстилался огромный огород с бесчисленными рядами гряд, опушенных снегом. Рядом возвышался каменный двухэтажный дом. Окна старинного типа, как верхнего, так и нижнего этажей, были наглухо закрыты железными ставнями с железными болтами. Ворота были с дубовыми засовами. Высокий бревенчатый забор с большими гвоздями вверху окружал сад, примыкавший к дому.
– Нам надо пробраться туда, в самую середину сада… – шепнул мне Путилин.
– Но как нам это удастся? Смотри какой забор! И гвозди…
– Иди за мной! Мы поползем по грядам и проникнем с той стороны огорода. Я высмотрел там отверстие.
И мы поползли. Не скажу, господа, что это было особенно приятное путешествие. Мы ползли на животе по крайней мере минут восемь, пока не уперлись в забор. Путилин приподнял плохо закрепленную доску забора и первый пролез в образовавшееся отверстие. Я – за ним. Мы очутились в саду. Он был тих, безмолвен, безлюден. В глубине его виднелась постройка – хибарка типа бани.
– Скорее сюда! – шепнул мне Путилин.
Через секунду мы были около нее. Путилин прильнул глазами к маленькому оконцу.
– Слава богу, мы не опоздали! Скорее, скорее!
Он открыл дверь, и мы вошли в домик. Это действительно оказалась баня. В ней было жарко и душно. Топилась большая печь. Яркое пламя бросало кровавый отблеск на стены, потолок, лавки. Путилин зорко оглядел мрачное помещение, напоминавшие собой мрачные застенки инквизиции.
– Скорее, доктор, лезь под полок! Там тебя не увидят. Я спрячусь тут, за этим выступом. Торопись, торопись, каждую секунду могут войти!
Действительно, едва мы разместились, как дверь бани открылась, и послышалось пение старческого голоса на протяжно-заунывный мотив:
Убить врага не в бровь, а в глаз.
Разом отсечь греха соблазн,
попрать телесно озлобленье,
окрушить ада средостенье…
Признаюсь, меня мороз продрал по коже. Эта необычайная обстановка, этот заунывный напев, эти непонятные мне, какие-то кабалистические слова…
– Иди, иди, миленький!.. – раздался уже в самой бане тот же высокий, тонкий старческий голос. – Иди, не бойся! Ко Христу идешь, к убелению, к чистоте ангельской.
Вспыхнул огонек. Теперь мне стало все видно. Старичок, худенький, небольшого роста, вел за руку высокого стройного молодого человека. Он зажег тонкую восковую свечу и поставил ее на стол, на котором лежали на белом полотенце крест и Евангелие. Старик был в длинной холщовой рубахе до пят, молодой человек – тоже в белой рубахе, поверх которой было накинуто пальто.
– А ты теперь, миленький, пальто-то скинь. Жарко тут, хорошо, ишь как духовито! Благодать! Пока я крест раскалять буду, ты, ангелочек, почитай Евангелие. От евангелиста Матфея. Почитай-ка: «И суть скопцы, иже исказиша сами себе Царствия ради Небесного».
Страшный старикашка подошел к ярко пылавшей печке, вынул острый нож с длинной деревянной ручкой и всунул его в огонь, медленно поворачивая. Нож, накаляясь, стал быстро краснеть. Я не спускал глаз с молодого человека. Лицо его было искажено ужасом. Широко раскрытые глаза были устремлены на скорчившуюся фигуру старика, сидевшего на корточках перед печкой и все поворачивавшего в огне свой нож. Время от времени в глазах его вспыхивало бешенство. Казалось, он готов был броситься на проклятого гнома и задавить его. Губы его, совсем побелевшие, что-то тихо, беззвучно шептали…
– Страшно… страшно… не хочу… – пролепетал он.
– Страшно, говоришь? И-и, полно, милушка! Сладка, а не страшна архангелова печать… И вот поверь, вот ни столечко не больно… – утешал молодого человека страшный палач. – Ну, пора! – поднялся на ноги старик. – Пора, милушка, пора! А то и так вчера дьявол явился в страшной пелене. Не к добру это!.. – И он с раскаленным добела ножом стал приближаться к молодому человеку.
– Встань, Митенька, встань, милушка! Дело божеское, благодатное… Одно слово: «Духом святым и огнем»… Не робей, не робей, не больно будет.
Молодой человек вскочил как безумный. Он весь трясся. Пот капал с его лица.
– Не хочу, не хочу! Не подходи!
– Поздно, миленький, поздно теперь! – сверкнул глазами старик. – Ты уже причастие наше принял…
– Не дам… убегу… вырвусь… – лепетал в ужасе молодой человек.
– Не дашь? Хе-хе-хе! Как ты не дашь, когда я около тебя с огненным крестом стою? Убежишь? Хе-хе-хе, а куда ты убежишь? Нет, милушка, от нас не убежишь! Сторожат святые, чистые, белые голуби час вступления твоего в их чистую, святую стаю. Поздно, Митенька, поздно!.. Никто еще отсюда не уходил без убеления, без приятия чистоты… Брось, милушка, брось, не робей! Ты закрой глазки да «Христос воскресе» затяни.
