Ю Несбё - Спаситель
Харри заметил, что Беата избегает называть имя Тома Волера.
— Гм. Анализ крови уже готов?
— Угу. — Беата кивнула. — Парень был чист, во всяком случае не после дозы. То есть в полном рассудке, способный совершить самоубийство. Почему ты спрашиваешь?
— Мне выпало счастье сообщить эту новость родителям.
— О-о-ох! — хором выдохнули Лённ и Халворсен. Такое с ними случалось все чаще, хотя роман их длился всего полтора года.
Начальник уголовной полиции кашлянул, все обернулись к столу с подарками и замолчали.
— Бьярне просит слова, — сказал начальник, качнулся на каблуках и, выдержав паузу, добавил: — И мы его охотно предоставим.
Народ захихикал. Бьярне Мёллер осторожно улыбнулся начальнику:
— Благодарю, Турлейф. И спасибо тебе и начальнику полиции за прощальный подарок. И особое спасибо вам всем — за роскошную картину.
Он кивнул на стол с подарками.
— Это от всех? — шепнул Харри Беате.
— Да. Скарре и еще кто-то собирали деньги.
— А я и не слыхал.
— Наверно, они про тебя забыли.
— А теперь я сам вручу подарки, — сказал Мёллер. — Как говорится, из наследства. Во-первых, вот эту лупу. — Он поднес ее к лицу, и все засмеялись при виде оптически искаженных черт бывшего комиссара. — Ее получит девушка, которая стала таким же хорошим следователем и полицейским, как ее отец. Почестей за свою работу она не получает, но именно благодаря ей наш отдел действует быстро и оперативно. Как вам известно, ее изучали специалисты, так как она редкий случай так называемой fusiform gyrus, а это значит, что она запоминает любое лицо, какое когда-либо видела.
Харри заметил, что Беата покраснела. Она не любила обращать на себя внимание, особенно этой своей редкой способностью, в силу которой ее постоянно привлекали к опознанию рецидивистов на скверных видеопленках с мест грабежей.
— Надеюсь, — продолжал Мёллер, — ты не забудешь это лицо, хоть и не увидишь его некоторое время. А если вдруг усомнишься, можешь воспользоваться вот этой штукой.
Халворсен легонько подтолкнул Беату в спину. А когда Мёллер, вручив лупу, еще и обнял ее, грянули аплодисменты, и у Беаты даже лоб залился краской.
— Далее, мое рабочее кресло. Ведь насколько я понял, мой преемник Гуннар Хаген затребовал новое, из черной кожи, с высокой спинкой и всем прочим. — Мёллер улыбнулся Гуннару Хагену, но тот в ответ лишь кивнул, без улыбки. — Кресло переходит к полицейскому из Стейнхьера, которого посадили в один кабинет с нашим самым главным скандалистом. На сломанный стул. Думаю, Младший, это тебе кстати.
— Ура! — сказал Халворсен.
Все засмеялись, повернулись к нему, Халворсен тоже засмеялся.
— И наконец, в помощь тому, к кому у меня совершенно особенное отношение. Моему лучшему следователю и самому страшному кошмару. Человеку, который всегда руководствуется собственным чутьем, собственным планом и — к сожалению для нас, пытающихся собрать вас утром на совещание в точно определенное время, — собственными часами. — Мёллер вынул из кармана наручные часы. — Надеюсь, они помогут тебе жить в том же времени, что и все остальные. По крайней мере, синхронно со всем отделом. И, Харри, многое тут заключено между строк.
Жидкие аплодисменты. Харри вышел вперед, принял подарок — часы незнакомой марки на простеньком черном кожаном ремешке.
— Спасибо, — сказал он.
Они обнялись.
— Я поставил их на две минуты вперед, чтобы ты не опаздывал, — шепнул Мёллер. — Больше никаких увещеваний, поступай, как считаешь нужным.
— Спасибо, — повторил Харри. Ему показалось, что Мёллер обнимал его слишком крепко и долго. Он напомнил себе выложить на стол собственный подарок, прихваченный из дома. К счастью, он не вскрыл пластиковую обертку с диском «Все о Еве».
Глава 5
Понедельник, 14 декабря. «Маяк»
Юн отыскал Роберта на Хиркевейен, на заднем дворе «Фретекса».
Прислонясь к дверному косяку и скрестив руки на груди, Роберт наблюдал за грузчиками, которые таскали из машины на склад черные пластиковые мешки. Грузчики выпускали изо рта белые облака пара и брань на разных языках и диалектах.
— Хороший улов? — спросил Юн.
Роберт пожал плечами.
— Народ рад расстаться со всем летним гардеробом, чтобы на будущий год закупить новый. А нам-то сейчас нужны зимние вещи.
— Парни у тебя сущие варвары на язык. Что, параграф двенадцатый?
— Я вчера прикинул. Тех, кто отбывает тут наказание, вдвое больше, чем таких, что приняли Иисуса.
Юн улыбнулся:
— Целина для миссионера. Надо бы ее поднять.
Роберт окликнул одного из грузчиков, который поднес ему пачку сигарет. Роберт сунул в зубы гвоздик без фильтра.
— Вынь сигарету, — сказал Юн. — Солдатский обет. Нагоняй ведь заработаешь.
— А я закуривать не собирался, братишка. Ты чего пришел-то?
Юн пожал плечами:
— Да так, поболтать.
— О чем?
Юн коротко хохотнул:
— По-моему, обычное дело для братьев иной раз поговорить.
Роберт кивнул, выплюнул табачную крошку.
— Твое «поговорить», как правило, сводится к наставлениям о том, как мне жить.
— Да ладно тебе.
— А что же тогда?
— Ничего! Просто узнать хотел, как твои дела.
Роберт вынул сигарету изо рта, сплюнул в снег. Потом поднял голову, прищурясь взглянул на облачную пелену, белую и высокую.
— Мне до чертиков надоела эта работа. До чертиков надоела квартира. До чертиков надоела эта сухарь и ханжа, капрал, которая тут заправляет. Не будь она такая противная, я бы… — Роберт ехидно ухмыльнулся, — трахнул эту каргу в наказание.
— Холодно, — сказал Юн. — Может, зайдем внутрь?
Роберт провел брата в крохотную контору, сел в жесткое кресло, кое-как поместившееся между заваленным бумагами столом, узеньким окошком с видом на задний двор и красно-желтым флагом с эмблемой Армии спасения и девизом «Огонь и кровь». Юн снял со стула кипу бумаг, частью пожелтевших от старости; стул этот, как он знал, Роберт умыкнул в студенческой корпорации «Майорстюа», расположенной за стеной.
— Она говорит, ты прогуливаешь, — заметил Юн.
— Кто?
— Капрал Руэ. — Юн кисло усмехнулся. — Карга.
— Господи, она, стало быть, звонила тебе, да? — Роберт поковырял складным ножом стол, потом воскликнул: — Ой, я же совсем забыл, ты ведь у нас новый управляющий, шеф всей лавочки!
— Пока никого не выбрали. С тем же успехом могут назначить Рикарда.
— Whatever.[3] — Роберт прокорябал на столе два полукружья, изобразив подобие сердечка. — Все, что хотел, ты сказал. Но, прежде чем уйдешь, может, заплатишь мне пять сотен за послезавтрашнее дежурство?
Юн достал бумажник, отсчитал деньги, положил перед братом на стол. Роберт провел ножом по подбородку. Черная щетина зашуршала.
— И еще хочу напомнить тебе одну вещь.
Юн сглотнул, зная, что сейчас последует.
— Какую же?
В окне за спиной Роберта он видел, что пошел снег, но в тепле, поднимающемся от строений вокруг заднего двора, легкие белые снежинки как бы замерли в воздухе, словно прислушиваясь.
Роберт воткнул острие ножа в центр сердечка.
— Если я замечу, что ты крутишься поблизости от той девчонки… — Он обхватил ладонью рукоять, наклонился вперед. Под его тяжестью лезвие с треском вошло в глубь сухой древесины. — Я тебя уничтожу, Юн. Клянусь.
— Не помешаю? — послышалось от двери.
— Нет, конечно, госпожа Руэ, — приторным голосом сказал Роберт. — Брат как раз собирается уходить.
Начальник уголовной полиции и новый комиссар полиции Гуннар Хаген умолкли, когда Бьярне Мёллер вошел в свой кабинет. То есть уже не свой.
— Ну, как тебе вид? — спросил Мёллер, надеясь, что произнес эту фразу бодрым тоном. И добавил: — Гуннар. — Странное ощущение — выговаривать это имя.
— Н-да, в декабре Осло всегда выглядит уныло, — сказал Гуннар Хаген. — Посмотрим, может, и это поправимо.
Мёллер хотел спросить, что еще он имеет в виду, но осекся, увидев, что начальник уголовной полиции согласно кивнул.
— Я как раз сообщил Гуннару кой-какие подробности насчет наших сотрудников. Конфиденциально, так сказать между нами.
— Да, вы ведь давно знаете друг друга.
— Конечно, — сказал начальник. — Мы с Гуннаром знакомы еще по Полицейской школе.
— В резюме написано, ты каждый год участвуешь в Гонке биркебейнеров,[4] — сказал Мёллер Гуннару Хагену. — А известно тебе, что начальник наш тоже всегда участвует?
— Разумеется. — Хаген с улыбкой покосился на начальника уголовной полиции. — Иной раз мы вместе участвуем. И пытаемся одолеть друг друга на финишном рывке.
— Вон как, — весело заметил Мёллер. — Выходит, если б шеф заседал в кадровой комиссии, можно было бы заподозрить, что ты попал сюда по знакомству.
